Предметы, хранящие память о жизни... Перо на столе. Обычное перо № 86 в деревянной некрашеной ручке. Обычные пожелтевшие листы бумаги. У стола — маленькое, почти детское кресло. Не верится, что на нем мог сидеть бородач, пристально глядящий на тебя со стены. Он был, оказывается, среднего роста, этот великан. Пустое кресло. Среди пишущих на земле нет пока человека, который мог бы по праву занять, это кресло... Столик с подарками почитателей, керосиновая лампа. Портрет Диккенса. Великий русский очень любил великого англичанина... Кувшин для умывания. Простая железная кровать с медными шишками, белое покрывало, белая стираная толстовка... Ты много слышал и читал о простоте быта этого человека, но эта простота все-таки поражает. Металлические гантели, пожелтевшая коробка с лекарствами, арапник — погонять лошадь. Две свечи на столе. Он потушил их, покидая навсегда дом. С той поры свечи не зажигались ни разу... Маленький глобус — с два кулака земной шар. На нем писатель определял, откуда в Ясную Поляну пришло очередное письмо. Много шло писем. Одно — из Америки. Написали его три тысячи негров из штата Индиана... Надо было прожить великую жизнь, чтобы негры просили заступничества у русского графа.

Триста восемьдесят четыре гектара заповедной земли. Лес, речка Воронка, пруды, скамейки, аллеи, луга, дорожки. Ясени, двухсотлетние дубы и липы, припорошенные первым снегом... Горы написанного и признанного миром питались тем, что видел и чувствовал тут писатель за многие годы жизни. «Этот дуб описан в «Войне и мире...» — привычно говорит девушка-экскурсовод. «Этот луг описан...» «Эта аллея, помните, тоже в «Войне и мире»... И так все время, пока мы идем по лесным и садовым дорожкам. Урожай мудрости с этой земли велик потому, что человек-писатель мудро жил на земле. Рука, державшая перо, держала тут также и соху, и косу, и шило, топор, вожжи, ружье, весла. У графа были мужицкие руки. «Я теперь вот уже 6-й день кошу траву с мужиками по целым дням и не могу вам описать не удовольствие, но счастье, которое я при этом испытываю...»

Толстой необъятен, каждый свое найдет у этого мудреца. Но все люди во все времена будут учиться у Толстого остро чувствовать и ценить жизнь. Вот его дневниковая запись после одной из прогулок в яснополянский лес: «...Вышел за Заказ вечером и заплакал от радости благодарной — за жизнь».

Думая о закате, он и схоронить себя попросил среди этой природы. Из всех великих могил его могила — самая простая и строгая: старые липы на краю лога, бугорок земли, укрытый еловыми ветками. Сейчас на первом снегу рядом — следы птиц, лосей, зайцев... И к лесу идет вот этот человеческий след — большая дорога со всего света.

Под Тулой, где Дон начинается, я бросил щепку и шел по берегу, вполне поспевая за течением маленькой речки. Жиденький ручеек продирался по камышам, стаду гусей было на нем тесно. А внизу, под Ростовом, на той же реке теснились, как гуси, большие белые пароходы. Но и тут спичечный коробок по воде не обогнал пешехода.

Тихий Дон... Неторопливо собирая водную дань с земель тульских, воронежских, тамбовских и пензенских, Дон образует постепенно могучую реку. Почти две тысячи километров петляет донская вода по земле, соединяясь по пути с такой же тихой водою Хопра, Воронежа, Битюга, Медведицы, Красивой Мечи и Тихой Сосны. Начинаясь в березняках, ельниках и дубравах, Дон постепенно покидает леса и течет по степям. В среднем течении степь подступает уже к самому берегу. С меловых круч, названных Дивногорьем, далеко видны затуманенные изгибы воды. Берега тут пахнут полынью и донником. Трава с желтой кисеей мелких цветов донника имеет неповторимый дразнящий запах. На чужбине казаки узнавали земляков по запаху донника, подмешанного в табак.

Тут с высоты можно увидеть речные суда и баржи, стремительную «Ракету», рыбачьи лодки. Над рекой, охотясь за рыбой, летает птица скопа. Огоньки бакенов отражаются ночью в тихой воде. И даже в наше машинное время у Дона можно увидеть всадника — подъехал напоить лошадь.

На земле нет незначительных рек. Даже самый маленький ручеек годен уже, чтобы напиться. А чуть полнее вода в берегах — уже и стадо пьет, и рыбак с удочкой на воде, купанье, гулянье на берегу.

Жизнь с изначальной поры тяготеет к воде. Но если маленькая речка определяет судьбу десятка селений, то есть реки, судьба которых сливалась с судьбою народа. Таковы Волга, Днепр, Амударья, Енисей, Ангара. Таков и Дон.

В верховьях реки, под Воронежем, стоит поселок Костенки. Сколько лет донскому селу, если в огородах вперемешку с древними костями людей попадаются кости зубров, оленей, тигров и носорогов? Молчаливые курганы и каменные бабы в степях. Пещеры монахов, разбойников и бунтарей в меловых кручах. Могилы со звездами времен гражданской войны. И недавние окопы, заросшие теперь донником и полынью. Это все отголоски жизни, борений и страстей, кипевших на берегах тихой реки. По донской воде из Воронежа к морю прошли первые русские корабли. Почти в тех же местах, где строились корабли, спустя два с половиной столетия построена атомная электростанция. Дон соединился с Волгой. По тихой воде, где когда-то ходили казачьи челны, ныне ходят стремительные «Ракеты». Жизнь, как и вода в реках, не может стоять на месте. Но по-прежнему и в маленькой лодке можно пройти весь Дон из тульской земли до Азова. По-прежнему можно увидеть пристани, заваленные осенью арбузами, увидеть старый, скрипучий паром, увидеть по-над берегом всадников и услышать песню:

Есть что-то неуловимо связывающее человека и место, где он живет. Выросший в горах заметно отличается по характеру от выросшего на равнине. Лесному человеку чуждо степное безбрежье. На Кавказе абхазец взял меня за руку: «Слушай, как речка шумит». Я понял абхазца. Но мне, равнинному человеку, милее тихие, спокойные воды с отражением неба, деревьев и пролетающих птиц. На разных берегах и разные песни. Тихая вода рождает мотив задумчивый и спокойный:

Широко известная песня. В первый раз ее спело чье-то тоскующее сердце на Верхнем Дону.

Есть у Дона и певец, благодаря которому реку на всей земле знают теперь не только понятием географическим. Его песня названа «Тихий Дон» в полном соответствии с характером равнинной реки. Но название только подчеркивает размеры человеческой бури, бушевавшей на берегах. «Народ на большом повороте судьбы» — так можно определить сущность одной из лучших книг нашего века. Но одним из главных героев книги является и река — тихая вода с отраженным небом, домами, крытыми камышом, лодками, лошадьми, человеческими лицами, разрывами снарядов и распростертыми крыльями птиц.

Певец Дона живет на берегу вскормившей его реки. И от этого интерес у людей к Дону особый.

Тургенев

Нынешние скорости позволяют за пять-шесть часов увидеть, как лесная Россия на путях к югу теряет по косогорам березовые одежды. От Москвы до Серпухова белые деревья кружатся у дороги, потом хороводы как-то вдруг отступают. За Серпуховом земля уже поделена поровну между полями и лесом. Земли в этих местах бугристые. Зеленые пашни и лес перемежаются суходолами и оврагами, горизонт отодвинулся, просторнее становится глазу и ветру.

За Тулой дали наливаются синевой. Березовые сквозняки сменяет крутая зелень дубрав. Лесов уже не хватает, чтобы хранить малые речки и ручейки. Воду по балкам держат запруды. Леса с открытых мест разбегаются к лощинам и балкам. На косогорах в одиночку маячат дикие груши, дубки, кусты калины с хлопьями белого цвета. Земля празднично хороша. Хлопнуть бы дверью автомобиля и бежать, бежать по разбеленной зелени молодой ржи к этим одиноким деревьям с синими тенями. Но дорога прочно натянута на невидимый барабан. Мчится и мчится, прогибается по лощинам, туго обтягивает холмы. Машины выглядят разноцветными жучками, прилипшими к этой не имеющей конца серой ленте. Высунув руку, чувствуешь, как ладонь упирается в упругую стену. Кажется, сожми пальцы, и в кулаке останется тугой комок ветра.