Все это Пауль объяснил Александру, пока они ожидали появления девушек, потягивая свой "Гранд-Марниер" с видом благопристойных визитеров прекрасного заведения. Они находились в большом зале, но оформленном так, что он казался уютным и интимным. В одном углу располагалась огромная оттоманка со множеством разноцветных подушечек, а около нее — напольная лампа из кованого железа с зеленым шелковым абажуром, украшенным кисточками. Занимая большую часть одной из стен, висела огромная картина, изображающая стайку алебастрово-белых обнаженных нимф, — все они прыгали, скакали или плавали в голубом прозрачном ручье; их позы были романтичны и изысканны, а за ними следила группа темных мужских фигур с копытцами. Возле окна стояла черная лакированная конторка с крышкой на роликах, отделанная накладками из бронзовых узоров, а рядом — большое дубовое кресло, чью спинку и сиденье украшали цветочные узоры обивки. На черных обоях посвечивало золотом изображение греческих ваз. Пальмы в кадках и вазы с папоротниками стояли в разных местах помещения. Пауль и Александр сидели в центре гостиной, на полукруглой, обтянутой бархатом кушетке, такой же, как стояли в альковах нижней галереи. Когда девушки вышли и построились в шеренгу, это скорее напоминало стайку школьниц на перекличке; девушки заняли свои позиции напротив высокого зеркала в позолоченной раме с херувимами, трубящими в свои трубы на самой верхотуре. Всего вышло двенадцать девушек, и в этом богато убранном помещении они выглядели немного неуместно: хоть опрятно и модно одетые, но державшиеся как-то угловато, иные даже слегка сутулясь. Мадам появилась сзади, мысленно пересчитывая свое стадо и глядя, все ли на месте; потом подошла и уселась между Паулем и Александром. Александр заметил, что у нее некрасивые руки, очень толстые вены, кожа вся в крапинках, и видно было, что она с отвращением пыталась как-то скрыть эти возрастные орнаменты: на левой руке у нее был золотой браслет в виде змеи Клеопатры, обвивавший руку чуть не до локтя, а со стороны кисти от запястья змея наползала на руку, касаясь головкой среднего пальца.
— Восхитительно, — сказал Пауль, одобряя девушек.
Мадам казалась довольной. Пока они просто рассматривали их, девушки стояли неодушевленно, сутуля плечи, будто каждая ожидала, чтобы ее выбрали, и тогда она оживет. Глаза приятелей блуждали по шеренге девушек туда и обратно, и снова туда и обратно, а затем останавливаясь на каждой в отдельности.
— Вот эта, справа, — сказал Пауль, — четвертая от края.
— Да, — глубокомысленно произнесла мадам Менокулис. — Да, Петси.
При звуке своего имени девушка подала некоторые признаки жизни: ее с трудом открывшиеся глаза устремились на них, наполняясь призывом. Она была смугла и изящна, волосы острижены и уложены завитками, идущими от ушей к щекам. Одежда ее состояла из единственного куска светлой ткани, в который она была задрапирована, причем ткань едва прикрывала колени, а с шеи спадал каскад черных бус, опускающихся чуть ниже талии.
— Очарование, — политично промурлыкал Пауль, глядя на нее с улыбкой.
Его глаза, однако, двинулись дальше, почти не задержавшись на двух следующих девушках, потому что взор его привлекла высокая блондинка, слегка худощавая и угловатая, с льдисто-голубыми глазами и лентой вокруг головы; была в ее неуклюжести определенная надменность. Пауль поднял брови и спросил мадам Менокулис:
— Новенькая?
— Да, вы интересуетесь?
— Определенно.
На девушке была блуза, перехваченная по диагонали, через грудь широкой лентой, бантом завязанной у талии. Юбка длинная и футлярообразная, сильно сужающаяся ниже колен.
— Соланж, детка, покажись джентльменам без юбочки, — деловито сказала мадам.
Девушка завела руку назад, что-то там расстегнула, и юбка скользнула вниз. Она была в туфлях на высоких каблуках, с острыми мысками и в чулках с замысловатыми подвязками.
— И штанишки, дорогая, — добавила мадам.
Несколько девушек равнодушно наблюдали, как она сняла эластичный пояс и то, что было ее последним прикрытием. Обнажились ее мальчишеские бедра, плоский живот, а под ним треугольник нежных завитков. Она стояла, демонстрируя себя, одно колено расслабив и чуть повернув внутрь, что придавало всей ее позе специфическую соблазнительность. Она избегала встречаться с молодыми людьми взглядом, а смотрела в какую-то точку пола примерно в середине разделяющей их дистанции.
— Немного высокомерна, — сказал Пауль, усмехнувшись.
— Дело вкуса, — ответила мадам Менокулис.
— А вы как думаете, — спросил Пауль, перегнувшись через мадам к Александру.
— Она очень хорошенькая, — ответил Александр.
Но глаза его вернулись к смуглой девушке, встретившей его пристальный взгляд теплым, нежным взглядом, придающим ее телу прелестную напряженность. Она будто тянулась к нему глазами и, переводя взгляд на мадам, будто спрашивала дозволения раздеться и, получив его, расстегнула сзади крючки и через голову сняла юбку. В отличие от блондинки она раздевалась будто специально для Александра и открыто наблюдала за его реакцией. Под платьем у нее была розовая комбинация, отделанная кружевом по лифу и подолу, одной рукой приподняв ее, она продемонстрировала гладкость кожи, которую складки смятой ее рукой ткани подчеркивали еще сильнее. Девушка не ждала дальнейших указаний; не спеша она подняла комбинацию с бедер, будто давая ему почувствовать, как он сам может провести по ее бедрам руками, и подняла подол до талии, показывая нижнюю часть своего тела — никакой другой одежды под комбинацией не было. Она, как и блондинка, ритуально выставила колено, чуть направив его внутрь, но в отличие от блондинки все ее движения были весьма эротичны. Живот слегка выпуклый, а бедра приятно круглились нежной плотью. Она ждала, пока ее осматривали, а затем опустила комбинацию и снова приняла позу более или менее застывшую, как у других девушек.
— Думаю, Александр сделал свой выбор, — смеясь, сказал Пауль. — И мне кажется, что его выбор неплох.
— Петси прелестная девочка, — заметила мадам Менокулис. — Типичная американочка, в ней нет, конечно, экзотики, но очень шикарная, очень современная, просто модерн. Но посмотрите на Тойлу — мне кажется, она весьма неординарна.
Тойла была светло-коричневой ямайской девушкой в черных бриджах в обтяжку, чуть ниже колен. У нее были полные губы, но очертания фигурки, отчасти из-за смуглости — весьма западные.
— Разденься, детка, — скомандовала мадам, — и не забудь показать джентльменам свою славную маленькую попочку.
Когда Тойла исполнила команду, Пауль забормотал:
— Восхитительно… просто восхитительно. Вы разрешите, мадам, — сказал он, вставая.
Мадам одобрительно, с грандиозным воодушевлением помахала своей узорно-пятнистой рукой, как бы говоря, что разрешает ему производить осмотр, как он хочет. Пауль приблизился к девушке, вдохнул ее терпкий запах и слегка ощупал ее ягодицы, пока он делал все это, она повернула голову и улыбалась ему через плечо весьма поощрительно. Приблизив голову вплотную к ее шее, он еще раз глубоко вдохнул и, очевидно удовлетворенный, дышал ее ароматом, поглаживая в то же время рукой, заведенной вперед.
— Пусть будет Тойла, — объявил он, когда она натягивала свои бриджи. — Ну а вы, Александр? Берете блондинку или Петси? А может, еще кого?
Глаза Александра снова скользнули вдоль шеренги: здесь была еще девушка с тяжелым взглядом, в белом платье с блестками. Другая, более взрослая женщина — в платье без рукавов с V-образным вырезом, открывавшим белую кожу; глаза ее были сердиты, он видел, что они выражают неизлечимую скуку. Другие тоже не показались ему интересными, и взгляд снова вернулся к блондинке с льдисто-голубыми глазами, высокомерие которой определенно имело какую-то изюминку; но нет, он остановил свой взор на смуглой Петси, так нетерпеливо ожидающей, что ее выберут.
— Вот эта, — сказал он, указав на нее.
Она подмигнула ему, но так, что это даже не казалось подмигиванием в полном смысле этого слова. Мадам похлопала в ладоши, и остальные девушки, как стайка школьниц после окончания уроков, спешащих из класса в предвкушении ленча, внезапно оставили свое позирование и, переговариваясь между собой, вышли из помещения. Пауль отпил из своего бокала и теперь проводил финансовые расчеты с мадам. Обе девушки, улыбаясь, пассивно ждали.
