Потом, после того, как они немного отдохнули, она помыла его и смотрела, как он одевается. Затем она расчесала ему волосы. Он должен был еще дождаться Пауля. Перед тем как им уйти, оба расплатились с мадам Менокулис и выразили свое безмерное восхищение ее заведением.

Выйдя, они молчаливо брели сквозь холодную темноту, зыблющуюся на грани наступления утра, и отдаленные огни Бродвея, рассеянные высокими зданиями, конкурировали с наступающим рассветом. Александр шел невесомо, совсем не чувствуя усталости. «Боже мой, — Думал он, — значит, все возможно. Все возможно!»

Вернувшись в студию Пауля — домой ему было возвращаться слишком поздно — он сел писать письмо.

"Дорогой мистер Зукор! Вполне вероятно, что мое имя Вам ничего не скажет, однако я пишу Вам, веря, что Вы могли бы использовать меня в качестве Вашего личного ассистента. Причина моей уверенности кроется в том, что я несколько лет работал личным ассистентом мистера Вилли Сейермана и был инициатором подготовки к демонстрации фильма "Арлезия", купирование которой сделало ее пригодной к прокату. Как Вы знаете, эта лента принесла прокатчику Сейерману миллион долларов, чем он в немалой степени обязан выгодным условиям, которых я добился в результате переговоров с представителем создателей картины. Я сообщаю Вам все это с тем, чтобы Вы имели представление о роде моей деятельности. Утвержденное мною в этом письме может быть подтверждено мистером Льюисом Шолтом, который проводил переговоры от лица первоначальных владельцев "Арлезии". Далее сообщаю Вам, что у меня есть некоторые идеи, основанные на многолетней практике и опыте работы в кинобизнесе, и эти идеи я могу использовать в Ваших интересах, ибо всегда рассматривал Вас, как видную фигуру в области кинопроката. Я могу быть весьма полезен Вам в случае нашего сотрудничества. Было бы хорошо нам увидеться, чтобы я мог представиться Вам лично и обсудить с Вами некоторые из моих идей. Если вы сочтете возможным назначить время встречи, и узнаю об этом, позвонив вашему секретарю в следующие два дня.

С уважением, Александр Сондорф".

Выбросив из своей фамилии букву "п", он будто отбросил назад какую-то часть своей юности, из которой исходила его неуверенность в себе. По окончании этого письма Александр написал еще несколько идентичных по содержанию, адресовав их к влиятельным в мире кинопроизводства и кинопроката фигурам. Когда он опускал письма в почтовый ящик, небо стало уже совсем светлым.

В восемь часов пополудни девушки начали прибывать; молча, поодиночке и парами, в спешке пробираясь сквозь толпу мужчин, ожидающих перед входом в "Палм-рум" открытия платного танцзала. Небрежно приветствуя привратника, девушки проходили внутрь, а угрюмые мужские глаза смотрели на них сверху вниз, пока они протискивались мимо, поднимались по ступенькам, шли мимо билетного киоска и терялись из виду в глубине тусклого коридора, в потемках которого они, чуть оживившись, копались в сумочках; мужчина в рубашке с засученными рукавами, стоявший у прохода в стене, выдавал им куски измятого, потрепанного картона с номерами, нацарапанными карандашом. Девушки устроили здесь небольшую сутолоку, топчась в этом омуте женственности, подолгу поправляя прически, стараясь рассмотреть себя в маленькие карманные зеркальца, тщательно доводя до совершенства макияж, оправляя складки и оборки платьев; вдевались в мочки ушей незатейливые сережки, срочно принимались меры по закреплению лопнувшей не ко времени бретельки бюстгальтера и устранению других мелких неполадок в костюме. Потом их улыбки начинали все более светиться, будто электрическая иллюминация разгоралась в сумерках, — они входили в зал "Палм-рум".

Каждый раз, как очередная девушка появлялась в дверном проеме, Джим Кэй видел в рамке своей фотокамеры их перевернутые изображения. Он, надеясь на чудо, пытался схватить тот миг, когда в проеме возникнет необыкновенная девушка, сияя возбужденной соблазнительной улыбкой на фоне сутолоки, созданной другими девушками, только еще собирающимися войти, еще оправляющими платья, подмазывающими глаза, еще не включившими своих улыбок. Он надеялся сделать такой снимок, который наиболее полно выразит этот момент — вход десятицентовой платной танцорки, и он представлял это так: огни, вспыхнувшие над танцевальной площадкой, мгновенно заливают ее сиянием, делая костюм ее драгоценным, бусы и зрачки глаз — сверкающими, в движениях или выражении лица она явно подражает Норме Толмейдж, или Глории Свенсон, или Кларе Боу. И те, за ее спиной, контрастом, еще без улыбок, в суете последних приготовлений, еще не готовые явиться на свет. Этот снимок он сделал позже. А пока же… Трудность была в том, что большинство этих девушек не были красавицами, да и одеты они в основном в дешевое готовое платье или во что-то собственноручно пошитое; к тому же, войдя и обнаружив, что огромный "Палм-рум" еще почти пуст, они тут же теряли всю свою приготовленную веселость и завлекательность и на лицах их застывало прежнее угрюмое выражение.

Музыканты оркестра, в смокингах, потея в своей плотной одежде, настраивали инструменты, и все эти гудки, скрежеты, хрюканья, сопенья, стоны и хныки убивали в душах девушек последние остатки романтической приподнятости, которую они так долго в себе взвинчивали, готовясь выйти. Хотя было уже пять минут девятого, а объявление гласило: "Свободные танцы. Вход с 8 часов вечера до 8.30", в зале было не больше десятка мужчин, уныло ожидающих начала. Они сидели на длинных, обитых потрепанной кожей скамейках, расставленных по всему периметру танцплощадки; двое-трое в опрятных, но вышедших из моды костюмах, другие — в брюках и рубашках с расстегнутым воротом; все они, казалось, совсем не интересуются девушками, уже выстраивающимися в ряд для демонстрации себя, чтобы клиентам было удобнее рассмотреть их и выбрать ту, что понравится. Мужчины и девушки будто составляли две отдельные партии, не имеющие друг к другу никакого отношения и лишь случайно оказавшиеся в одном месте в одно время. Бумажные фонарики и номера свисали с потолка, а над залом висела пара-тройка гирлянд с флажками и несколько транспарантов с ободряющими пожеланиями, типа: "Выигравший номер получает десять свободных танцев", и "Джаз! Джаз! Джаз!", и "Сегодня вечером — Хойджи Браустер и его ритмичные парни". Сквозь окна, расположенные вдоль одной стены, виднелись вспышки неоновых букв, ползущих по световому табло: "Глория Свенсон и Джеймс Нелсон в "Отдельных постелях""; "Паулина Фредерик — Королева Страстей в "Трофеях"", ""Ведь было хорошо" — история Пламенной Юности"; "Назимова[35] в "Саломее".

Когда оркестр заиграл первую танцевальную мелодию и мужчины молчаливо заняли свои позиции напротив шеренги девушек, в дверном проеме, прерывисто дыша, появилась опоздавшая, и Джим Кэй, увидев ее перевернутое изображение в рамке своей камеры, тотчас ее сфотографировал. Она вошла так поспешно, приняла такую нарочитую позу, что во всем ее виде было что-то от провинившейся школьницы, напроказившей и делающей вид, что это не она. Девушка, казалось, вплыла в голубом тумане, окутавшем ее, как облако окутывает вершину горы. Джим Кэй щелкнул затвором, его вспышка сверкнула еще до того, как она заметила камеру. Он удивился странной и краткой оптической иллюзии, схваченной им на пленку, и невольно усмехнулся, поняв, в чем дело, — это была пыль, облаком поднявшаяся с пола; попав в голубой луч софита, пыль мгновенно преобразилась в этот магический туман, И теперь, развеявшись, голубое облако исчезло. Но он уже знал, что сделал этот снимок, снимок, который можно выгодно продать, ибо на нем запечатлена хорошенькая девушка, очень хорошенькая, застигнутая мгновенной иллюзией волшебства, — а разве не это является сутью подобного заведения? Временами он останавливал свое внимание на других объектах "Палм-рум"; вот девушки, сжимающие в руках длинные, сложенные петлями ленты танц-билетов, определяющих размер их ночного заработка; вот пухленькая брюнетка, присев возле маленького круглого столика, ест булочку; неподалеку дородный мужчина с засученными рукавами рубашки, с лицом водителя грузовика на большие расстояния, вспотев, но восторженно танцевал чарльстон со смуглой, густо накрашенной девицей, сверкающей преувеличенно жаркими взорами. Свет в зале был трюковой: цветные лучи прожектора отражались в гранях вращающегося хрустального шара, свисающего с центра потолка. Случайные световые зайчики пробегали по лицам танцующих, от чего эти лица казались нежнее и тоньше; отраженные от хрустальных граней лучи создавали эффект блуждающих линий и пятен, придавая всему действу мягкость и таинственность. Девушка, которую он сфотографировал входящей, была блондинкой, лицо ее казалось неподвижным, будто ее миловидность это всего лишь маска, хотя взгляды ее, как и взгляды других девушек, казались возвышенными и чем-то наполненными, но бесспорно одно — не имеет значения, как и отчего возникла в нем эта притягательность — от эффекта ли тайно и непредсказуемо блуждающих всполохов или от умелого макияжа — эффект ее появления был ошеломляющим не только для Джима Кэя; мужчины засуетились вокруг нее, наперебой предлагая длинные ленты билетов. Джим Кэй продолжал наблюдать за ней, и он видел, что в выборе партнеров она была беспристрастна, не выискивая кого поинтересней, никому не отдавая предпочтения, не отвергая некрасивого, и в этом было что-то от полного равнодушия ко всей здешней публике, вместе взятой. Она танцевала со всеми с одинаковой долей энтузиазма, и движения ее были для всех одинаково сексуальны в рамках допустимого, был ли это маленький робкий, коротконогий клерк или гладколицый, с черными волосами итальянский тип в какой-то разбойничьей полосатой рубашке и комбинированных двуцветных туфлях. Она не делала различия между ними, была одинаково приветлива и одновременно одинаково равнодушна с любым из выбравших ее партнеров; Джим Кэй ощутил острую боль, точное местонахождение которой он даже не мог определить. Казалось, ее трогательность и осязаемость так близки, но она так безразлична ко всему, что это заставляло его страдать. Что-то было в ней, какое-то неуместное сияние пробивалось сквозь маску миловидности, и это была именно та неуместность, которая сделала фотографию, обещающую принести успех. Его чувство композиции позволило ему мгновенно угадать ее в маленьком окошке рамки, что-то сразу подсказало ему: здесь может получиться нечто свежее, и это, конечно, была интуиция, благодаря которой он считался удачливым фотографом. Можно, фотографируя девушек, сделать пару более-менее удачных снимков, но при этом истощив все свои силы; а с опоздавшей девушкой все не так: что бы она не делала, как бы не двигалась, она все время готова для портрета. Видимо, этот портрет уже у него в руках, и каждый раз, как он думал об этом, он чувствовал ответный удар сердца, потому что ему ли не знать, как много работы, как много ухищрений понадобилось бы ему, снимая в студии, чтобы получился такой удачный снимок; эта девушка все делала безупречно, что так важно при фотографировании. Он с опаской думал: может, я ошибаюсь, может, сегодня ночью моя уверенность исчезнет, но пока, черт возьми, я уверен, что снимок удачен, и другие — тоже. Скоро я проявлю их и узнаю, действительно ли это удача или все это мне приснилось.