— Он баснословный танцор, — заметила она своим спутникам. — Это то самое место, где я была. В ту ночь, когда я была здесь, некая светская дама пришла сюда, танцевала с этим негритянским парнем, и это так захватило ее воображение, что на следующий день, сев в лифт в своем доме на Парк-авеню, она вдруг вообразила себя катающейся в стоге сена с мальчиком-лифтером. Ну разве это не уморительно?

— А вы? — спросил Пауль в своей слегка ироничной манере. — Вы когда-нибудь катались в стогу сена с одним из них?

— Кто задает такие вопросы? — спросила она не без кокетства. — Но знаете, что я вам скажу, я вполне могу себе это вообразить. Когда дело доходит до… до этого, так они дадут белой расе сто очков вперед.

— Я не знаю, как обстояло дело у тех представителей белой расы, с которыми вы лично водили компанию, — Пауль явно хотел ее подзадорить, — но, полагаю, вы просто не успели прожить так долго, чтобы оценить в этом смысле всю расу поголовно.

— Вы хотите мне доказать, что я не права?

— Я не хвастлив, — сказал Пауль с ухмылкой.

— И потом, в конце концов, вы ведь не американец. Американские парни просто мертвецы.

Когда музыка кончилась, негр вежливо поклонился своей партнерше и покинул ее. Когда он проходил мимо ее столика, девушка-репортер обратилась к нему:

— Привет!

— Привет, — ответил он автоматически, но, когда обернулся и узнал ее, черное его лицо расплылось в огромной улыбке. — О, да это никак вы? Привет, привет!

— Не хотите ли пригласить меня на танец?

— Если ваши друзья не возражают, буду рад.

— Смелее вперед! — сказал Пауль.

Когда оба они вышли на середину и девушка обвилась вокруг большого негра, Пауль сказал:

— Уверяю вас, эта девица — девственница. Ни о чем другом просто думать не может, но никак не соберется попробовать это на самом деле. Будет делать все, кроме нормального полового акта. Ее сильно волнуют все эти разговоры, притворяется, дразнится, немного играет на публику, на скамейке, в парке, в кафе, в припаркованном авто — везде, где можно многое, но только не нормальный половой акт.

Девушка танцевала, совершенно влипнув в негра, и на лице ее блуждало блаженное выражение. Музыка звучала слишком громко. В помещении было довольно темно, светился только прожектор для подсветки, монотонно поворачивающийся туда и обратно и выхватывая своим лучом то чье-то лицо, то качающиеся в танце ягодицы. Они перестали смотреть на девушку с негром. Когда музыка кончилась, она вернулась к столику. Выглядела весьма победительно, выражение ее лица напоминало то, какое можно увидеть на лицах женщин, пришедших на боксерский матч в тот момент, когда кровь их начинает закипать.

— Куда провалился ваш приятель? — спросил Пауль.

— Куда бы он ни провалился, там ему и место, — бойко ответила она.

— Мне показалось, вы останетесь с ним, ведь вам так хорошо с ним, разве нет?

— Неплохо, конечно. Да он для меня не новинка, я ведь уже бывала здесь. Почему бы вам не повести меня куда-нибудь, где я еще не бывала?

— К несчастью, — сказал Пауль, — туда, куда мы собрались, мы вас взять не можем.

— О! Почему?

— Женщин, детка, туда не пускают.

— Но это нелепо, — пробормотала она чуть уже пьяновато. — А я настаиваю.

— Нет, туда не пускают даже настаивающих женщин, — сказал Пауль, смеясь.

— Впервые слышу, что существуют такие места.

— Мы пойдем в один дом…

— Дом?

— В бордель.

— О! — воскликнула она и сразу превратилась в маленького взволнованного ребенка. — Возьмите меня с собой, я никогда еще не была в настоящем борделе.

— Ну, нет. Нет. Они там играют не в такие игры, в какие играете вы.

— Пожалуйста, возьмите меня. Это, должно быть, ужасно возбуждает.

— Да что вы там будете делать?

На минуту она задумалась, озабоченно хмурясь.

— Я буду наблюдать, — сказала она, смышлено и вопросительно глядя на Пауля. — Я люблю приходить куда-нибудь и наблюдать.

Александр почувствовал нечто вроде опаски перед возбуждением, прокрадывающимся в него; девушка-репортер взяла его под руку и прижалась.

— Вы ведь хотите, чтобы я пошла с вами, не так ли? Уговорите своего друга взять меня с собой.

— Вы хотите, чтобы мы взяли ее? — спросил Пауль.

— Я не знаю, что за место, куда мы идем. — Александр старался говорить как можно более естественно. — To есть я хочу сказать, я еще сам не знаю, хочется ли мне идти туда сегодня.

— Почему нет? — отозвался Пауль. — Я поведу вас в прелестное местечко, его владелица — женщина просто фантастическая, гречанка, мадам Менокулис. Для нас она устроит нечто специальное — коронный номер. Продемонстрирует, возможно, девочек. Как знать, а вдруг это зрелище вам понравится.

Александр пожал плечами; рот его пересох, и он не осмелился довериться своему голосу, над которым, казалось, потерял контроль.

— Так вы берете меня? — спросила девушка.

— Конечно, нет, — иронично сказал Пауль. — И вообще, я не стал бы советовать ничего подобного примерной девочке. Ну что вы настаиваете? Что вы там сможете увидеть?

— Я люблю приходить… — проговорила она куда менее уверенно, чем раньше, бравада ее как-то слиняла.

— Приходить и наблюдать?

— Да.

— Не принимая участия?

Она чуть испуганно кивнула; Пауль смотрел на нее твердо, с тем истинно мужским упорством, которое Александр замечал у него в разговорах с женщинами.

— Виноват, — сказал Пауль, — а если вам пойти с нами и раздвинуть эти свои молочно-белые бедра, открыв все, что они скрывают?

— Как проститутка? — спросила она с дрожью.

Пауль положил деньги за выпивку на стол и начал подниматься; она подняла руку и позволила концам своих пальцев коснуться места, где находились у него отличительные половые признаки, и в момент прикосновения закрыла глаза.

— Так вы не возьмете меня? — спросила она еще раз.

— Нет, — ответил Пауль, — там не место для маленьких девочек.

Заведение, куда Пауль повел Александра, находилось на Западной Сорок третьей улице, имело дверь с непрозрачными стеклами "а-ля мороз", окантованную кованым железом и освещенную изнутри. Подойдя к подъезду, Пауль нажал на кнопку возле морозного стекла, после чего дверь незамедлительно открылась, и учтивый великан проворковал замечательно вежливым голосом:

— Добрый вечер, джентльмены. — И, принимая их шляпы и пальто, медоточиво продолжал: — Пожалуйста, входите, джентльмены. Мадам сейчас подойдет.

Он раздвинул несколько тяжеловатые бархатные портьеры, закрывающие пару двойных дверей, открыл двери и указал им плавным движением руки путь в длинное тихое помещение, очень деликатно освещенное, со стенами, декорированными красным сатином, и с потолком, тоже обтянутым какой-то светлой тканью. В центре, в небольшом углублении для танцев, около полудюжины пар интимно двигалось под музыку, исполняемую на пианино лысым, среднего возраста человеком, приветливо улыбнувшимся Паулю и Александру, как только они вошли. Он со своим роялем находился в одном из альковов, напоминающих личные ложи в театре и образующих нечто вроде галереи вокруг всего помещения, немного возвышаясь над танцевальной площадкой. Пауль дружелюбно кивнул пианисту. Несколько альковов, мимо которых они прошли, были закрыты шторами; в других девушки сидели в глубине, разговаривая с мужчинами, составляющими им компанию, с выражением увлеченности долгими и серьезными дискуссиями, от которых они будто только на минутку отвлеклись, чтобы мельком бросить нежный, завлекающий взгляд на вновь прибывших мужчин, проходящих вдоль галереи, показывая им этим выразительным взглядом, что они вполне могут расстаться со своими собеседниками и что здесь они еще доступны для выбора. В других альковах группки девушек сидели без мужской компании, их слегка скучающее выражение исчезало, тотчас сменяясь призывом, но эти взгляды казались немного грубоватыми; вот и сейчас, когда двое молодых мужчин приблизились и один из них подверг девушек внимательнейшему осмотру, сопровождаемому сильной улыбкой, две девушки улыбнулись Паулю как бы специально для него выстроенными улыбками, означающими приятность узнавания, он же отвечал небольшим учтивым поклоном, а иногда посылал воздушный поцелуй. Когда они обошли всю галерею, Пауль указал Александру на один из свободных альковов, где они и уселись. На столике стояла бутылка шампанского в ведерке со льдом, стояли и другие бутылки с этикетками, на которых значилось: "Высшее качество — сухой джин. 1740. Оригинальный сухой джин". Или "Предназначено только для медицинских целей". Официанту, который будто вырос из-под земли, Пауль сказал: