— Я тебе не лгал, — устало проговорил Джек. — Но ты мне все равно не поверишь.

Мальчик весь дрожал от нервного напряжения. Голос его срывался, сердце замирало, однако отступать он не собирался.

— Сей же миг вон из моего дома! — в ярости заорал Джайлз Хромоног. — И чтоб больше не возвращался!

— Па, ты же обещал! — заревела Люси. — А я-то так хорошо себя вела!

Древняя римская вилла сотрясалась под порывами ветра с Северного моря. Тропа к дому покрылась тонкой ледяной коркой, из всех щелей в стенах тянуло холодом. Не в первый раз Джек посетовал про себя, что Бард обосновался именно здесь. Но старик уверял, будто на утесе — мощный источник жизненной силы.

«Так всегда бывает на границе двух миров, — объяснял он. — Море пытается захватить землю, земля ему противится. А между землей и морем бьет ключом великая сила. Прямо-таки молодым себя чувствую».

«А я чувствую себя совсем старым», — с горечью подумал Джек.

Холод и тьма вгоняли в тоску, сердце ныло при мысли о том, что родной отец знать его не желает! Не проходило дня, чтобы Джек не пожалел о своем опрометчивом поступке на пиру в честь праздника Йоль. Он потерял семью и дом — и ради чего? Ради докучливой девчонки, что ходит за ним по пятам как голодная мяукающая кошка.

А глядя правде в глаза, что еще Пеге остается? Когда Джек торжественно выложил на стол тридцать одну серебряную монету и брат Айден как должно составил акт об освобождении Пеги, вождь облегченно выдохнул: «Ну вот, одним ртом меньше».

И Джек впервые осознал, что он натворил. Отнял у тщедушной некрасивой девочки единственные доступные ей средства к жизни. Никто не наймет Пегу в служанки. Собственно, никто на порог-то такую уродину не пустит. А то, чего доброго, дети родятся похожими на нее или овцы заболеют копытной гнилью. Бог весть какого вредного воздействия ждать от этого жуткого родимого пятна на ее физиономии! Даже отец платить ей не стал бы; да теперь Джек и попросить о том не дерзнет.

— Я буду служить тебе до конца жизни, — объявила Пега. — Ты подарил мне свободу, и я этого не забуду.

Так что, когда Джек пошел на римскую виллу, Пега увязалась за ним следом. Мальчуган понятия не имел, что делать. Подумал, не отогнать ли ее камнями, и тотчас же устыдился этой мысли. Он надеялся, что Бард отошлет девчонку прочь, но старик ей искренне обрадовался.

Теперь Пега, устроившись в противоположном конце комнаты, плела травяные циновки и пела-заливалась как птичка, а Бард, улыбаясь, перебирал струны арфы. Голос у Пеги замечательный. Бард был совершенно очарован девочкой; и Джек, как ни пытался он совладать с этим чувством, жестоко ревновал.

— Ты за дровами не сходишь? — окликнул его Бард. — Держу пари, инеистые великаны уже к самой двери подбираются.

«Ну да, конечно, — подумал Джек. — Тяжелая работа — это все мне. А Пега пусть себе нежится у огня, словно принцесса какая».

Впрочем, мальчуган знал, что несправедлив. Пега трудилась не покладая рук с рассвета до глубокой ночи. Она бралась за любую порученную ей работу, даже ту, что ей едва ли по силам. По правде сказать, работала она как рабыня. Но сама уверяла: это-де совсем другое, нежели быть рабыней на самом деле. Если работаешь по доброй воле, так любое дело — в радость.

Джек особой разницы не видел и считал, что девчонка глупа как пробка.

Он притащил плавника из сарая за домом и аккуратно разложил куски дерева среди углей. В очаге заплясали зеленые и синие языки пламени.

— Цвета моря, — промолвил Бард.

— Это потому, что дерево добыто из воды? — спросила Пега.

«А то, дуреха ты этакая!» — подумал Джек.

— Ах ты умница моя, — просиял Бард. — Дерево, что побывало в море, само стало частью моря. Доводилось мне видеть деревья, что, долго пролежав в земле, превратились в камень.

— Правда? — охнула Пега.

Глаза ее сияли.

— На вид — совсем как живые, но твердые — топор сломаешь.

— Скукотища, — буркнул Джек.

Бард резко вскинул глаза, и мальчишка тут же пожалел о своих словах. Отец всегда говорил, что лучшее лекарство от скуки — тяжкий труд. Так что Джек уже мысленно приготовился к какому-нибудь особенно неприятному поручению. Вот, например, в отхожем месте давно пора лед оббить.

Но Бард отложил арфу и проговорил:

— Настало время для урока.

Пега, не дожидаясь приказа, принесла кочергу и положила ее на уголья разогреваться.

— Нынче — канун Дня Бригитты, — начал старик.

— Святой Бригитты? — уточнил Джек.

Он много слышал о ней от отца. Бригитта, не желая выходить замуж, помолилась о том, чтобы стать уродиной. А после того как нареченный жених от нее отказался, сделалась святой монахиней. А еще она совершала много забавных и полезных чудес. Ее коровы, например, доились трижды в день, а однажды, когда в гости нежданно-негаданно нагрянули несколько священников, Бригитта превратила в пиво воду, оставшуюся от омовения.

— Наша Бригитта жила задолго до всяких там святых, — отмахнулся Бард. — Она из числа древних богов Ирландии и обучала искусству пения первых бардов.

Пега погрузила горячую кочергу в чаши с сидром, и комната наполнилась благоуханием лета.

— А еще она подарила нам искусство прозрения, — продолжал Бард.

Джек разом позабыл и о буре, что ревела снаружи, и о холоде, и о скуке; его даже Пега не раздражала — Пега, что устроилась у очага, словно у себя дома. Бард ведь о магии рассказывает! А магии Джек жаждал больше всего на свете.

— Прозрение — это вопрос внимания, — объяснял старик. — Нужно смотреть, сосредоточившись на своей цели, убирая преграды между собою и тем, что ты хочешь узнать. Не в моих силах рассказать тебе, как это делается. Я могу лишь описать последовательность шагов. Если способности у тебя есть (а я думаю, что так), ты сам найдешь путь. Но остерегись. Гнев и зависть сокроют тропу от глаз, точно так же, как туман застилает болото. Тогда ты забредешь во тьму и уже не вернешься.

Бард заглянул в глаза Джека. Мальчуган ни минуты не сомневался: старик видит самые потаенные уголки его сердца. И понимает, как злит Джека присутствие Пеги. И предостерегает ученика против опасности: ведь иначе он, чего доброго, никогда не станет бардом. Хорошо же! Если надо, он заставит себя полюбить настырную девчонку.

— Замечательно! — похвалил старик, смакуя сидр. — Напиток из рук твоей матери; вкуснее в целом свете не сыщешь!

Они посидели немного молча, следя за сине-зелеными проблесками в желтом пламени. Пега убрала чашки. Джек и Пега пили из дешевой, непрочной посуды работы местного горшечника. А вот у Барда была чаша, покрытая бледно-зеленой глазурью; ее привезли откуда-то с юга, и она напоминала Джеку море в пасмурную погоду.

— А мне можно тоже поучиться прозрению? — чирикнула Пега.

Джек едва не позабыл о своем твердом намерении перестать ненавидеть девочку.

— Тебе это не нужно, — мягко проговорил Бард, и Джек воспрял духом. — У тебя есть свой собственный талант — ты сама не сознаешь, насколько великий; но тропа барда опасна и одинока. А твой дух жаждет семьи и тепла.

— Мне их никогда не видать, — отозвалась Пега.

— Я думаю иначе.

— Нет, никогда! — вскричала девочка. Голос ее зазвенел гневом; Джек думать не думал, что Пега способна так рассердиться.

— За всю свою долгую жизнь я запомнил одно: никогда не говорить «никогда», — укорил Бард.

— Простите, — тотчас же извинилась Пега. — Я кажусь неблагодарной, но это не так. Я буду счастлива остаться здесь — и работать не покладая рук — незаметная, как муха на стене.

— Ты заслуживаешь гораздо большего. — Бард потрепал девочку по клочковатым волосам. Пега улыбнулась; в глазах ее стояли слезы. — А теперь мне предстоит поучить Джека кое-чему важному. Твоя задача — сидеть тихо-тихо, как мышка. Как думаешь, справишься?