— Ураааа! — возликовали все.

Вождь пригоршнями кидал в огонь солому, по стенам плясали тени. Люси скользнула вперед и зажгла свечу.

— Стой! — взревел Бард.

Люси вздрогнула — и выронила свечу на пол.

— Это еще что такое? — закричал старик.

Бард нечасто являл свою истинную власть, и вот сейчас такой миг настал. Не приходилось удивляться, что скандинавы прозвали его Драконьим Языком и старались с ним не ссориться.

— На тебе металл! — промолвил Бард и рывком вытащил ожерелье на свет.

Люси пронзительно завизжала.

— Не обижай ее! — запротестовал отец.

— А ты, Джайлз, отлично знал про ожерелье, — упрекнул старик.

— Это в честь святой Луции, — оправдывался Джайлз.

— Не болтай ерунды! Она раскапризничалась, а ты ей уступил. Слабак и непроходимый глупец! Не ты ли должен наставлять девочку? Она же еще ребенок. Ты подверг опасности всю деревню!

Джайлз Хромоног отпрянул; сердце Джека сжалось от сочувствия к отцу, пусть тот и неправ. Над толпой мужчин поднялся глухой ропот.

— А мы-то надрывались! — заворчал кузнец.

— У меня все ладони в занозах — и чего ради? — возмутился Джон Стрельник.

Люси расплакалась и уткнулась лицом в материнскую юбку.

— Не надо спорить, — твердо объявил Бард. — Жизненной силе гнев не угоден — ни мой, ни чей бы то ни было. Мы трудились в едином порыве, вложили в обряд всю душу — и возможно, зло не пошло дальше этого ребенка.

Отец потрясенно вскинул глаза. Джек тоже оторопел: он-то думал только о том, что «огонь бедствия», чего доброго, осквернен; ему и в голову не приходило, что пострадает сама Люси.

— Нам нужна другая девочка — чтобы передать пламя всей деревне, — промолвил Бард.

— У пекаря есть дочка, а у вдовы кожевника целых две, — перечислял вождь. — Но за ними еще сходить надо.

— Нужды нет. Найдем и поближе, — мягко проговорил брат Айден. До сих пор монашек не принимал участия в происходящем: в конце концов, обряд-то — языческий. — У нас есть Пега.

— Пега? — удивился вождь. — Она всего-навсего рабыня!

— К несчастью. Она — добрая девочка с любящим сердцем.

— Она такая… такая…

— Уродина, — докончил кузнец, отец двух взрослых красавиц дочерей.

— Снаружи, но не внутри, — тихо промолвил брат Айден.

— Он прав, — кивнул Бард. — Судьба Пеге выпала нелегкая, однако жизненная сила сияет в ней ярким светом. Иди сюда, милая, — позвал он, протягивая руку перепуганной девчушке, которую вытолкнули вперед. — Нынче ночью ты спасешь деревню.

— А как же я? — зарыдала Люси, по-прежнему цепляясь за материнскую юбку. — Это я, я должна быть святой Луцией!

— Тише! — одернула ее мать и попыталась обнять и привлечь к себе.

Люси оттолкнула ее.

— Это я — в деревне самая главная! Я — красавица! Я — не чета какой-то там похожей на лягушку рабыне!

Отец подхватил Люси на руки, снял с дочки корону и золотой пояс и сконфуженно протянул их Барду. Девочка брыкалась и лягалась.

— Мне страшно жаль, — сдавленно выговорил он.

— Па! Не позволяй им! — верещала Люси. — Это я — Луция! Я — похищенная принцесса!

Джайлз унес визжащую протестующую девочку в самый дальний конец зала. Джек слышал, как тот обещает ей всевозможные лакомства, только пусть она замолчит, перестанет плакать и простит его. По лицу матери струились слезы, но она так и не отошла от очага. Даже Джек был потрясен.

— Иди же, дитя, — позвал Бард Пегу.

— А вы меня… не побьете? — отозвалась Пега.

Голос у нее оказался на диво мелодичным. Джек внезапно осознал, что слышит его в первый раз.

— Ну что ты, — покачал головой старик. — Ты ведь несешь свет в новый год.

Он возложил на ее голову тисовую корону и завязал на истрепанном платье девочки пояс цвета солнца, выкрашенный пчелиной пыльцой. Пега подняла глаза и улыбнулась.

«Рот у нее и впрямь как у лягушки, — подумал Джек, — зато глаза какие добрые».

Бард взял свечу — другую, не ту, что Люси выронила на пол, — и вручил ее Пеге.

— Что я должна делать, господин? — спросила девочка.

— Зажги свечу и держи ее, чтобы остальные взяли у тебя огонь.

Пега повиновалась. Один за другим мужчины зажигали свои светильники. И тут же уходили — затеплить собственные очаги или принести огонь тем, кто слишком болен или стар, чтобы участвовать в обряде. Последней зажгла свои два фонаря мать.

— Это для вас, — сказала она Барду и брату Айдену, вручая каждому по четыре драгоценных свечи из пчелиного воска.

Между тем Пега завороженно любовалась своей свечой.

— У меня таких никогда не было… Она такая мягкая, нежная, прямо как сливки. Ничего милее я в жизни не видела.

— Так оставь свечу себе, — разрешила мать. — А пока задуй ее. Она сослужила свою службу. А в час нужды свеча озарит твои ночи.

— Не буду я ее жечь. Я ее сохраню, — объявила Пега. — А когда я умру, пусть меня с ней похоронят.

— Не след говорить о смерти нынче ночью! — оборвал ее Бард. Девочка съежилась от страха, и Бард успокаивающе потрепал ее по плечу. — Да полно, полно, я шучу. Мы оставили смерть позади, и все благодаря тебе. Ныне — время радоваться.

Бард бережно снял с Пеги тисовую корону, развязал желтый пояс и передал его матери. Пега задула свечу. Свет погас, а вместе с ним что-то словно погасло и в самой девочке. В глазах ее вновь появилось прежнее, затравленное выражение, и она уставилась в пол, спрятав лицо.

— А с этой что делать? — Мать подтолкнула ногой брошенную свечку Люси.

— Я сам с ней разберусь, Алдита, — пообещал Бард. — Мы с братом Айденом останемся здесь до утра. Вы с нами не заночуете?

— Мы собирались, но… — Мать кивнула на отца и Люси, что забились в дальний угол, и перевела взгляд на вождя: тот сердито хмурился у двери. — Наверное, сейчас не лучшее время.

Так что Джек взял фонарь и пошел за Ромашкой. Ослица опять заартачилась: ей ох как не хотелось покидать теплое местечко между двумя коровами. Джек шлепнул ее по крупу, потянул за собою и всеми правдами и неправдами дотащил-таки до дверей. Отец вышел из дома вождя вместе с Люси, но девочка пронзительно завизжала и крепче вцепилась в отца.

Последнее, что увидел Джек, прежде чем дверь захлопнулась, — вождь, Бард и брат Айден греют руки над огнем. Пега сунула в пламя кочергу, чтобы приготовить горячий сидр.

Семья пустилась в обратный путь: отец нес Люси, а Джек тащил за веревку упрямицу Ромашку. За низкими снеговыми тучами разгорался свет. Долгая ночь минула, солнце возвращалось. Инеистые великаны отступали. Зимний волк, здоровый да упитанный, с ходом недель отощает.

Люси заворочалась у отца на руках и сонно пробормотала:

— Ты не забудешь, что мне обещал? Я ведь так хорошо себя вела!

Все заспались допоздна. Джек заставил себя выбраться из-под теплой овчины и вернуть петуха в загон. Куры сбились вместе в соломе за загородкой; когда Джек открыл дверь, они даже не закудахтали. Небо заволокли тучи, на ветру снова закружились снежинки. Из уборной Джек с трудом различал очертания дома.

Это был день отдыха, хотя на ферме совсем без работы никак. Отец плел из соломы ульи — весной пригодятся. В верхней части он закреплял поперечные палочки для пчелиных сот и накрывал сапетку плотно прилегающей крышкой. Мать пряла шерсть.

Джек принес сена Ромашке, покормил кур, голубей и гусей. Прежде семья держала только кур, однако благодаря привезенному Джеком серебру отец заметно расширил хозяйство. Овечье стадо выросло с двадцати голов до тридцати. Оно, конечно, прибыток — но и работать теперь приходилось не в пример больше.

Джек с трудом доковылял через заснеженный сад до крохотного, крытого дерном сарайчика. Здесь мать хранила зимние ульи. Большинство пчел по осени приходилось выбраковывать, ведь в холода они не выживут; но мать всегда спасала пять-шесть своих лучших производителей. То были особенные насекомые, непохожие на мелких и темных лесных пчел. Давным-давно их завезли из Рима — в те времена, когда страной правили римские легионы. Легионы ушли; осталась только вилла, где теперь жил Бард, дорога на север через лес да пчелы.