Джек изумленно вскинул глаза на Пегу: в голосе девочки прозвучала спокойная обреченность. Блики солнечного света испещрили ее лицо узорами света и тени, сглаживая впечатление от родимого пятна. А с другой стороны покрыли ее крапинами с ног до головы. Девочка сидела на корточках — что дела нисколько не улучшало. Того и гляди квакнет — и языком поймает муху.

— А тебе неприятно… что она красивая? — промолвил он.

— Ты хочешь спросить, завидую ли я? Когда-то, наверное, завидовала. Когда-то, когда я была помладше, я, бывало, все умывалась росой в день первого мая. Люди говорят, от этого хорошеешь, да только на меня средство не подействовало.

Речушка с шумом неслась по камням, на дне мелькнула темная тень — и свернула в протоку.

— Я, конечно, уродина, но это вовсе не значит, что я ненавижу все красивое. А в ловушку угорь заплыл, — проговорила Пега.

Джек с Пегой проворно подняли ловушку со дна, пока угорь не нашел выхода, — щедро окатив водой одежду и ноги. Угорь оказался здоровущий, трех футов в длину; он вырывался и бился что есть мочи. Пега оттяпала ему голову ножом для рыбы и запихнула еще извивающуюся тушку в мешок.

— Ловко ты его, — промолвил Джек.

Смерть угря на миг всколыхнула воздух.

— Я однажды целых шесть штук за раз поймала, — похвасталась Пега.

Дети вновь закинули ловушку в воду. Добыв четырех угрей, Пега принялась их чистить: подцепляла шкурку вокруг среза и резким, сильным рывком сдергивала ее вниз — как перчатку. А потом вспарывала угрю брюхо и хорошенько выполаскивала его в реке.

Вернувшись домой, Пега подвесила угрей хвостами вниз в бочке над тлеющими углями.

— Я этому научилась от одного из своих хозяев в Эдвинзтауне, — пояснила девочка.

Трое суток угри висели себе над огнем, сочась рыбьим жиром, так что все вокруг пропитывалось этим запахом. А на четвертое утро начинали аппетитно благоухать и долго сохранялись свежими.

Всякий раз, как Пега беззаботно рассуждала «об одном из своих хозяев», Джек чувствовал себя крайне неуютно. Девочку, похоже, перепродавали из одних рук в другие вдоль всего побережья бессчетное число раз, точно безобразного пса. Эдвинзтаун, он ведь так далеко на севере, что там даже по-саксонски-то не говорят.

Когда маленький отряд выступил наконец в путь, погода стояла — лучше и желать нечего. В полях и в ветвях — повсюду распевали птицы. Брат Айден сообщал всем встречным, что они едут в паломничество; люди улыбались и желали им удачи. Паломничества ценились высоко — чем более долгие, тем выше. Можно было съездить в Кентербери, или в Рим, или даже в Иерусалим, изведав при этом увлекательные приключения. Паломника все уважали, а если по дороге и примешь мученическую смерть, так ведь отправишься прямиком в рай.

Джайлз Хромоног брел вперевалку вперед: такого воодушевления в нем давно не замечалось.

— Вот она, жизнь! — восклицал он. — Надо было мне стать странствующим монахом!

Люси восседала верхом на Ромашке, нагруженной товарами на продажу; на ней же ехала и походная арфа Барда. Бард и Джек с посохами шагали по обе стороны от ослицы. В глазах прохожих то были самые обычные палки, но с помощью своего посоха Бард, например, мог вызвать ветер, способный сбить врага с ног или усыпить медведя. Он пообещал научить Джека этому искусству, как только они доберутся до Лорнского леса. Замыкали шествие брат Айден с Пегой.

Поднявшись на вершину холма, откуда можно было в последний раз увидеть деревню, все обернулись. Глазам открылась мирная, отрадная картина. Над десятком хижин поднимались струйки дыма, а над угольной ямой, в которой кузнец пережигал древесину, дым стоял столбом.

— Налагаю заклинание защиты на эту деревню, — промолвил Бард.

И пропел заговор на неведомом Джеку языке. Брат Айден благословил деревню на латыни.

Джек, сощурившись, высматривал свой дом в противоположном конце долины. Вот же он — слегка мерцает в теплом мареве, разлитом над полями. И над крышей тоже дымок курится. Мама овсяные лепешки печет. Свобода увлекательного паломничества — это не для нее. Надо кормить кур и гусей, полоть сорняки, поливать грядки. Кто-то должен приглядывать за мальчишками, что приходят помогать по хозяйству. Жаль оставлять маму одну-одинешеньку, но то-то она порадуется, если Джек вернется с пропавшей сестренкой.

— Не хотелось бы оставлять деревню без присмотра надолго, — проговорил Бард и, затенив глаза рукой, посмотрел в сторону моря. — Говорят, драккары опять появились.

— Грязные пираты, — буркнул отец.

— Да застелет им глаза темная пелена. Да изорвут шторма в клочья их паруса. Да сядут они на мель посреди бескрайнего моря, и да не останется у них иной еды, кроме ветра, — воззвал брат Айден. Прозвучало это подозрительно похоже на Бардовы проклятия, а вовсе не на обычные распевные молитвы монаха.

Джек молчал. Он знал, что где-то там — Торгиль; небось жжет и грабит в свое удовольствие. Он уже пытался снова отыскать девочку при помощи прозрения, но видение ускользало.

— А это правда, что берсерки умеют превращаться в волков? — спросила Пега.

Джек тут же вспомнил, как Олав Однобровый, тяжело и часто дыша, стоял на обрыве над усадьбой Гицура Пальцедробителя.

— Да, — кивнул мальчик.

— Пора в путь, — позвал Бард.

Он повел маленький отряд вниз по противоположному склону холма, и очень скоро все следы человеческого жилья исчезли. Джек разом воодушевился. Он давно уже облазил все окрестности деревни, а здешние места ему были внове — и мальчуган тому радовался. Никаких тебе полей, никаких домов и зловредных овец. Куда ни глянь — вереск и утесник, да в долинах темнеет густой лес. Изрытую колеями дорогу тут и там пересекали ручьи. А кое-где она и вовсе исчезала. Предполагалось, что король поддерживает ее в хорошем состоянии, но до деревушки Джека никому дела не было, и никто не позаботился упрочить ее связь с окружающим миром.

«Подумать только! А ведь я, пожалуй, своими глазами увижу самого настоящего короля!» — возликовал Джек.

Беббанбург славился громадной древней великолепной крепостью Дин-Гуарди — равной ей во всей стране не было. Там обосновался королевский двор. Рыцари разъезжали туда-сюда на конях ничуть не хуже лошади Джона Флетчера, а порою устраивали турниры, дабы позабавить местных жителей.

«Вообще-то живого короля я уже видел, — вспомнил Джек. — Ну хорошо, пусть конунга, Ивара Бескостного. И жалким же он оказался человечишкой. Уж верно, саксонский владыка поблагороднее будет».

Двигался отряд медленно. Джайлзу Хромоногу, невзирая на весь его энтузиазм, то и дело требовался отдых, да и Бард быстро уставал. Люси требовала постоянного внимания. Она раздражалась на свою практичную дорожную одежду: достаточно свободную и притом неопределенно-бурого цвета, чтобы грязь не была так заметна.

— Тебе же нужно прятаться от врага, — объяснил отец.

Это послужило началом для длинной, запутанной истории с участием великана по имени Громила, который спал и видел, как бы обратить в рабство какую-нибудь принцессу, чтобы та стирала его одежду. Всякий раз, останавливаясь, отец указывал на какой-нибудь здоровенный валун, якобы брошенный Громилой, или на бревно, которое тот использовал как зубочистку.

Против медлительности Джек ничуть не возражал. Чем дольше продлится путешествие, тем больше впитает он новых видов и запахов. Вот путники миновали воронье гнездовье: птицы слетались на ночлег со всех сторон, по одной, по две, по три, пока не облепили гигантский дуб так густо, что листвы не стало видно. В воздухе стоял оглушительный шум: карканье, трели, грай и клекот. Бард внимательно вслушивался, хотя что ему удалось узнать, так и не рассказал.

Паломники расположились на привал под ясенем и подкрепились луком, копченым угрем и дорожными хлебцами. Хлебцы готовились необычно: Пега замесила тесто из пшеничной муки грубого помола, масла и соли. Раскатала его на ровном камне и отбила деревянным молоточком. Била и сворачивала, сворачивала и била до тех пор, пока тесто не запузырилось и не приобрело этакий шелковистый блеск. Хлебцы выпекались на сковороде с ручкой; Пега уверяла, что они не зачерствеют и не заплесневеют в течение многих недель.