— Нечего тебе лежать плашмя на спине, лучше мы тебя оденем и посадим на твою корму. Не дело позволять крови застаиваться в одном месте.

— Это может сделать Лия.

— У Лии хватает работы, с которой надо управиться. Она ухаживает за твоей бабушкой. Бедной старушке не стало лучше от твоего последнего поступка. Единственное, на что она способна, — это лежать в постели и звонить в свой проклятый колокольчик.

— Бабушка сейчас не в форме. Это не ее вина, что воспалились несчастные суставы. Ей больно.

И к тому же она пила гораздо больше, чем полагается. Но Гедеон по доброте воздержался от дальнейших объяснений. А когда она пила, то делала глупости. Вроде той, когда предложила свою внучку подонку, который не стоил грязи на подошвах ее башмаков.

И еще раз по доброте он воздержался от лишних слов. Хотя Гедеон и не сомневался в своей догадке, что Осанна Гилберт уже забыла свое собственное участие в этом дурном деле. Боже, помоги той несчастной женщине, которая ухаживает за ней.

— Готова встать? — ласково спросил он, наблюдая, как играют, сменяясь, выражения на лице Хэскелл. Что в этой своевольной женщине есть такого, что проникло ему в самую глубину и опутало разум, будто длинный вьюнок? С первой же встречи от нее пошли одни неприятности. Ничего себе встреча — подскочила к нему и, наставив проклятый короткоствольный пистолет прямо в лицо, приказала отдать кошелек. Она не только упрямая, она безрассудная.

У маленькой плутовки сильный характер — слишком сильный — и мало мозгов, а это хуже, чем совсем не иметь характера. Известно, что при таком соотношении человек погибает!

С минуту он мрачно смотрел на нее, а потом сказал:

— Деларуш мертв.

Она разинула рот, и взгляд Гедеона замер на ровных белоснежных зубках, за которыми алел маленький язык. Боже, помоги ему. Он рывком встал с кровати, повернулся и уставился в окно. Это все, что он мог сделать, чтобы не заключить ее в объятия и не предложить утешение.

— Но как? Что случилось? Гедеон, расскажите же мне.

— Деларуш выстрелил при счете семь и попал тебе в спину, чуть ниже плеча. Ты упала и разбила голову, — ворчливо проговорил он — Най и я прибежали как раз вовремя, чтобы увидеть, что там случилось.

— Но Клод… Как он умер?

Гедеон чуть помолчал, нельзя же гордиться убийством человека, даже если подонок сто раз заслуживал смерти — втянул мальчишку в мужскую борьбу, да еще и обманул.

— Я убил его. Дело сделано, Хэс… Прюденс. Лучше забудь об этом и старайся вернуть себе силы. Скоро придет Лия и переменит постель.

И я обещал ей, что ты будешь сидеть, но если…

— Проклятие! Гедеон, да перестаньте же смотреть в чертово окно и взгляните на меня! Я хочу знать всю подлую историю, а не обрывки и кусочки, которые вы выбираете, чтобы сказать мне!

Прю уставилась ему в спину. Она чувствовала себя несчастной из-за того, что вовлекла его в свои беды, и до боли счастливой оттого, что он подоспел вовремя и спас ее. Бог знает, что бы случилось, если бы только один Жак наблюдал за кровавой игрой. Он бы для верности, наверно, всадил ей в спину вторую пулю.

— Гедеон? Пожалуйста, ведь я не успокоюсь, пока не услышу всю историю.

Он повернулся и загородил свет, так что лицо осталось в тени. Будь он проклят, почему он такой высокий, такой сильный, такой красивый! Ведь, когда он рядом, она не может собраться с мыслями и думать о деле, даже если от этого зависит ее жизнь.

— Я говорил тебе, что француз стрелял первым, ты упала. Я бросил в него нож и подошел к тебе. А Най, я хочу сказать — Прайд, побежал за секундантом.

— Жак, — пробормотала она. — Он очень скверный. Он нам это попомнит, предупреждаю вас, Гедеон.

— Да, попомнит. Но пока что он скрылся, и с тех пор от него ни слуху ни духу. Может, ему стыдно, что он связался с человеком, который поднял оружие на ребенка.

— Вот еще, на ребенка! — возразила она, и краска пятнами прилила к щекам.

Но если Гедеон и заметил ее растерянность, то предпочел не обращать внимания.

— Корабль француза ушел из гавани.

— Это, должно быть, «Сен-Жермен», — сообщила она после глубокого вздоха успокоения. — Бригантина принадлежала Клоду, но Жак плавал на ней вместо него. — У нее мелькнула неожиданная мысль, и она попыталась приподнять голову от подушки, но тут же со стоном уронила ее.

Гедеон моментально оказался рядом и, наклонившись, подсунул руку ей под плечи.

— А сейчас начнем. Ты не можешь подняться сама, как бы тебе ни хотелось избавиться от меня. Ухватись за мою шею, и я подниму тебя. Хочешь, я передвину кресло к окну?

— Да, пожалуйста, — прошептала она. Его прикосновение подействовало на нее сильнее, чем боль в боку.

Сначала он поднял ее, и она вцепилась в него, стиснув от боли зубы, чтобы не закричать.

— Из чего коварный дьявол стрелял в меня? Из пушки?

— Тшш, ты быстро выздоравливаешь, поэтому так сильно болит. — Ногой в башмаке он зацепил ножку кресла и поставил его у окна, потом осторожно сел сам и устроил ее у себя на коленях.

— Я думала, что буду сидеть в кресле, — произнесла она запинаясь, беззвучно проклиная дрожь, сотрясавшую все ее существо, окруженное его твердой, теплой силой.

— Тогда ты, похоже, соскользнешь с кресла на пол, и мне придется снова поднимать тебя и обкладывать подушками, — насмешливо сказал он, но в его голосе тоже не слышалось твердости.

Первый раз за четыре дня Прю старалась держать голову прямо, и волны головокружения одна за другой заливали ее. Она бы отдала все, что имела, лишь бы выкупаться. Лишь бы Лия вымыла ей голову, чтобы волосы сияли на солнце, натерла тело душистым маслом и наложила примочки на щеки. Лишь бы надеть вместо простой муслиновой ночной сорочки что-нибудь изысканное и женственное.

Но по крайней мере на ней была ночная сорочка! У нее осталось смутное воспоминание — будто она проснулась и обнаружила, что он поглаживает ее голое тело холодной мокрой салфеткой.

Или это ей приснилось?

Гедеон переживал собственные сладкие муки. Он сдвигал ее со своих чресел до тех пор, пока не возникла опасность, что она соскользнет с колен, а потом снова придвинул ее к себе. Черт возьми, уже не первый раз она чувствует, как затвердевшая от желания мужская плоть прижимается к ней. Девушка в таком состоянии, а он хочет… нет, жаждет… Если он не выберет правильный курс, то сойдет с ума!

— Может, лучше я устрою тебя в кресле одну, — пробормотал он. — Подложу подушку и скатаю одеяло.

— Так вполне хорошо. Надо только не опираться тем местом, где больно. — Прюденс поудобнее устроилась на его коленях, здоровым боком прижавшись к изгибу его тела. Она почти лежала на нем. Гедеон отчаянно желал, чтобы у него была свободная рука, и он мог вытереть пот, заливавший лоб. Когда он смог доверять собственному голосу, то выдавил из себя несколько пустых фраз о погоде, что привело к обсуждению прекрасного длинного сезона, который они прожили, а потом возможности раннего начала следующего китобойного сезона.

Гедеон закрыл глаза и мысленно выругался. Любой разговор возвращал его к одной и той же старой картине. Снова и снова он видел бледную Хэскелл, с которой стекала вода, больше мертвую, чем живую. Он держит ее на руках, и ее маленькое лицо такое белое и холодное, что от его вида замерзает его собственное сердце. Он никогда не забудет, как бежал к стоянке, прижав ее к себе и беззвучно торгуясь со всеми, какие есть на свете, богами, чтобы ей позволили жить.

Если бы только она не была такой чертовски безрассудной. Такой чертовски уязвимой…

Десятки картин прошли в сознании, прежде чем он сумел обуздать свои мысли. Хэскелл стоит на коленях под кухонным тентом и вместе с мужчинами бросает кости и громко смеется, когда набирает очки. Или танцует, будто маленькая цыганка, в ту ночь, когда они праздновали добычу после долгого пустого промежутка. День, когда он застал ее одну, купавшуюся в пруду, когда впервые открыл, что она женщина.

Женщина. Она была ребенком! Женщиной она стала из-за него. Но он сделает так, что это обернется ей во благо. Даже если на это потребуется вся его жизнь!