Ну, выдумал их отец или нет, теперь они стали вполне реальными. Потому что последние три года — с тех пор, как пираты убили отца, потопили его быстроходную новую шхуну вместе с грузом редких шкур, горного табака, индиго и прекрасной древесины, — Прю и ее брат Прайд, переодевшись в молодых оборванцев и называя друг друга Хэскелл и Най, ходили на пристань и мстили пиратам, которые разбредались по берегу, чтобы напиться, поразвлечься с проститутками и проиграть свои грязно добытые деньги.

И то, что начиналось как месть, вскоре стало необходимостью. Их бабушка, Осанна, не разрешала Прайду выходить в море, а на крохотном острове было не так много других способов заработать на жизнь.

Фыркая от отвращения, Прю натянула на свои длинные ноги белые шелковые чулки и тщательно закрепила их под коленями тесемками от платья. Она уже и не помнит, когда потеряла подвязки. А тут еще проклятый корсет! Если бы мужчинам приходилось каждый раз переносить такое издевательство, прежде чем предстать перед обществом, подумала Прю, жизнь приостановилась бы под дикий рев!

Подняв башмак, она швырнула его в стену, отделявшую ее спальню от комнаты брата-близнеца Прайда.

— Тшшш! — тихо прошипела она сквозь тонкую перегородку. — Ты уже готов спуститься в гостиную? Бабушка опять пригласила к обеду Альберта. Если ты не вытащишь его из дома, как только мы кончим есть, я могу ляпнуть что-нибудь ужасное. И тогда бабушка на неделю запрет меня в спальне, а Лия будет приносить только черствые сухари и воду!

— Будешь рада черствым сухарям и воде, если в ближайшее время удача не улыбнется нам, — проворчал в ответ Прайд. — Вчера одноглазый дьявол чуть не поймал нас. Будь все проклято! Зачем ты, Прю, потянулась за его пистолетом? Он так наклюкался, что не сумел бы и зарядить его, не то что выстрелить.

— Я бы отняла у него пистолет, если бы не зацепилась за проклятый корень.

Волосы уже выбились из короны, уложенной на макушке. Когда она подхватывала их и подсовывала под падавшие то и дело шпильки, верхние каштановые пряди отливали золотом. Какая скука! Кому, кроме бабушки, нужна эта возня: каждый вечер одеваться к обеду? Большое дело — поставить еду на стол!

Конечно, когда отец был жив, обеды стоили того, чтобы ради них одеваться. А сейчас семья радовалась, если на столе появлялось что-нибудь получше салата из лаконоса и кукурузной лепешки. Дичь и рыба, то, что удавалось подстрелить или поймать в сети. И подумать только, их добыча напрасно тратится на такого бездельника, как Альберт, который ест как свинья. А манеры у него еще хуже, чем у свиньи.

Бабушке втемяшилось в голову, что Прю должна выйти замуж, пока не увяла на корню. Но за кого на этом невежественном острове выходить замуж? Ее подруга Энни Дюваль могла глупо улыбаться и вздыхать, потому что предел ее мечтаний — это понравиться Альберту Терстону или рыжему парню Олеку. Но Прю не такая. Отец всегда говорил, что на острове нет мужчины, достойного его дочери. И он был чертовски прав. Лучше жить одной, как Лия, которая воротит нос от любой фигуры в брюках, чем страдать от неприличного, унизительного брака с Альбертом.

Но гость оказался не Альбертом Терстоном. Когда Прю вошла в парадную гостиную, с лучшего стула навстречу ей поднялся темноволосый расфранченный молодой джентльмен в щегольском ярко-лиловом сюртуке до колен, в голубом шелковом жилете и с таким количеством оборок и рюшек на сорочке, какое Прю и Осанна не смогли бы насчитать на себе.

— Сэр, разрешите представить моего внука Прайда Эндроса и внучку Прюденс, — с гордостью проговорила Осанна. — Дети, это мистер Клод Деларуш, который теперь владеет бизнесом вашего отца.

— Я думал, бизнес принадлежит мистеру Симпсону, — удивился Прайд, пока Прю рассматривала разряженного субъекта. Он едва ли был выше ее пяти футов и четырех дюймов, и от него разило кельнской туалетной водой.

— Мистер Симпсон пожелал уйти в отставку. — Франт говорил с сильным французским акцентом и имел вкрадчивые манеры. Еще до того, как Лия позвала их к столу, Прю решила, что предпочла бы неряху Альберта скользкому французскому угрю.

— О Боже, после такого обеда нам придется целый месяц голодать, — шепнул Прайд сестре, когда пододвигал для нее стул. — Окорок, жареная кефаль, гусиное жаркое, сливы, запеченные в тесте, даже бабушкин особый джем из крыжовника со сливками и ромом… Что это на нее нашло? Опустошить всю кладовку ради хитрого слизняка?

Прю прекрасно знала, что нашло на бабушку. Внучке достаточно было бросить несколько оценивающих взглядов на француза и послушать бабушку, тут же упомянувшую о своем благородном девичестве в доме Хаитов на Олбемарле и о «золотом прикосновении» Урии Эндроса к ее дочери, которое обернулось жизнью на пустынной песчаной косе в преуспевающем порту, чтобы понять: бабушка заняла для нее место на рынке невест.

Ее слова расшевелили пласты своенравия в Прюденс, ведь они залегли совсем недалеко от поверхности.

— Бабушка, это не тот гусь, которого я вчера подстрелила? — спросила она, прекрасно зная, что это тот самый гусь, и что Осанна собиралась спрятать его в кладовку и доставать для каждой трапезы понемногу. — Вначале я только оглушила его, и гусь чуть не оторвал мне ухо, когда я схватила его.

Не обращая внимания на Прюденс, Осанна улыбнулась и подвинула гостю тарелку с запеченными в тесте сливами. Последние остатки диких слив, которые Прайд и Прю собирали летом.

— Моей милой внучке нравится дразнить меня, — объяснила она гостю реплику Прю. — В этом отношении она вся в моего дорогого мужа. Для человека скромного происхождения у мистера Гилберта было восхитительное чувство юмора.

Весь вечер француз почти не сводил глаз с Прюденс, отчего девушка чувствовала себя явно неловко. Когда она сердилась, ее глаза, большие, неописуемого серо-зеленого цвета, искрились и сверкали сильнее обычного. А после первых пяти минут, проведенных в обществе Клода Деларуша, Прюденс пришла в ярость. И не по какой-то реальной причине, а просто потому, что от этого человека у нее мурашки бегали по коже.

— О? Я нахожу штормовую погоду самой приятной, мистер Делароч, — бросила она, услышав его жалобу на пронизывающий сырой ветер.

— Будьте любезны, Деларуш, — поправил он с болезненной гримасой на узком лице. Он не казался некрасивым, но что-то в выражении его лица тревожило Прю.

Как бы то ни было, вечер прошел. Прю зевала, и наконец Осанна распорядилась принести портвейн, извинившись за его качество.

— Если бы мой дорогой зять, Урия, был жив, он бы не потерпел такого плохого вина в доме, — проговорила Осанна и страшно огорчилась, когда поняла, что своими словами испортила видимость богатства, которую надеялась создать.

Француз ловкий малый, надо отдать ему должное, решила Прю. Он сумел извинить плохое вино, похвалить их дом, не обратив внимания на темные пятна на ковре, оставшиеся там, где стояла лучшая мебель, которую им пришлось продать, отметить аристократические манеры бабушки, мужественность Прайда и красоту Прюденс. И все в одной длинной цветистой фразе, и все, не моргнув глазом.

Прюденс подумала, что от такой его ловкости ее могло бы стошнить. Но она сдержалась, потому что это было бы ужасным расточительством. После нынешнего обеда, по-видимому, они останутся на следующий день без завтрака и полдника.

— Бабушка, — воскликнула Прю, как только дверь закрылась за гостем — он ужасен! Как ты могла пригласить его к нам в дом?

— У него были деловые связи с твоим отцом. Естественно, он пришел засвидетельствовать свое почтение. И я пригласила его к обеду.

— Ух! Но мне он не нравится, и я не доверяю ему ни на самую малость. Если бы мистер Симпсон не уговаривал папу продать…

— Замолчи, дитя. Никто не мог бы уговорить твоего отца. Ни в чем. И ты хорошо это знаешь. Урия собирался и твердо решил снова идти в море. Я говорила ему, что ничего хорошего из этого не выйдет. И я оказалась права.

Ничего хорошего, подумала Прю, как всегда удивляясь умению бабушки все перевернуть по-своему и сделать из слона муху.