Как ни обидно было ей спрашивать, она не могла вынести, чтобы он смотрел на нее словно на грязь, прилипшую к подошве башмаков.

Гедеон отодвинул лампу и уставился в гроссбух. Она ждала, желая убежать, но еще больше желая разгладить глубокие морщины, избороздившие его высокий лоб. Прядь выгоревших на солнце волос падала на одну бровь и сверкала при свете масляной лампы. Если бы он выглядел по-другому, призналась себе Прю, она бы его ненавидела. По правде говоря, внешность мужчины — это ничто, пустяковое семейное дело, случайность рождения, вот и все.

Но, как ни пыталась она настроить свое сердце против него, ее притягивало что-то более глубокое, чем внешняя красота, что-то более сильное, чем страстное влечение. Она твердо знала, не понимая, откуда она знает, что предназначена Гедеону Макнейру, а он ей.

Только как убедить его в этом?

Гедеон запретил себе смотреть на нее, но все равно остро ощущал ее присутствие. Почему она не уходит, черт ее побери? Ждет, чтобы он вышвырнул ее? Или собирается предложить ему себя и выпросить две полные доли?

Доли чего? В этом сезоне не будет больше китов.

— Ну? Чего ты ждешь? — прорычал Гедеон.

Она ничего не ответила, и он сделал ошибку, взглянув прямо на нее, о чем моментально пожалел. Она стояла на пороге хижины, утопая в грубой рубашке, выданной ей на стоянке, и в брюках, которые свободно болтались сзади, сглаживая очертания ее округлых бедер, гульфик смешными складками висел на плоском причинном месте. Это послужило бы ей…

На крохотную долю вечности глубокие голубые глаза Гедеона вспыхнули, встретившись с ее холодными и зелеными, как море, глазами. И он горько выругался. Если в этот же момент он не избавится от ее проклятого присутствия, то швырнет ее на песчаный пол и возьмет тут же, грубо и быстро.

— Убирайся, — спокойно проговорил Гедеон.

— Но, сэр, вы не сказали…

— Убирайся. Ты самый ядовитый мусор, плавающий в воде, какой когда-либо досаждал мне. И если ты не укоротишь свою наглость и не исчезнешь с моих глаз, я выпорю тебя так, что тебе и вправду будет из-за чего скулить! Тебе все ясно?

Гедеон быстро отвернулся, чтобы не схватить ее в объятия. Но все же не так быстро, чтобы не заметить, что глаза ее наполнились слезами. И тут же ужаснулся: что она делает с ним, будь проклята ее душа? Не в его правилах так обращаться с человеческим существом, будь то мужчина или женщина. Никогда он не бывал таким грубым.

Но не только Гедеон заметил, что Хэскелл слишком много грубостей терпит от капитана, а спасается от них только тогда, когда Гедеон делает вид, будто несчастного парня вообще не существует.

— Не знаешь, кэп не ставил на Бена, что тот выиграет в бросании гарпуна? — спросил один из гребцов, лениво выстругивая новое весло, чтобы заменить расколовшееся.

— Кэп Гедеон не делает ставок. Будь я проклят, если знаю, что грызет его. Но точно ему из-за чего-то прищемили хвост, это чувствуется.

Прайд по мере сил старался бывать рядом и прикрывать Прю от неприятностей, которые она ухитрялась навлекать на себя. Но он мало, что мог сделать, не раскрыв секрета их игры. И сейчас, когда почти наступило время возвращаться домой, едва ли стоило нарываться на опасность.

Крау наблюдал за происходящим, и понимание светилось в его глазах. Скоро он отведет девушку к Лии. Но даже если это случится завтра, все равно он, кажется, опоздал.

Апреля 25, 1729. На прошлой неделе ветер дул с северо-востока. Температуры средние, этим утрем в котле на четыре дюйма дождевой воды. Прилив поднимается выше нормального. Хижины сильно протекают, люди жалуются на мокрые постели. Если все пойдет так и дальше, к концу недели будем сворачивать стоянку. Нет дрифтеров, нет цели.

Собственной рукой Гедеон Макнейр, южный берег.

Вся команда, пребывая в самом мрачном расположении духа, старалась избегать Гедеона, словно чумы, потому что у него появилась склонность снимать с человека голову за малейший проступок.

В таком существовании оставалось одно утешение — наблюдать за морем.

Прю даже это занятие опротивело, в последнее время у нее в душе нарастала неразбериха. Непрекращающийся дождь — куда уж хуже, но придирчивость Гедеона еще ухудшала положение.

Прю мечтала вернуться домой и мечтала остаться с ним навсегда. Она беспокоилась о бабушке и о том, как они сумеют сводить концы с концами. Она боялась разоблачения, потому что дольше уже стало невозможно маскироваться под слоями грубой одежды. Короче говоря, Прю стала приходить в отчаяние, не надеясь выбраться из лабиринта, в который сама превратила свою жизнь.

На целый час позже положенного времени, волоча ноги, она взбиралась по лестнице в воронье гнездо, чтобы сменить Прайда и попросить у него прощения за опоздание.

Но на посту она нашла не Прайда.

— Я не потерплю в своей команде увиливающих от долга, Хэскелл. Ты должен был сменить вахтенного час назад.

Гедеон. Слова извинения вылетели из головы. А она собиралась попросить прощения, объяснив, что провела ужасную ночь, почти плавая в своей промокшей постели.

Прю уставилась на носок ботинка, ее так и подмывало выложить всю правду и принять положенное наказание. Как бы ей хотелось уйти домой! Сейчас, в эту самую минуту. Сезон закончился, и все, включая Гедеона, знали это. Прю была не настолько глупа, чтобы верить, будто он когда-нибудь разрешит «коротышке», как он называл ее, стать гарпунером.

Она подняла голову и посмотрела на него, а капля дождя, скатившись с ее кожаного капюшона, упала на щеку и медленно поползла вниз. Как ей хотелось потребовать освобождения, немедленно, сию же минуту! И останавливало только одно — горькое понимание того, что она не сможет вынести разлуки с ним. Пока еще не сможет.

Что, если он решит пойти на север и бить китов на земле Ньюфаундленда? Что, если бабушка пошлет ее в дом Хаитов и заставит жить у дяди Джона? Бабушка, наверно, скажет ему, чтобы он выдал Прю замуж за кого-нибудь из своих скучных соседей, и это будет конец ее мечтаний.

И даже если бабушка и дядя Джон откажутся от намерения найти ей мужа, Прю знала доподлинно, что на юге Олбемарля нет китов. И она никогда снова не увидит Гедеона.

— Ну? Тебе нечего сказать в свое оправдание? — спросил Гедеон, стоя на верху лестницы с непокрытой головой, с которой стекал дождь. Он смотрел на нее сверху вниз и выглядел как вестник небес, спустившийся на землю. В этот момент у нее мелькнула мысль, что изъян, если его можно так назвать, стал частью его и без шрама он выглядел бы все равно что голый.

«У меня есть много чего сказать в свою защиту… сэр», — ответила бы она. Только остатки чувства самосохранения удерживали ее.

— Ну? — гаркнул он после молчания, длившегося вечность и наполненного стуком дождя по деревянному настилу, шумом прибоя, воем ветра и безумным смехом чаек. Такое привычное звуковое окружение, что Прю теперь и не слышала его.

Прю испуганно заморгала, сообразив, что стоит, уставившись на его рот. Голодным взглядом.

— Сэр, я готов встать в дозор.

Ругательства Гедеона больше бы подействовали на нее, если бы она не привыкла слышать их. Прю знала, что он неделями не улыбается. Что же касается смеха, то скорей небеса обрушатся на землю, чем это случится.

Нет, кажется, небеса обрушиваются, так и не дождавшись этого, подумала Прю с непреодолимым желанием захихикать. Струйки дождя скатывались с подбородка и рассыпались по груди или по тому, что могло бы быть ее грудью, если бы она так туго, как обод бочку с ромом, не стягивала ее.

— Говори, Хэскелл. Я не собираюсь торчать здесь весь день! Если тебе есть что сказать, говори!

— Простите, сэр, я сожалею, что опоздал, — пробормотала она в воротник. И еще больше сожалею, что узнала тебя, что когда-то имела несчастье наставить на тебя пистолет и попытаться забрать кошелек.

— Что такое? Говори громче, я не слышу тебя!