— Прости, — повинился он. — Тебе следовало сказать мне, что порез серьезный, я бы тогда проявил больше сочувствия. А куда ты дела ключ от спальни?

Когда я заявила, что впервые об этом слышу, заварочный чайник сам полетел со стола, забрызгав весь пол свежезаваренным чаем, и я одной рукой принялась кое-как все это вытирать.

Пытаясь развеять напряжение, я пошутила:

— Говорю же тебе, у нас живут привидения. Как у других людей мыши.

— У нас обитает душа нерожденного ребенка, — ответил он.

Женщины в бассейне, потрясенные и испуганные, притихли и внимательно слушали. Бывшая Жена Викария так побледнела, что сама вполне могла сойти за приведение. Теперь я вспомнила, что эту безмятежно-мраморную бледность кожи, поразившую меня в ней еще раньше, много раз видела у мертвецов. Но это же немыслимо, просто абсурд! Она и говорит, и смеется, историю вот рассказывает. Мы ждали от нее продолжения, но она, похоже, занервничала от того, что ей предстояло поведать дальше. Водичка наша булькала, а мы ждали.

И вдруг откуда-то из глубин огромного зала, из-за длиннющего ряда дорических колонн послышался звон бьющегося стекла. Нас обдало волной холодного воздуха, от которого все мы зябко поежились, а некоторые даже испуганно вскрикнули. Что же это за жуть такая наступала на нас из ночи? Мы в ужасе затаили дыхание, но это оказалась всего лишь Кимберли, телохранительница Дорлин, вбежавшая в зал в своих кроссовках.

— Прошу прощения, ребятки, — сказала она. — Опять этот кот. Я хотела поймать его да поскользнулась.

Мы расслабились и оживленно затараторили наперебой.

— Мне приходится осторожничать, — пояснила Дорлин. — У меня от кошек астма, а я же не хочу явиться на собственную свадьбу с распухшим носом и все время чихать.

— Бедный котик! — пожалела Трофейная Жена. — Надеюсь, вы не напугали его до смерти? Может, бедняжка хочет кушать.

С этими словами она выбралась из джакузи и пошла в сторону кухни, будто бы кормить кота, но, подозреваю, просто не могла больше слушать эту историю про души нерожденных детей, коих, по ее милости, порядком прибавилось в мире.

А между тем лицо Тесс обрело уже немного краски и она продолжила:

— Тим снова принялся расспрашивать меня, что я сделала с ключом, а я твердила — мол, ничего не знаю. Тогда он взобрался по приставной лестнице к окну спальни. В то утро он оделся в сутану и теперь смотрелся в ней как черный ворон. Он глянул на меня — я стояла внизу и держала лестницу…

— Но это же моя история! — перебила ее Дама-Босс. — Это в моем рассказе было про лестницу и про мужчину, которого я могла убить…

— Многие женщины держат лестницы, по которым взбираются мужчины, — возразила ей Бывшая Жена Викария. — И я искренне надеюсь, что далеко не все они ловят себя на мысли об убийстве. Во всяком случае, мне такая мысль не пришла в голову. Даже когда он посмотрел на меня и сказал: «Я в жизни не видел в комнате такого беспорядка!»

Он забрался через окно в спальню, и я услышала его изумленный возглас, поэтому не удержалась и полезла следом. Тяжеленный громоздкий гардероб валялся на боку, подперев собою дверь, кровать была перевернута вверх дном, постельное белье перекручено и завязано узлом, ковер взбит, и мебель повалена на пол.

Тим спустился и пошел за церковным служкой.

— Что мне ему сказать, один Бог знает, — расстроился он.

— Да, один Бог знает, — отозвалась я.

Я ждала в комнате. Поначалу воздух здесь был тяжелый, спертый, ковер шевелился у меня на глазах, но я не дрогнула и он перестал. Когда Тим вернулся со служкой, воздух снова был свежий, как будто после грозы. Я поняла, что самое страшное позади и новых козней не будет.

Служка был человеком в летах. Он взобрался по лестнице, заглянул внутрь и сказал:

— Такое мне уже приходилось видеть. Это значит, у женщины был выкидыш и ребеночек не родился.

Втроем мы дружно принялись наводить порядок — поставили на место гардероб, расстелили ковер и размотали громадный жгут из постельного белья. Ведь нам еще предстояло жить здесь — другого выхода не было.

Дверь оказалась заперта изнутри, а ключ мы отыскали в каминной трубе. Такое нам и в голову не могло бы прийти.

— Ты уж прости меня, — попросила я Тима. — Я правда очень злилась на тебя, то за одно, то за другое.

— Я так и понял, — сдержанно ответил он. — Я ведь тоже злился. За то, что ты так легкомысленно отозвалась об обидах, которые мне достались в детстве. Это же были худшие времена в моей жизни. Знаешь, как я страдал, когда воспитательница связывала мне руки, чтобы я не чесался! И это на глазах у моих друзей — такое унижение! Мне даже вспоминать об этом неприятно.

— А может, причина в другом? Может, это из-за ветрянки? — предположила я.

— Я сейчас не помню. Может, из-за ветрянки. Да какая в общем-то разница? И еще этот ребенок. Тебе надо было сообщить мне. Ведь это же смертный грех, самое настоящее убийство. Но Бог прощает там, где не прощает человек.

Так мы вроде бы помирились. Хранить мир нам помогали следы от заломов на ковре, напоминая о случившемся. Вазу эпохи Мин я сдала на реставрацию специалистам — и чего только не научились делать в наше время! — и Тим даже согласился ее продать. Мы установили систему отопления, починили кран на кухне, прочистили там трубы, так что они больше не воняли, и заменили шаткий пол под буфетом. Акустика на кухне изменилась до неузнаваемости, и я теперь не слышала происходящего в церкви.

— И с тех пор вы зажили счастливо, да? — спросила Судья.

— Если бы! — вздохнула Бывшая Жена Викария. — Как только мы установили мир, у нас пропало всякое желание заниматься сексом. Секс был нам теперь не нужен, ведь раньше он служил средством для достижения перемирия, а теперь цель была достигнута. Нет, я просто-напросто сбежала от мужа с доктором, который ради меня бросил свою жену. Потом я была женой доктора, но это, скажу вам, почти так же плохо, как быть женой викария, поэтому я оставила доктору нашего ребенка и пошла работать в банк. Тим женился во второй раз и попросил моего отца, епископа, провести в доме ритуал очищения, потому что привидения по-прежнему там хозяйничали. Ритуал не помог, что меня ничуть не удивило.

Что это было, я так и не поняла. Только вряд ли какие-то там души нерожденных детей, и уж конечно, не дух моего дядюшки — хотя я готова поверить, что кровосмешение способно рассердить душу мертвого младенца. После моего бегства эти двое крепко подружились — мой папочка и бывший муженек. Подружились на почве возмущения моим поведением.

Мать писала мне, что перед обрядом очищения отец навел справки в архиве епархии, и оказалось, что лет сто назад одна беременная служанка повесилась на тисовом дереве в церковном дворе, расстроенная тем, что ей недодали денег на предстоящие роды. Но что-то уж больно много фарфора было перебито. Чересчур для одной скромной девушки. Поэтому я считаю, что дело тут было не только в ней. Верю ли я в привидения? Да в общем-то нет. Просто не могу позволить себе этого — слишком уж расшатываются нервы. Зато я верю в силу гнева, бушующего, когда в него не верят. А теперь, с вашего позволения, я хотела бы оставить эту тему.

Мы все притихли, и вдруг в тишине раздался странный звук — словно бы ветер принес откуда-то многоголосый женский стон. Этот звук прилетел к нам через окно, которое Кимберли умудрилась разбить. Казалось, невидимые монахини расхаживают по залу, бормоча молитвы. Их тихие нежные голоса шептали слова утешения и тут же перерастали в буйный смех и громкие стоны (я вспомнила, что во время войны здесь располагался госпиталь для раненых), а вместе с этим звуком прилетел ледяной сквозняк.

— Да это джакузи, — сказала Хирургиня. — Оно само выключилось, а вода в трубах еще шумит.

Так оно, собственно, и было — просто наш слух сыграл с нами злую шутку. Мы разошлись по своим номерам — сначала шагали степенно, изображая невозмутимое спокойствие, а потом побежали трусцой, даже Кимберли, попутно включая везде свет. Полная луна пошла на убыль, и башни замка чернели на фоне ветреного неба, а землю уже успел покрыть иней. И весь мир вдруг показался нам таким прекрасным и таким опасным!