Вместе с Велисеттой мы придумали весьма дельный план. Велисетта уже поступила в колледж на отделение туризма и жила в студенческой общаге. Она была умная девчонка — даже умнее меня: самостоятельно учила древнегреческий и латынь и, если бы захотела, могла перевестись на классическое отделение. Только делать этого она не стала, поскольку была противницей империалистического гнета и гордилась своим простым африканским происхождением (она была родом из Гамбии), — настоящая чернокожая красоточка из тех, чьи длинные ноги и упругая попка сводят мужиков с ума. Только их она, как и я, недолюбливала. Все они были мужланами, как мой папаша, или пофигистами, как ее отец. Сейчас она живет в Нью-Йорке, замужем за одним из директоров знаменитого Музея современного искусства. Мне кажется, именно поэтому я и сама теперь хочу перевестись из «погоды» в «культуру». Если Велисетта может, то почему не могу я? В общем, надо будет об этом подумать.
Как бы там ни было, Велисетта все-таки крутила шашни с одним компьютерщиком по имени Джимми (ну как обойтись девушке без такого вот Джимми?). По ее просьбе он подтасовал мои данные в компьютере опекунского совета, удалив всю негативную информацию, после чего у меня появилась возможность подать документы в колледж. Но одно дело пробить программную защиту в компьютере, и совсем другое — долбиться в непрошибаемую стену, когда речь идет о деньгах. Деньги по-прежнему оставались для меня проблемой. Мне совсем не хотелось зависеть от студенческой кассы взаимопомощи и выйти из колледжа по уши в долгах — о таком даже думать было грустно. Поэтому мы с Велисеттой разработали не просто план, а целую военную операцию. При удачном осуществлении Плана ей полагалось десять процентов. Если ты можешь доказать, что подверглась настоящему изнасилованию или каким-то другим изуверствам, то Фонд компенсаций жертвам насилия выплачивает тебе по меньшей мере десять тысяч фунтов. Конечно, ты рискуешь, поскольку процент вынесенных по таким статьям приговоров довольно низок, но женщины-адвокаты сейчас стараются над этим вовсю, поэтому у тебя есть шанс получить деньги в будущем.
В общем, я поступила на отделение истории искусства и начала учиться. Я неизменно улыбалась и ни о чем не беспокоилась — только говорила всем, что деньги за обучение обязательно будут. Но так не могло продолжаться вечно. Я познакомилась с одним парнем по имени Мэтью, состоявшим в общине «Плимутские братья». «Свидетели Иеговы» «братьям» не товарищи — по их слюнявой теории, каждый человек рождается по Божьей милости, а не в результате греха. Получается, что ты не нуждаешься в спасении, а обретаешь его автоматически. «Братья» сильно не утруждаются — не околачивают пороги, не предупреждают о близящемся конце света и не призывают подумать о спасении, пока еще не поздно. По-моему же, они просто ленивые, им жаль башмаки топтать, как говорит мой отец. В их вере нет должной суровости, но разглагольствовать они умеют, и я легко могла бы сойти за члена общины. Что, собственно, и сделала. У «братьев», как и у «свидетелей», приветствуются внутриобщинные отношения. Более того, за связи с чужими им грозит преисподняя. Мэтью учился в медицинском. Друзей там не имел, и пообщаться было не с кем. Он был чуточку старше меня — двадцать два года.
Тут Майра наклонилась ко мне и шепнула: «Все о прошлом да о прошлом». Но рассказчица сердито зыркнула на нас, мы приумолкли, а она продолжала:
— Среди «свидетелей Иеговы» вы не встретите студента-медика. Насчет крови у них целая теория. Но у «братьев» и здесь все проще. Они не морочат себе голову такими вещами. Так что я скорее даже презирала Мэтью — знаете, как раздражает, когда кто-то не отдает себе отчета, в каком страшном мире живет, и не заботится о своем спасении? Впрочем, Мэтью был довольно мил, хотя и хлюпик. На столике у изголовья он держал фотографии отца, матери, братьев и сестер, и жили они все в прекрасном просторном доме с чудесным садиком и парой лабрадоров. Ну почему у меня не было такой нормальной жизни? Тогда бы и я, может, выросла добрее.
Избрав его своей мишенью, я стала использовать обычные трюки — пару раз как бы невзначай коснулась на молельном собрании (одета я была скромно, никому и в голову не могло прийти, что у меня на уме), потом валялась с больным горлом у Велисетты в общаге и снова как бы невзначай сверкнула перед ним девичьими прелестями, когда он принес мне лекарства. Присутствие Велисетты даже как-то подстегивало — она периодически шмыгала мимо нас с сексуально-призывным видом, и это, знаете ли, действовало. Похоже, она вообще создана для секса, все это чувствуют и крутятся вокруг нее.
Пару раз он приглашал меня в кинотеатр. Там я, вроде бы невинно прильнув к нему, умудрилась довести его до эрекции. Ему было приятно. Ну разве бы он встретил среди своих собратьев такую девушку, как я? Разумеется, Мэтью не догадывался о моих намерениях, я вообще не знаю, о чем он думал своими куриными мозгами, поэтому, когда Велисетта посоветовала ему пригласить меня поужинать, тут же примчался на всех парусах. Мы пре миленько отужинали и выпили хорошенько: вернее, он выпил, я-то нет — потому что, когда ты заявляешь о таких вещах, тебя первым делом заставляют подышать в трубочку: проверяют на алкоголь, и чем выше его уровень в крови, тем меньше компенсация, которую ты получишь. Обычно девчонки, когда устраивают подставу с изнасилованием, на большие суммы не претендуют, но я играла ради крупной ставки. Я много размышляла над нашим планом и над обещанными Велисетте десятью процентами, и эта цифра начинала казаться мне неразумной. Пять процентов — вот что ей полагалось. Ведь в случае провала в тюрьме оказалась бы я, а не Мэтью, а Велисетта при любом исходе вышла бы сухой из воды.
Около полуночи мы поехали к Мэтью в общагу; там было тихо, почти все уже спали. Я сразу затащила его в постель, и у нас был незащищенный секс — если это вообще можно назвать сексом, поскольку все получилось по-дурацки. Дело в том, что он занимался этим впервые и был сильно перевозбужден. А меня тешила только одна мысль — я представляла себе, как вскоре изменится выражение его глупого лица. Все мужики твари и заслуживают то, что получают. Он сразу же уснул, а я тихонько выбралась из его объятий и смоталась оттуда около часу ночи.
И отправилась прямиком к Велисетте. Она первым делом съездила мне в челюсть, помяла попинала хорошенько, потом пошуровала у меня в обоих отверстиях здоровенной штуковиной — резиновым членом без смазки, так что я в итоге имела вполне плачевный вид. В таком вот видя, шатаясь, явилась в Центр помощи жертвам изнасилования. Там изобразила рыдающую чуть ли не потерявшую рассудок от надругательства девственницу, и они отвезли меня в полицейское отделение, где я заявила, что подверглась насилию. Не прошло и часа, как полиция нагрянула к нему домой и вытащила из постели.
— Да вы животное, вы просто чудовище! — сказала ему судья на слушаниях. (Адвокат у него был паршивенький.) — Эта милая, тихая, серьезная и набожная девушка наивно доверилась вам и зашла в ваш дом, и вот теперь она изуродована, травмирована и боится даже выходить на улицу. Вы искалечили ей жизнь.
В зале суда присутствовали его родители и сестры. Уж не знаю, как они вынесли, когда его выводили под конвоем. Он даже не посмотрел в их сторону.
— И какой срок ему определили? — холодно поинтересовалась Судья.
— Восемь лет, — ответила Дикторша с победным видом, явно гордясь собой.
— А вы сколько получили? — спросила Трофейная Жена.
— Двенадцать тысяч фунтов, — ответила Дикторша с нотками восторга в голосе. — Я хорошо постаралась.
Мы все угрюмо молчали.
— Но мне не пришлось долго жить с этим, — сказала она наконец. — И ему тоже. Месяца через три он повесился у себя в камере.
Наше молчание сделалось еще более мрачным.
— Эти деньги я использовала с толком, — как ни в чем не бывало продолжала она. — Образование в наше время вещь не дешевая. Я отучилась три года на «истории искусства», потом еще год на «телерадиовещании», получила распределение на Би-би-си, а все остальное в прошлом.
