Мы проехали мимо группы панков, выходивших из своего любимого бара – единственного, куда их пускали. Они сгрудились под фонарем, пытаясь поделить «марку». Микки пробурчал какую-то грубость, но мне понравилось, как они выглядят. Я повернула голову, чтобы получше рассмотреть: девушки с жирными стрелками на веках под Клеопатру и черными губами, собачьи ошейники и дырявые мохеровые свитера неоновых оттенков поверх мини-килтов и рваных сетчатых колготок, парни в потрепанных армейских штанах с расписанными под леопарда отворотами, в майках «Клэш» и «Пистолз» и разрисованных краской из баллончика «мартенсах». Мне понравились их растрепанные крашеные шевелюры – голубые, зеленые, розовые, оранжевые. Они напомнили мне о «Скате», моей любимой в детстве кукольной телепередаче. Там была прекрасная кукла-русалочка по имени Аква Марина в струящихся, сверкающих платьях, с длинными зелеными волосами; ее гладкое очаровательное личико походило на помесь Джули Кристи[39] с тюленем. Может, мне стоит перекрасить волосы в бирюзовый, может, я могу начать все сначала, начать новую жизнь… Я вспомнила, как смотрела с папой детские программы; мне очень нравилась передача «Сегодня на экране».[40] Я помню папин ласковый, хрипловатый прокуренный голос, как он восхищался передачей. «Славно, Билли. Неплохо придумано, а?» Ох, папа, мне досталась по наследству твоя Черная Собака… Не беспокойся, это не твоя вина, просто мне не повезло, как всегда.

Я все думала о панках, пока мы ехали по длинной дороге к Хейлшоу мимо высоких старых фабричных зданий за заборами. Я могу нарисовать их такими, какими увидела, размышляла я. Настоящая живопись, на холсте, создать нечто особенное. Меня утомили эти бесконечные картинки для байков в духе фэнтези в стиле Фрэнка Фразетты;[41] сколько ревущих драконов и обнаженных ведьм с огромными сиськами, задницами и детскими большеглазыми личиками может нарисовать одна женщина? Нет, я добуду какие-нибудь подходящие краски у «Дейли», натяну холст и в самом деле этим займусь…

Когда мы выехали за город, дождь полил уже вовсю. В Брэдфорде вечно так: одна минута – и ты в сырости бывшего индустриального каньона, усеянного хламом и призраками мертвых машин, а дальше похожего на Дейлз, хоббитский, спокойный, холмистый пейзаж, всюду рощицы и янтарные огни серых замшелых коттеджей, гнездящихся, точно усталые голуби, под защитой холмов.

Перед деревней мы свернули на грунтовку к коттеджу Терри. К моему удивлению, все деревья вокруг были выкорчеваны, на дороге торчали огромные корни, их змеевидные черные щупальца сплетались в сырую массу на ухабистой дороге. Холмики земли, перемешанной с камнями, рассыпаны между корней.

– Господи, что здесь творится? – спросила я. В тот единственный раз, когда я была у Терри, это было идиллическое местечко – поросший травой луг, объеденный лошадьми из конюшен по соседству, затененный старыми деревьями и изгородью. Я позавидовала придурку Терри, что он живет в таком очаровательном месте, но, честно говоря, хоть снаружи его коттедж и выглядел буколической фантазией, внутри было не так уж здорово: три комнаты, старый водопровод, вода только холодная; дом построен из камня, отделан камнем, внутри сыро, как черт знает где, несмотря на древний газовый обогреватель. Наверное, если дом благоустроить, он мог бы стать прекрасным жилищем, но Терри жил в нем как свинья. Думаю, он платил за него фунт в неделю или какую-нибудь столь же смехотворную сумму.

– Ага, всем бардакам бардак. Деревьев навалили – просто преступление, вашу мать. Они строят дома, покупают землю у фермеров и строят эти коробки. Типа пригород. Умно. Все одинаковое, чистенькое, аккуратное. Блин. Хату Терри тоже собираются сносить. Он получил кругленькую сумму. Вот, блядь, везучий ублюдок.

Пока я размышляла, кто же в здравом уме захочет жить в новом доме, выстроенном точно из конструктора «Лего», мы въехали во двор Терри – залежи старых моторов, разобранных байков, поломанных машин и чего-то похожего на обломки парового двигателя. Парни любили шутить, что весь этот покореженный металл – просто декорации, придающие Терри правильный байкерский вид, поскольку в моторах он разбирался не лучше какой-нибудь старой калоши.

В гостиной горел свет, он отбрасывал желтые отсветы на темные кучи мусора, как на картинах Караваджо.

– Оставайся здесь, если хочешь, – сказал Микки, застегивая куртку. – Я недолго.

– Нет, я пойду с тобой, здесь чертовски холодно.

– Твою мать, подожди когда зима наступит, слишком уж ты нежная, девочка моя, носила бы «Дамарт Термалвер»,[42] я же тебе на день рождения подарил, красота, теплынь, отличная пара теплых кальсон – очень сексуально…

Я протянула руку и с улыбкой подергала его за волосы. Мне полегчало, в поездке я расслабилась. Может, если в будущем мне станет хреново, стоит просто выйти из дома, и, хотя мне сложно было это признать, сделать именно то, что посоветовал врач, – отправиться на прогулку. К тому же я предвкушала, как буду рисовать задуманную картину. Это будет здорово, я это чувствовала. Я лелеяла внутри это теплое предвкушение. Планы и идеи проносились в голове, пока я пробиралась через горы хлама следом за Микки. Пусть Микки и не любитель панк-рока, но он поймет, что я хочу сделать, он оценит картину, потому что у него нет предрассудков, в отличие от некоторых: скажем, от Терри. Ну, тот никогда мою картину и не увидит… Да с какой стати меня должно волновать мнение таких, как он?

Дверь открылась. Терри стоял на пороге в кожаной куртке, клетчатой рубахе, замызганных джинсах, в покрытых застывшей грязью ботинках, зашнурованных поверх грязных толстых носков. От него ужасно воняло, густой кислый запах пота, смешанный с прогорклым свиным жиром. Я сморщила нос от этого аромата, и что-то щелкнуло у меня в голове, что-то… Мне был знаком этот запах, что это? Что-то еще, помимо запаха тела, нет, это не только он, это…

Терри безрадостно осклабился:

– Еб вашу мать. Какая честь, а? Вашу мать. Ха-ха, блядь, ну-ну, не хрен там стоять, заваливайте, добро пожаловать в мое скромное, блядь, жилище, ваши величества, не обращайте внимания на грязь, я говорю, не обращайте внимания на грязь, у горничной сегодня выходной! Понятно? У горничной сегодня выходной! Вашу мать…

Он нанюхался «спида», его мордочка хорька была бескровно белой, как рыбье брюхо, нос красным и воспаленным, глаза блестят, зрачки сужены. Должно быть, он под кайфом уже несколько дней, тратит компенсацию за дом. Вот почему от него так пахнет, типичная вонь сидящего на «спиде», побочный продукт перегруженных печени и почек. Я закашлялась. Боже, чтобы так вонять, он должен был принять огромную дозу, наверняка. В голове у меня тихо заверещал тревожный звонок, и я услышала голос Карла: «Никогда не доверяй спидовым, ясно? Гребаные ублюдки, все они, никогда, блядь, не знаешь, что выкинут…»

Я почувствовала нервное покалывание во всем теле и начала что-то говорить Микки, дескать, мне уже лучше, да ну, забудь, ерунда, но было поздно, он уже вошел в дом.

Я переступила порог.

Началось.

Я думаю, мне следует сделать заголовки к этой истории, ну знаете, дату там поставить и «Дорогой дневник…» По-видимому, ведение дневников в наши дни стало повальным увлечением, особенно в Америке. Они это называют «вести журнал». Записывать, что за платье на тебе было в «Пром», и что Бобби-Джо сказал в «Дайри Куин», и прочую чепуху, которую через много лет будешь перечитывать, ностальгически улыбаясь, и с легким вздохом удивляться тому, как быстро пронеслось время.

Ну, я не собираюсь здесь вываливать все то безумие, через которое мне пришлось пройти за годы между тем вечером у Терри и нынешним днем. Сейчас – это сейчас. Я лишь хочу, чтобы переход от «тогда» к «сейчас» был столь же безболезнен, как написанная фраза. Что я могу вам рассказать? Должна ли я представить краткий отчет о том, насколько можно съехать с катушек, не покончив с собой, не принимая кучи наркотиков и не напиваясь до бесчувствия? Люди считают, что нужно получить действительно серьезный удар, чтобы стремиться к саморазрушению, но это совсем неправда. Я не находила утешения даже в химическом забвении. Я помнила о том, что натворила в те дни, когда смотрела утром на грубую физиономию какого-нибудь случайного парня, которого затащила в квартиру над магазином, чтобы перепихнуться, или лечила синяки после драки в каком-нибудь сомнительном клубе.