Он умоляет ее. Хорошо. К сожалению, он заговорил об этом несколько поздновато — денег ей уже не заработать. Но хоть что-то она получит. Правда, если он думает, что она придет в восторг от его предложения, то ошибается.

— Так, значит, ты хочешь, чтобы я занялась этим. Несмотря на то, что до этого говорил, что нам не стоит работать рядом.

— Да.

Умоляет и явно нервничает. Еще лучше. Она обошла вокруг выбранной елки.

— Должно быть, ты действительно в трудном положении. А не боишься того, что я снова захочу броситься тебе на шею?

Луч солнца, пробившийся сквозь деревья, высветил яркую прядь в его рыжеватых волосах.

— Гвин… Давай забудем об этом? О том, что я тогда сказал. В тот день… ты просто застала меня врасплох. Я вовсе не боюсь, что это может повториться.

— Не боишься?

— Нет, — несколько озадаченно подтвердил он. — А почему я должен бояться? Подобные отношения между нами не имеют будущего, и мы оба знаем это. Думаю, ни один из нас не захочет рисковать тем, что мы уже имеем. — Мускул дрогнул на его щеке. — Правильно?

Все, что он сказал, справедливо. В этом действительно нет будущего, и она это знает и не хочет терять то, что связывает их сейчас. Ее желание завести с ним роман — эгоистично, ею движет всего лишь любопытство. Наверное, все это признаки незрелости ее характера. Так в чем же дело?

Она молча продолжала придирчиво осматривать ель, словно это дерево предназначалось не для холла маленькой гостиницы, а для лужайки перед Белым домом.

— Я помню, что ты говорила насчет работы с детьми, но это замечательные ребята. — Он усмехнулся. — Если уж они так долго терпят меня, то тебя воспримут как пророка.

Нет, Гвин еще не приняла окончательного решения. Да, ей все равно нечем заняться и у нее нет денег. Но она была слишком упряма, чтобы уступить так легко. И не получить ничего взамен.

— Вообще-то, — она вздохнула, — с финансовой точки зрения это не слишком выгодно.

— Как будто у тебя есть другая работа.

— Спасибо за напоминание.

— А будь зарплата выше, это сыграло бы какую-то роль?

Она рассмеялась, не узнавая своего смеха.

— И что ты собираешься сделать для этого? Начнешь собирать пожертвования? Или шантажировать школьный совет?

— Вот что — давай заключим сделку. Если ты согласишься помочь мне, я добуду деньги для твоего возвращения в Нью-Йорк.

Повисла тяжелая тишина, нарушаемая только чириканьем какой-то птицы. Гвин сделала несколько шагов вперед и остановилась в ярде от Алека.

— Что ты сделаешь?

— Я уже думал об этом всю неделю. Могу одолжить тебе денег, без всяких процентов, на такой срок, на какой будет нужно.

Он думал об этом всю неделю? Думал о чем? О том, чтобы она спасла его от провала, или о том, чтобы избавиться от нее?

— Неужели ты в таком отчаянном положении? — ровным тоном спросила Гвин.

— Я готов сделать едва ли не все, что угодно, чтобы уговорить тебя. Ради детей…

Гвин засунула руки в карманы и снова отошла к ели. Ее сердце словно оцепенело. В ее мозгу стучала безжалостная мысль. Алек хочет, чтобы она уехала. Хочет так сильно, что готов заплатить за это.

— В колледже я играла Розалинду, помнишь? — тихо спросила она, проводя рукой по ветви ели. Алек покачал головой. — Я знаю эту пьесу изнутри и снаружи.

— Ты говоришь это, чтобы помучить меня?

— Есть немного. — Гвин улыбнулась. — Ладно, я тебе помогу… При одном условии.

— При каком?

Зачем она делает это? Почему бы просто не оставить все как есть? Алек ясно дал понять, и не один раз, что между ними ничего не может быть. Фактически он дает ей возможность выполнить то, чего она так хочет, — вернуться в Нью-Йорк. Тогда почему же она хватается за соломинку, такую тонкую, что ее нельзя увидеть и едва ли можно почувствовать?

— При условии, что ты выполнишь свою часть нашего первоначального пари. Ты должен мне настоящее свидание, приятель.

Его неожиданно широкая улыбка озадачила Гвин.

— После того, как ты сменила столько мест работы?

В его замечании был смысл. Но у Гвин нашелся на это ответ.

— Да, но не забывай, что в двух местах я проработала условленное число дней. Вообще говоря, я могла бы настаивать на целых двух свиданиях. Но, так и быть, не стану.

— Премного благодарен.

— Не сомневаюсь.

Он вздохнул. На его лице осталась улыбка, хотя и не такая широкая. Как бы ей хотелось, чтобы когда-нибудь он улыбнулся ей по-другому. Не этой заботливой улыбкой старшего брата, а улыбкой, которая говорит: «Я хочу тебя».

— Хорошо, — сказал Алек и решительно кивнул. — Я принимаю условие. Но я все равно готов дать тебе денег.

Почему бы просто не вонзить нож мне в сердце, подумала Гвин.

— Не сомневаюсь.

— Ты возьмешь их? — Она помедлила. Потом кивнула. А что еще она могла сделать? Или сказать? Ей нужны деньги, а больше их взять было негде. Алек решил проявить щедрость и великодушие, чтобы помочь ей добиться цели. Осуществить мечту. Она должна быть рада. Признательна. Даже взволнована… — Можешь вообще их не возвращать.

— Я верну все до единого цента, Алек. Даю слово.

— Послушай… — Он снял перчатку и поймал ее за подбородок. Его глаза светились теплом и заботой. Теплые и слегка шершавые пальцы скользнули по коже… — Почему ты плачешь?

Нет, только не это. Черт! Она подняла руку и смахнула со щеки предательские капли. Потом нарочито громко шмыгнула носом.

— Я не плачу, — заявила она с большей горячностью, чем следовало. — Это от холода.

— Вот как? — Алек поднял топор и направился к тому дереву, которое она выбрала самым первым. — Теперь у тебя нет сомнений?

В чем у нее не должно быть сомнений? В том, надо ли соглашаться на эту работу? В своих чувствах к нему? В желании вернуться в Нью-Йорк? В выборе елки?

Облако проглотило солнце, предвещая приближение бурана, который, судя по метеосводкам, вчера навалил два фута снега на всем северо-западе Канады. Гвин с усилием улыбнулась.

— Нет, — сказала она. — Я не передумаю.

Эта невозможная Мэгги увешала гирляндами весь первый этаж. Гвин не удивилась бы, если бы на собак нацепили оленьи рога с мигающими лампочками.

Ладно, хорошо, что хоть у кого-то праздничное настроение.

Алек установил елку, приняв как должное восхищенные ахи и охи — будто он сам вырастил это дерево, подумать только! — и удалился к себе проверять тетради. Поппи пошел вздремнуть после обеда. Сестры-близнецы занимались чем-то у себя в комнате. А семейство Кэботов, приехавшее на выходные из Нью-Джерси, отправилось на прогулку, чтобы успеть подышать свежим воздухом до того, как начнется снегопад.

Гвин сидела на полу перед огромной елкой и пыталась распутать гирлянду из электрических лампочек, не ощущая никакой радости от подготовки к предстоящему празднику.

Это, конечно, глупо. Для отвратительного настроения нет никаких причин. Проблема с возвращением в Нью-Йорк решена. А все, что касается Алека, — лишь кратковременное отклонение от прямого пути.

— Так что хватит хмуриться, малышка Гвиннет, — сказала она себе.

Перебирая пальцами провода гирлянды, Гвин обвела взглядом просторную комнату. Она не предполагала, что ее скромных усилий будет достаточно, чтобы обновить вестибюль. Получилось не так уж плохо. Свежевыкрашенные стены и новые бархатные подушки на диванах сотворили чудо. В воздухе витали ароматы пряностей, хвои и сухих поленьев. Весело потрескивал огонь в камине, воздушная кукуруза и клюква лежали в мисках в ожидании, когда их нанижут на нить, а Мэгги, напевая рождественскую песенку, украшала хвойными ветками стойки лестничных перил.

Ну просто полная идиллия. Остается только начать подпевать Мэгги. Но почему-то вместо этого у Гвин появилось желание попросить экономку замолчать.

Одна из лампочек разбилась. Гвин выругалась.

— Что случилось, дорогая?

— Эта чертова лампочка разбилась.

— Как хорошо, что я купила несколько запасных, когда ездила в город, — бодро сказала Мэгги.