Новость, которую сообщила Гвин, отлично укладывалась в представления ее деда о хорошо сложившейся жизни.

— Ну и ну, правнук или правнучка… — задумчиво проговорил Ангус, приглаживая усы. — Надеюсь, я еще поживу немного, чтобы увидеть это маленькое существо.

Слезы затуманили глаза Гвин.

— А я надеюсь… да что там, уверена: ты проживешь достаточно долго, чтобы увидеть, как этот ребенок закончит школу.

Старик рассмеялся.

— Постараюсь. А ты и в самом деле возвращаешься домой?

— В самом деле.

Голубые глаза смотрели вопросительно.

— А почему?

— Потому что настало время заняться кое-чем другим, — с лукавой улыбкой сказала она. — И потом, я не первая актриса, которая делает перерыв в карьере ради семейных дел.

Дед оперся морщинистой щекой о ладонь и покачал головой.

— Мы столько с тобой спорили, а теперь ты все бросаешь.

— Только на время, Поппи, — с тихим смехом сказала она. — Сейчас я с удовольствием буду работать с детьми в лагере и, может быть, преподавать в школе. — Ее ладони инстинктивно сдвинулись к мягко округлившемуся животу. — Кроме того, раз я собралась стать матерью, к этому тоже надо подготовиться. И я хочу, чтобы это произошло здесь.

Там, где был зачат этот малыш, добавила она про себя. Это случилось в июне, когда они приехали в Лейквуд с визитом, в самом лучшем номере гостиницы, на полу перед камином.

Старик встал и подошел к книжным полкам, заполненным медицинскими журналами и книгами по истории.

— Похоже, мы с тобой оба чему-то научились.

— Что ты хочешь сказать?

Ангус обернулся, пряча улыбку в усах.

— Я так боялся выпустить тебя из гнезда, боялся, что ты можешь упасть и больно удариться… — Он покачал головой, и прядь все еще густых седых волос упала на лоб. — А потом до меня вдруг дошло. Если ты останешься здесь, из чувства долга, или из страха, или еще по какой причине, то будешь несчастна. И возненавидишь и меня, и гостиницу, и все, что тебя тут окружает. Разве не так бы было?

— Вполне вероятно, — сказала она. Притворяться не было смысла.

— Более чем вероятно. Но Алек сделал так, что у тебя появился шанс. А до этого о том же заботилась твоя бабушка. Они оба любили тебя настолько, что готовы были отпустить. — Он покачал головой. — Умные люди, твоя бабушка и твой муж. — И с усмешкой добавил: — За это мы их и любим, правда?

Раздался стук в дверь.

— Поппи? — Алек просунул голову внутрь. — Грег просит вас оказать нам честь и торжественно разрезать индейку, если вы не возражаете.

Дед заговорщицки подмигнул Гвин.

— У него просто нет выбора. Никогда не видел, чтобы кто-нибудь так мучил бедную птицу, как этот человек.

После того как Поппи ушел, Алек заключил Гвин в объятия и с наслаждением поцеловал в губы. Хотя прошло четыре года, она всякий раз по-прежнему трепетала при его прикосновениях. Если верить Лави, то это никогда не прекратится.

— За что? — спросила она.

— А с каких это пор мне требуется повод? — удивился Алек, снова обнимая ее.

Гвин вдруг почувствовала глубоко внутри едва ощутимое шевеление.

— Нашему маленькому это тоже понравилось, — сказала она.

Алек положил ладонь на ее живот.

— Рад слышать, — проговорил он, снова целуя ее.

За дверью слышались смех и радостные голоса. Все собирались вокруг обеденного стола. Здесь, рядом с мужчиной, который имел храбрость и терпение позволить ей добиться всего, что она хочет, Гвин чувствовала себя в окружении любви — самой замечательной любви, какая только может быть.

И вообще — как чудесно быть дома!