Впрочем, любовники — это громко сказано. Пара-тройка коротких романов, который вспыхнули и погасли, не успев как следует разгореться. И даже не в этом году. Собственно говоря, каждый раз все заканчивалось как-то незаметно. Просто в одно прекрасное утро она просыпалась и вспоминала, что уже давно не виделась со своим приятелем. И что это ее совершенно не расстраивает. Нет, мужчины не занимали заметного места в ее жизни.

Впрочем, все это не имеет значения. Как не имеет значения и то, что Алек думает о ней. В конце концов, он собирается провести остаток жизни здесь. А она на это не согласна ни при каких условиях. Поэтому серьезные отношения между ними невозможны. Что же остается? Ни к чему не обязывающий роман?

Пару секунд она обдумывала эту не лишенную привлекательности возможность. Однако, несмотря на то что в двух шагах от нее была не застланная кровать, а в глубине сумки с туалетными принадлежностями можно было отыскать редко используемый противозачаточный колпачок, она не могла представить себя и Алека в подобной вульгарной ситуации.

Нет, чем дольше она об этом думала, тем более нелепой представлялась ей эта возможность…

— Ты замерзла, — сказал Алек.

В выражении его лица появилось что-то странное и незнакомое.

— Что?

Он поставил чашку на поднос, встал, взял одеяло и снова накинул ей на плечи. Затем, по причинам совершенно неясным — вероятно, для них обоих — притянул ее к себе на колени и прижал к груди, баюкая, как ребенка.

Гвин погрузилась в эти платонические объятия, впитывая его тепло, его запах, чувствуя, как нарастает в ней желание доказать ему на самом деле, что она не ребенок, а женщина. Если бы у нее был шанс. Если бы он дал ей шанс… Нет!..

Она плотнее завернулась в одеяло, избегая прямых прикосновений. Когда-то давно, еще не понимая, что такое гордость, она едва не сделала ошибку. И никогда не повторит ее. Нелепо, напомнила она себе. Роман с этим мужчиной — глупейший поступок, который она может совершить.

— Согрелась? — спросил он через минуту.

Совсем нет, хотелось сказать ей. Но вместо этого она кивнула.

Снова наступило молчание. Минуту спустя Гвин отстранилась от груди Алека, села прямо и посмотрела на него. Что это мелькнуло в его глазах? Она поправила на плечах одеяло и спросила:

— Почему ты на меня так странно смотришь?

— Что? — Он моргнул и откашлялся. — Извини. Я нечаянно. Просто задумался.

— Рада слышать, — пробормотала она, вставая с его колен. Разочарование наполнило ее грудь.

— Слушай, так ты поедешь на прогулку?

— Куда?

— Совсем забыл. Я пришел сюда, чтобы… — Алек запнулся. Вид у него был смущенный и растерянный. — Словом, я уже оседлал Теккерея и Вербу. Сегодня чудесное утро для прогулки верхом.

На лошадях! Она сто лет не ездила верхом.

— О, Алек! Конечно, поеду! Но у меня нет сапог…

— Я нашел твои старые сапоги в кладовке. Они немножко запылились, но в хорошем состоянии. Думаю, Верба не станет возражать.

Швырнув одеяло на кровать, Гвин ринулась в ванную.

— Спускайся во двор. Я буду через десять минут! — Она остановилась в дверях и обернулась. — Хорошо?

Алек встал, слегка сгорбившись, затем сделал шаг на свободное пространство и выпрямился. В его глазах опять появилось это странное выражение. И что-то еще. Может быть, облегчение?

— Даю тебе целых пятнадцать минут, — сказал он.

Затем постоял, словно собираясь добавить еще что-то, резко повернулся и вышел так быстро, что задел плечом стену.

Приглаживая на ходу густые кудри, Мэгги устремилась по коридору в кухню. Каучуковые подошвы ее туфель мягко шлепали по деревянному полу. Как она могла проспать? Не услышать будильник — такого с ней вообще не бывает! Она всегда вставала раньше всех. Не считая нескольких дней, когда болела гриппом три года назад. Если бы не шум в доме, она бы и сейчас еще спала. Что подумают эти бедные вчерашние гости, если спустятся к завтраку, а завтрака нет? Мэгги никогда не позволяла себе кормить постояльцев одними кукурузными хлопьями и бутербродами.

Она сделала круг по кухне, доставая по пути из холодильника молоко, яйца и три вида сиропа, из деревянной хлебницы — хлеб, из шкафчика — салфетки. Разложив все по своим местам, она подошла к кофеварке. Кто-то уже варил кофе и оставил банку — с открытой крышкой! — на столе. Нахмурившись, она вынула из кофеварки использованный фильтр с кофейной гущей.

Все ясно, почерк Алека. На своей собственной кухне он аккуратен до невозможности, но всякий раз, когда готовит кофе здесь, забывает закрыть банку и вынуть из кофеварки использованный фильтр.

Если бы она не знала Алека так хорошо, то могла бы подумать, что он делает это нарочно, чтобы позлить ее. Она выбросила грязный фильтр в мусорное ведро под раковиной. Конечно, можно простить ему этот его единственный недостаток, но все же лучше пусть впадает в забывчивость на своей территории, а не на ее.

— Доброе утро, Мэгги.

Вздрогнув от неожиданности, она прижала к груди руки и обернулась, встретившись глазами с добродушно-удивленным взглядом Ангуса. Насколько ей помнилось, тот давным-давно не появлялся на кухне в такую рань. Ни разу после смерти жены.

Мэгги тут же вспомнила о вчерашнем разговоре и о том, что их разговор означает для ее будущего. Одного этого воспоминания было достаточно, чтобы испортить настроение на все утро. А тут еще Ангус стоит и ухмыляется, как ни в чем не бывало. Он что же, думает, что она рада тому, что происходит?

— Что вы делаете здесь так рано, Ангус? — сухо спросила она.

Прислонившись к шкафу, он пожал плечами. Пришел посмотреть на нее, неужели не ясно? Но вслух сказал:

— В последние дни мне не спится. — Вытянув шею, он заглянул ей через плечо и одобрительно поинтересовался: — Французские гренки?

Мэгги заметила, что он снова побрился. Запах его одеколона смешивался с запахом кофе. Мэгги невольно начала таять, как разогретый воск, но тут же одернула себя. Ей необходимо быть начеку. Нельзя расслабляться.

— Будут, если вы не станете мне мешать.

Она достала из шкафчика со стеклянной дверцей керамическую миску, поставила ее на стол и разбила два яйца. Потом обернулась: Ангус все еще был здесь, в шаге от нее, с тем же странным выражением на лице.

— Ради Бога, Ангус, я не могу повернуться, когда вы стоите так близко. Идите и сядьте за стол, если уж хотите быть здесь. Дайте мне пространство для маневра, — сердито сказала она. Потом неожиданно для себя добавила: — Хотите кофе?

Ангус со смешком отошел к столу, как было велено.

— Если только вы пообещаете, что не выльете его мне на голову, — сказал он, осторожно опускаясь на стул. Хмыкнув, Мэгги хмыкнула и разбила в миску еще пару яиц. Снова послышался короткий смешок. Что она такого сделала, что могло стать причиной такого веселья? — Знаете, Мэгги… Все эти годы я не догадывался, как приятно смотреть на вас с утра. Сегодня день какой-то особенный или вы всегда такая?

— Не знаю. Так вы хотите кофе или нет?

— Да, хочу. Что это?

Оба обернулись на звук быстрых шагов, простучавших по ступенькам лестницы и затем по коридору.

— Боже мой! — воскликнула Гвин, влетая в кухню. Ее глаза сияли, как отполированное красное дерево. Она обняла деда, потом Мэгги и широко улыбнулась. — Какие вы ранние пташки!

— Про тебя можно сказать то же самое.

Мэгги озабоченно покачала головой, глядя на эту девушку с ее прямо-таки вызывающей худобой. Но, по крайней мере, та сегодня хоть в более веселом настроении. Как мало мне надо, чтобы примириться с грядущими неприятностями, подумала она. Чашка кофе, улыбки близких людей…

— Не знала, что ты любишь рано вставать, — заметила Мэгги.

— Хм, — хмыкнула Гвин. Она взяла из шкафчика чашку и налила себе кофе. — Должно быть, деревенский воздух.

— Гм, — хмыкнула в ответ Мэгги. — И куда ты собралась?

Лицо Гвин вспыхнуло. Мэгги столько раз видела это выражение раньше, что не могла не узнать. Наивное детское безрассудство. Экономка застонала про себя. Какие уж там неприятности, грядет настоящая катастрофа.