Но если Поппи и в самом деле собрался расстаться с этим местом… Одно дело — рассуждать о чем-то теоретически, и совсем другое — столкнуться с тем, что теория грозит стать реальностью. Алек слишком хорошо понимал, что чувствует Мэгги. И то, что Гвин подталкивает Поппи к такому повороту событий, только усложняет дело. Впрочем, с Гвин никогда не бывает просто, напомнил он себе, открывая заднюю дверь гостиницы. И однако он пришел сюда, чтобы попытаться умиротворить эту девушку.

Он вытер ноги на деревянной решетке и вошел в прихожую рядом с кухней. Немного постоял, прислушиваясь. Тишина. Отлично. Значит, Мэгги еще не встала. Осторожными движениями крадущегося кота он пересек кухню, подошел к шкафу, открыл дверцу, вынул банку с кофе…

Бой старинных часов в прихожей, как никогда громкий, заставил его вздрогнуть. Жестяная банка с кофе выпала у него из рук и со звоном упала на деревянный пол. Алек шикнул на банку, как будто та могла его услышать. Потом поднял ее с пола и засыпал порцию кофе в кофеварку. Круассаны, сгрудившись в кучу, как спящие котята, все еще лежали в целлофановом пакете на дальнем конце стола. Он сосчитал их: шестнадцать штук. Даже если допустить, что приехало шесть человек, дюжины им хватит. Кроме того, с улыбкой подумал он, открывая пакет, Мэгги вряд ли ограничится таким простым завтраком. Она покажет все, на что способна. Кто бы ни были вчерашние приезжие, она не выпустит их из-за стола, пока не накормит до отвала.

Улыбка на его лице погасла. Заботиться о других составляло для Мэгги весь смысл жизни. Иначе нельзя понять, почему она терпела властность Поппи все эти годы, особенно после смерти Наны. Если ей придется покинуть гостиницу, она может потерять себя. Пожалуй, ему следует поговорить об этом с глазу на глаз с мисс Гвинет. Но не сегодня.

Лучи утреннего солнца неожиданно залили просторную кухню теплым светом, который окрасил белые шкафы в золотистый персиковый цвет и засверкал на хромированной окантовке холодильника. С навеса над крыльцом закапала талая вода, отбивая четкий ритм в унисон бульканью кофеварки. В кухне стоял запах свежего кофе, утренней прохлады и чистоты, которой была одержима Мэгги. Запах дома.

В этом что-то есть, подумал Алек, переливая кофе в кофейник. Если бы он мог понять, что именно ему нужно, кроме этого, то был бы счастливым человеком.

Он поставил кофейник на поднос и понес наверх.

Гвин не могла припомнить, когда в последний раз по собственной воле просыпалась в такую рань. Закутавшись в одеяло, она сидела на подоконнике, глядя, как редкие оставшиеся облака заигрывают с полусонным солнцем. Вчерашняя буря оставила на земле ровный ковер снега и выбелила тонкие ветви кленов и берез. Пара кардиналов, ярко-красных на ослепительно белом фоне, чирикая, покачивалась на ветке рядом с окном, стряхивая на землю комочки мокрого снега. Какая мирная сцена, идиллический образ с рождественской открытки или из классического календаря.

От окна дуло. Гвин поежилась. Брр. Даже фланелевая рубашка и накинутое на плечи одеяло не спасали от холода. Сейчас бы чашечку горячего кофе. С булочкой.

Ее короткий ночной сон не был спокойным. Изменчивые образы Алека, деда, гостиницы, Нью-Йорка бесконечно перемешивались, как разноцветные стеклышки в калейдоскопе, создавая странные, ирреальные картины. Оставаться дальше в постели не имело смысла. Только поэтому она и поднялась так рано этим утром.

Она плотнее завернулась в одеяло. В конце концов, пора разобраться в том, что действительно беспокоит ее. Очевидно, что она уже больше не ребенок. Бессмысленно размахивать своим свидетельством о рождении. Не только ее имя явно было вычеркнуто из списка, когда природа раздавала другим девушкам роскошные бедра и пышные груди, но и попытка получить независимость окончилась ничем. Возможно, сама она видит в этом лишь передышку, но все остальные воспринимают Гвин как неудачницу.

Хорошо еще, что у нее достаточно уверенности в себе, чтобы не опустить голову.

— Разве не так? — проговорила она вслух.

Негромкий стук в дверь заставил ее вздрогнуть. Запахнув на себе импровизированный халат из одеяла, она прошлепала босыми ногами по плетеному коврику и открыла дверь.

— О!

В дверях стоял Алек, держа в руках поднос с круассанами и кофе.

— Розы найти не удалось, — сказал он с робкой нерешительной улыбкой. — Поэтому вместо цветов я принес завтрак. — Он чуть поднял поднос. — Мир?

Все внутри нее разом ожило, заплясало и запрыгало, как стайка юных гимнасток. Сердце бешено застучало от вида Алека, а желудок сжался от запаха принесенной им еды. Однако она не собиралась сдаваться с такой легкостью. В конце концов, девушке следует блюсти приличествующее достоинство.

— Как ты узнал, что я уже встала?

— У тебя шторы раздвинуты.

— А если бы оказалось, что я еще сплю?

— Я бы очень расстроился.

Черт! Он выглядел таким же соблазнительным, как и эти круассаны. Со спутанными волосами и раскаивающимся выражением на лице. Она прислонилась щекой к дверному косяку и широко улыбнулась.

— А тебе не влетит за то, что ты стащил круассаны?

— Несомненно влетит.

Что ей следует делать в такой ситуации? И после минутного размышления Гвин решила не делать ничего.

— Розы все равно не съедобные, — сказала она и отступила в сторону, давая ему пройти.

Алек поставил поднос на письменный стол. Он не мог стоять во весь рост в этом конце комнаты, где потолок мансарды круто снижался. Пригнувшись, он налил две чашки кофе.

Кое-как удерживая одеяло локтями, Гвин смущенно взяла круассан и чашку кофе и села на кровать, поджав под себя ноги.

— Ммм, — промычала она с набитым ртом. Потом, прожевав, вздохнула. Блаженство.

— Я так понял, что ты принимаешь мою трубку мира? — Алек сел на стул и осторожно отхлебнул кофе. — Слишком голодная, чтобы спорить, Гвин только молча кивнула в ответ. — Не сердись, — сказал он, глядя в чашку. Солнечные лучи отсвечивали медью на его волнистых волосах. Он поднял взгляд. — Мы… Я… я просто беспокоюсь за тебя. Вот и все.

Вот и все. И ничего больше.

— Давай не будем об этом, Алек, — со вздохом сказала Гвин, потом вдруг сдвинула брови. — Ты какой-то не такой сегодня. Чего-то в тебе не хватает… Ой! Ты не надел очки!

Он смущенно улыбнулся.

— Вместо них — контактные линзы. Правда, я редко их вставляю.

Сбросив с плеч одеяло, Гвин встала с кровати и подошла к нему, скрестив руки на груди поверх ночной сорочки — фланелевой, с высоким воротом и длинными рукавами. Зимой в этом доме позволить себе надеть на ночь что-то более легкое было равносильно самоубийству. Взяв Алека рукой за подбородок, она повернула его голову сначала в одну сторону, потом в другую. Потом отступила на шаг и снова обхватила себя за плечи.

— Одобряешь? — спросил он.

Гвин ответила бы сразу, но язык не слушался ее. Он всегда был симпатичным, этот мальчишка, живущий рядом, но когда он успел стать таким красивым мужчиной?

Этого ей только не хватало! Все очень плохо.

Явно удивленный ее молчанием, Алек поднял глаза и посмотрел на нее поверх края чашки. Золотистые искорки плясали в его зеленых глазах. И как всегда, когда он невольно флиртовал с ней, сердце в ее груди начало неровно биться.

— Я не понимаю, почему ты все время их не носишь, — сказала она наконец, приписывая дрожь в своем голосе холоду. — Ученицы пачками бы валились к твоим ногам.

Его лицо вспыхнуло удивлением. Впрочем, он никогда не считал себя привлекательным. Слишком худ, слишком высок, слишком близорук. Если бы он только знал!..

Но ведь он удивился не из-за этого? Неужели из-за того, что заметил в ее словах сексуальный подтекст? Ну конечно же из-за этого. Должно быть, он сейчас раздумывает о том, что Гвин известно о подобных вещах. В его глазах она почти ребенок, чуть старше его учениц.

Ей вдруг захотелось крикнуть: «Послушай, Уэйнрайт, неужели ты не догадываешься? Я не девственница! У меня были любовники…»