– Нет, правда, тебе незачем было приезжать, – сказала Ли, ставя чайник на плиту. – Я бы не простила себе, если бы с тобой что-нибудь случилось.

– У тебя был тревожный голос, – просто ответил Мэтью. – Я не мог спать, зная, что тебя что-то вынуждает мерить шагами комнату в два часа ночи.

– Ох, Мэтью, – Ли опустилась на табурет возле стойки. – Не знаю, с чего начать.

– Может, по порядку? Она пригладила волосы.

– Но сначала я хочу сделать заявление.

Она была так расстроена, так сильно волновалась, что Мэтью едва удерживался от того, чтобы заключить ее в объятия.

– Какое?

– Я люблю тебя. И всегда любила.

– Я знаю.

– Что?

– Было время, когда я был так зол на тебя, что решил: ты не знаешь, что значит это слово. Наверное, я наконец-то начал взрослеть. Недавно мне пришло в голову, что, возможно, именно любовь ко мне делала тебя такой строптивой. И неприступной.

Как он может знать то, к пониманию чего она так долго и трудно шла? Резкий свист чайника разбил вдребезги хрустальную тишину.

– Вода закипела. – Ли пересекла кухню и сняла с плиты чайник. – Откуда ты меня так хорошо знаешь?

Она заварила чай.

– Ли, я много думал о нас с тобой. Чуть ли не все время, если хочешь знать.

– Правда?

Она поставила на стол чашки; звон китайского фарфора показался раскатами грома в ночной тишине. Ли с досадой заметила, что у нее дрожат руки.

– Правда. И пришел к выводу: наша беда в том, что мы очень похожи.

– Оба боялись открыться.

– Я не из тех, кто верит, будто наше будущее целиком определяется тем моментом, когда матери отлучают нас от груди. Но не нужно быть дипломированным психологом, чтобы понять: прошлое играет большую роль. Думаю, все дело в том, что ты всегда боялась потерять мою любовь, а я – твою.

– Оба постоянно находились в состоянии повышенной боевой готовности.

– Мне это тоже приходило в голову.

Ли набрала в легкие побольше воздуху и нырнула:

– Марисса не совсем лгала.

– О заключении на «Глаз тигра» или, – на щеке у Мэтью дернулся нерв, но голос остался ровным, – … о другом?

Он даже не смог выговорить слово «отец». Тяжело ей придется.

– Я, пожалуй, выпью. – Она достала бутылку «Курвуазье Наполеона». – Хочешь рюмочку?

– Она мне понадобится? Ли выдержала его взгляд.

– Возможно.

Мэтью напомнил себе, что любит Ли и готов простить ей все что угодно.

– Тогда давай.

Коньяк согрел Ли, но легче ей не стало.

– Я действительно попросила Уильяма дать заключение о невозможности ставить «Глаз тигра», но только потому что пыталась спасти твою жизнь.

Она рассказала об угрозах Брендана Фарадея и почему восприняла их всерьез – не называя Тины. Это никого не касается.

– Мне было очень тяжело, но я считала, что у меня нет другого выхода.

– Сказала бы мне.

– И это еще больше укрепило бы твою решимость ставить этот фильм.

– Конечно. Но, по крайней мере, мы бы сражались вместе. И если бы своевременно остановили этого подонка, он сейчас не наложил бы лапу на студию «Бэрон».

– Ты в курсе?

– Ли, – с изрядной долей терпения произнес Мэтью, – ты сама говорила: мы живем в маленьком городе…

– Выходит, все знают, что Фарадей с Мариссой пытаются отобрать у меня студию?

– Боюсь, что так.

– Как молва оценивает мои шансы?

– Честно?

– Да.

– Как близкие к нулю.

Ли вздернула подбородок – в прошлом этот жест и восхищал, и раздражал Мэтью.

– Я не позволю. Не знаю, что я сделаю, чтобы им помешать, но так будет.

Он поднял свою рюмку.

– Не сомневаюсь, дорогая. Кроме того, я сам кое-что предпринял – может, удастся убить двух зайцев сразу.

– То есть?

Он пожал плечами.

– Потом скажу – если подтвердится моя догадка. Ладно, теперь я понял историю с «Глазом тигра».

– И?..

– И хотя мне жаль, что ты раньше не сказала, я ценю твое старание доброй жены спасти жизнь своему мужу.

Некоторое время стояла тягостная тишина. Потом Ли разлепила губы.

– Теперь самое трудное.

Она дрожащей рукой налила себе еще коньяку. Мэтью прикрыл свою рюмку ладонью, показывая, что не хочет. Что бы она ни рассказала о своих отношениях с отцом, он должен выслушать это в трезвом состоянии – иначе можно все испортить.

Они сидели друг напротив друга на табуретах, соприкасаясь коленями.

– Продолжим разговор в каком-нибудь другом месте, – предложил Мэтью. – Где чуточку уютнее.

Они прошли через холл и расположились в нише их бывшей спальни – далеко от кровати. Сколько раз в прошлом эта ниша служила им прибежищем от внешнего мира и сложностей жизни!

– Ну вот, – сказал Мэтью, обнимая Ли за плечи и привлекая к себе на грудь. – Я готов. – И это действительно было так – благодаря знакомому теплу ее тела. Она не может сказать ничего такого, что изменило бы его чувства.

Черпая мужество в его объятиях, Ли закрыла глаза.

– Это случилось очень давно, и память об этом много лет была заблокирована в моем сознании.

Слава Богу! Если бы она регулярно, как дала понять Марисса, вплоть до последних лет спала с Джошуа, разве она могла бы вычеркнуть это из памяти?

– Он тебя изнасиловал?

– Нет. Не совсем. Господи, все так сложно! Дрожащим голосом она поведала ему обо всем – о предательстве Джошуа, о блокировке и моральном гнете, не позволявшем ей осознать природу той власти, которую над ней имел отец; о своем шоке, когда насмерть разящая правда вырвалась наружу; о страхе, что это из-за нее с ним приключился удар, и о всепоглощающем чувстве вины и стыда оттого, что, поставив себя выше матери и сестры, став «принцессой» Джошуа, она способствовала своему бесчестию.

Когда она закончила, на небе разгоралась бледно-розовая заря. Ли чувствовала себя выжатой как лимон.

– Знаешь, – сказал Мэтью, – мы с тобой действительно два сапога пара.

– Судя по интонации, тебя это не радует?

– Не в том дело. Просто я подумал: для двух относительно умных людей мы вели себя точно упрямые ослы. – Он наклонил голову и коснулся ее дрожащих губ своими. – Я никогда, ни одной секунды не любил Мариссу. Женился, только чтобы мой ребенок не рос незаконнорожденным.

Ли вспомнила рассказы Мэтью о его детстве.

– Я на это и надеялась. – Она погладила его по щеке. – Мне очень жаль, что ты потерял своего ребенка.

Он рассмеялся – и довольно невесело.

– В конце концов выяснилось, что он даже не был моим.

– Откровенно говоря, это меня не удивляет. Оставалось еще кое-что, что он должен был ей рассказать.

– Почему я поверил, что мой, – я действительно занимался с ней сексом в ночь после нашего развода.

– Ты не обязан отчитываться…

– Обязан, – отрубил Мэтью. – Отныне между нами не будет никаких тайн. Никогда.

Она кивнула, глядя на него не глазами, а самим сердцем.

– Встретив тебя в то утро у Маршаллов, такую красивую и недоступную, я поехал в отель и ударился в запой – до того мне было жаль себя. Это не оправдание, но когда явилась Марисса, я был пьян в доску. Она сообщила мне о том, что это ты зарубила мой сценарий. С этим я бы еще справился, но когда она «открыла мне глаза» на твои отношения с Джошуа… – у него пресекся голос. – Не хочу вдаваться в подробности, но удар был сокрушительный.

– Могу себе представить, – еле слышно вымолвила Ли. Мэтью погладил ее по волосам.

– Даже после этого, Ли, в мыслях я был с тобой. Жаждал наказать тебя, причинить боль, равную той, какую ты причинила мне. Но вместо этого наказал нас обоих.

– Ох, Мэтью! – По щекам Ли катились крупные слезы; она смахнула их тыльной стороной ладони. – В какой бардак мы превратили нашу жизнь!

– Тс-с-с! – Годы разлуки отодвинулись прочь; Мэтью целовал ее шею и горло. – Это все в прошлом.

Он развязал пояс ее атласного халата и спустил его с плеч. На Ли была комбинация цвета морской волны – такая тоненькая, что казалась сотканной из паутины.

Руки Ли нырнули под черный рыбацкий свитер Мэтью; пальцы запутались в черных завитках у него на груди. Их губы нашли друг друга.