Услышав в соседней комнате голос Альваро Портеза, Тилли быстро вернула фото на место, подошла к двери и прислушалась. Если бы она не знала, кто именно находится за стеной, то ни за что не поверила бы, что тихий, заискивающий голос и льстивые слова могут принадлежать аскетически строго державшемуся человеку, который говорил подчеркнуто правильно как по-английски, так и по-испански. Он разговаривал с Диего и Эмилио только на испанском.

— Ты нездорова, Луиза, — произнес Портез, — я беспокоюсь о тебе, моя дорогая. Прошу, забудь прошлое. Обещаю, все будет по-другому… У тебя больной вид, детка.

— Я не ребенок.

— Для меня ты всегда останешься ребенком.

— Неужели… Зачем же ты пытался сделать из меня женщину?

Последовала пауза.

— Ах, Луиза, Луиза, — донеслось до Тилли невнятное бормотание Портеза. — Мои грехи не дают мне покоя. Я каждую ночь молю Господа простить меня.

— Ты всегда молился, я помню, но это тебя не остановило.

— Луиза, выслушай меня. Если ты вернешься ко мне, обещаю, что и пальцем не прикоснусь к тебе, буду держаться от тебя на расстоянии, распятием клянусь.

— Ха! Не смеши меня, у меня горло болит. Если мне не изменяет память, над моей кроватью тоже висело распятие. Вспомни, ты сам повесил его туда, перед тем как в первый раз забраться ко мне в постель. Как и сейчас, тогда была зима. «Луиза, мне холодно, согрей меня», — ныл ты тогда. А внизу мать ждала, чтобы ее согрели. Мне было всего двенадцать лет. Две-над-цать… и не у кого попросить помощи. Я не осмеливалась поговорить с матерью: у нее и без меня хватало забот. Но она все равно узнала. И ты с холодной расчетливостью убил ее и того человека, который собирался вырвать меня из твоих грязных лап.

— Луиза, Луиза, зачем ворошить прошлое. И я не убивал твою мать. Нет, не убивал.

— Вот как? Ты всего лишь загородился ею, подставив под пулю Эдди. Я все видела своими глазами, так что бесполезно меня разуверять. Не удивительно, что после этого у меня помутился рассудок. И предупреждаю тебя, отец: дотронься ты до меня хоть пальцем, и тебе конец. А оправдание будет таким же, какого когда-то удалось добиться тебе: самооборона. Да, самооборона.

Тилли замерла, прислонясь к стене, стиснув обеими руками ворот. Ее мутило от отвращения, а в голове билась одна мысль: «Бедная, бедная Луиза».

— Ты получил ответ, и я буду благодарна, если ты уйдешь, — послышался голос Луизы.

На какое-то время за стеной воцарилась тишина.

— Ты очень жестокая женщина, Луиза, — нарушил молчание Альваро Портез. — А если я скажу, что болен и дни мои сочтены?

— На это я могу ответить, что ты сам ведешь счет своим дням. А твоя недавняя болезнь, та история с кишечным расстройством… Ты мог обмануть кого угодно, но только не меня. Ты принял лошадиную дозу слабительного, чтобы сказаться больным, не недостаточную, чтобы она стала причиной смерти. И все впустую. Ты потерял Мэтью, как и меня. Первые три года он был в твоем распоряжении, а когда он привез жену, ты взбесился от ревности и стал строить козни, чтобы их разлучить, так ведь?

— Только потому, что она ему не пара.

Тилли за стеной еще больше насторожилась.

— В ней есть что-то такое, — продолжал Портез. — Она не такая, какой старается казаться.

— Это все твои фантазии. Она умнее тебя, и во всем впереди тебя.

— Луиза, я пришел поговорить о нас с тобой, а не о ней. Если бы ты только поверила мне. Ты моя дочь, я люблю тебя. Ты все, что у меня есть. Все, что я делал, я делал из любви к тебе.

— Убирайся вон! Если ты задержишься еще хоть на минуту, я уйду из дома, клянусь тебе.

— Не говори ерунды, куда ты пойдешь? — пренебрежительно бросил Портез.

— К Пурдисам, к Тесси Кэртис, есть еще семейство Ингерсолл. Любой из них охотно примет меня. Я никуда не ушла раньше только потому, что мне не хотелось выставлять тебя на позор. А еще я не хотела, чтобы тебя избили как собаку. Ведь такое вполне могло случиться, особенно раньше, если бы кто-нибудь из мужчин узнал, что за дела здесь творятся. Но есть на ранчо один человек, которые знает все. Поэтому убирайся, пока я не позвала на помощь.

Луиза умолкла. За стеной стало тихо. Прошло достаточно много времени, прежде чем Тилли услышала стук закрывшейся двери.

Она не торопилась вернуться в гостиную, а стояла, не шевелясь, пока Луиза молча не открыла дверь в спальню и все так же, не говоря ни слова, не вернулась в свое кресло у камина.

Тогда Тилли как-то робко вошла в комнату, не поднимая глаз на Луизу. Та тоже старалась не встречаться с Тилли взглядом.

— Ну, и что ты об этом думаешь? — глядя в огонь, спросила Луиза.

— Уму непостижимо. Невозможно поверить.

— А ты верь! Он ведь не отрицал ни единого слова, разве не так?

— Но почему ты не ушла раньше?

— А куда? — резко обернулась Луиза. — Да, конечно, я сказала, что могу пойти к Пурдисам или Кэртисам, и Ингерсоллы меня звали к себе. Ну, ушла бы я к ним, а что дальше? Они приютили бы меня на несколько недель, говорили бы, что я могу оставаться у них, сколько захочу, но чтобы я у них делала? Повариха им не нужна — готовят они сами. А мужчины не потерпели бы, если бы женщина увязалась с ними охотиться или пасти лошадей. Был и еще путь, — фыркнула она. — Я могла бы отправиться в какой-нибудь из фортов и наняться в прачки. Прачки в фортах нужны, там мало кто живет семьями.

— Но ты могла бы выйти замуж. Я уверена в этом, — тихо заметила Тилли, подразумевая Мака, но Луиза в ответ невесело рассмеялась.

— Вышла бы, да только никто не предлагал.

— Ты хочешь сказать, что и Мак не делал тебе предложения? — усевшись напротив Луизы, допытывалась Тилли.

Луиза закашлялась и потерла грудь ладонью.

— Я как раз его и имела в виду, — закивала она.

— Но ты ему не безразлична, Луиза, я же вижу.

— Да-да, некоторые люди очень любят собак.

— Не говори так, — Тилли встала, прошлась по комнате, потом вернулась к камину. — Луиза, я давно хотела тебе сказать, а сейчас я говорю также от имени Мэтью. У нас с ним есть деньги. Я получаю проценты от акций. Мне они не нужны. Если не хочешь взять деньги у Мэтью, возьми у меня. Я не могу больше смотреть, что ты живешь здесь как…

— Позабыта-позаброшена. Седьмая жена великого вождя Рога Бизона, так что ли? — Луиза рассмеялась. — Спасибо, — без тени обиды поблагодарила она и похлопала Тилли по руке. — Через годик-другой я об этом подумаю, когда нечем будет прикрывать наготу.

— Ах, Луиза! — Тилли присела на корточки возле кресла Луизы и сжала ее руки в своих. — Мне казалось, что на мою долю выпало много испытаний. Но что мои переживания по сравнению с тем, что пришлось пережить тебе.

— Какие трудные времена были у тебя, если ты вышла замуж за помещика?

— Я не всегда жила хорошо… — потупясь, проговорила Тилли. — Может быть, я как-нибудь расскажу тебе о своей жизни.

— Интересно будет послушать, я согласна с отцом, что ты не совсем такая, какой хочешь казаться. Я поняла это с самого начала, с того дня, когда Мэтью привез сюда… Мне всегда хотелось тебя спросить, знала ли ты семью Мэтью? Он мало о них говорил, думаю, он не очень к ним привязан.

— Нет, он неплохо относится к ним, по крайней мере, к отцу.

— А его отец хороший человек?

— Да, хороший, — поднимаясь, подтвердила Тилли. — А теперь мне пора домой. У меня пирог печется. Зайду позднее. Тебе что-нибудь нужно, я имею в виду из еды?

— Нет, спасибо, Ma следит, чтобы мои запасы не иссякали… Тилли…

— Да, Луиза?

— Не рассказывай Мэтью о том, что слышала здесь.

Тилли молчала.

— Пожалуйста, — попросила Луиза. — Если он об этом узнает, то вряд ли захочет разговаривать с отцом. Пусть все остается по-прежнему, тем более, что вы скоро уедете.

— Почему ты считаешь, что это случится скоро?

— Я предчувствую перемены. Их дух витает в воздухе. Я уверена, что к весне вы уедете. Мэтью потихоньку подыщет участок.

— Так будет лучше, Луиза, хотя я буду по тебе скучать.