— Всего хорошего…

Мэтью настоял, чтобы Тилли села в карету, и она не протестовала. Единственное, чего она хотела, — это поскорее добраться домой…

Всю дорогу она молчала и заговорила только тогда, когда Фред свернул с большой дороги на дорогу, ведущую в Мэнор.

— Я… я выйду здесь, — торопливо проговорила она. — Отсюда я смогу дойти сама.

— Не говорите глупостей.

— Пожалуйста. Я требую…

— Можете требовать и дальше.

Тилли вдруг напряглась — Мэтью наклонился и заглянул в ее лицо, освещенное тусклым светом каретных фонарей.

— Послушайте, Троттер, — заговорил он, — забудем о наших взаимоотношениях, по крайней мере, на время — ребенок нуждается в заботе и уходе. Вы же слышали, что сказал врач. Сейчас вам будет трудно одной там, в своем домике. Погода стоит самая непредсказуемая. Давайте рассмотрим положение с практической стороны. Представьте себе, что вы вдруг сами разболеетесь. Кто станет тогда ухаживать за ребенком? Тогда все равно придется перевозить его сюда.

Тилли хотела возразить, но не смогла. Собственно говоря, Мэтью прав: что если она сама заболеет? Она чувствовала себя опустошенной, обессиленной. Ей отчаянно захотелось прислониться к кому-нибудь и заплакать, но это желание в последнее время посещало ее что-то уж слишком часто, а поддаваться ему было никак нельзя.

Не дождавшись ответа, Мэтью продолжал:

— Значит, решено. И уж что-что, а одну вещь я знаю наверняка — для ваших друзей Дрю это будет чем-то вроде рождественского подарка. Вы и глазом моргнуть не успеете, как они уже приготовят вам комнаты.

По голосу она поняла, что Мэтью улыбается, а еще поняла, что он говорит правду. У нее вдруг пропало всякое желание сопротивляться — ей показалось, что она вот-вот уплывет куда-то… что она уже плывет…

Никогда в жизни Тилли не теряла сознания по-настоящему. Будучи еще юной девушкой, она сказала себе, что падать в обморок — это привилегия леди, которые обычно делают это в церкви или в собственной гостиной. Даже когда Макграты и некоторые другие жители деревни, загнав ее в тупик, стали забрасывать гнилыми фруктами, она не потеряла сознания полностью.

Открыв глаза, Тилли увидела склонившуюся над ней Бидди, повторявшую:

— Ну вот, молодец, молодец.

— Нужно принести бренди.

Мэтью она узнала по голосу, и подумала было: «Где это я?» — но тут же, вспомнив все, попыталась приподняться и одними губами выговорила:

— Вилли.

— С ним все в порядке. Все в полном порядке. Мы его тепло одели и он спит.

Она снова откинулась на подушку и закрыла глаза, почему-то подумав: «А ведь это не Бидди, а он велел принести бренди».

Через мгновение послышался голос Бидди:

— Подними-ка голову, девочка. Ты должна выпить это.

Тилли открыла глаза и увидела прямо над собой лицо Бидди, а чуть подальше — Джона со стаканом в руке.

— Б…бедная Тро…Троттер, — произнес он, и в его голосе было столько участия, что она тут же опять крепко сжала веки, стараясь не расплакаться.

Никогда она не ощущала такую усталость, такую слабость во всем теле, — никогда, даже после родов. Наверное, это было последствием нервного напряжения и от сознания того, что на ее горизонте вновь появились Макграты. Да-да, именно так: Макграты снова замаячили на ее горизонте.

Первый же маленький глоток бренди заставил ее закашляться, но Джон умоляюще попросил:

— В…выпей все, Троттер, т…тебе станет л…лучше. И она выпила все.

И сделала попытку встать, скороговоркой сообщив:

— Со мной все в порядке.

— Лежите, лежите, спешить вам некуда и незачем. — В ногах дивана, на котором она лежала, стоял, глядя на нее сверху вниз, Мэтью. — С ним все хорошо. Ваша комната будет готова через несколько минут, тогда вы сможете лечь в постель, а еду вам принесут.

— Благодарю вас, но ничего не нужно. — Мягко отстранив Бидди, Тилли спустила ноги с дивана, и попыталась сесть прямо, хотя все еще испытывала потребность в опоре. — Я не должна впутывать вас в свои проблемы, да в этом и нет необходимости.

— Помолчи-ка! Делай, что говорит хозяин, и будь благоразумна, — вмешалась Бидди почти таким же тоном, каким только что говорил ее хозяин. — Мальчугану требуется внимание, да и тебе тоже. Но если тебе так уж надо, поедешь домой завтра, но на ночь ты останешься тут.

— Б…Бидди права, Троттер. Н…ну, б…будь же умницей.

От этих слов ее губы невольно тронула улыбка.

Будь умницей. Какой все-таки добрый, нежный мальчик этот Джон. Вот если бы хоть что-нибудь перешло от него к старшему брату…

Обернувшись, Тилли смотрела, как они оба выходят из комнаты. Когда дверь за ними закрылась, Бидди, отодвинув у дивана скамеечку для ног, села напротив Тилли и, крепко сжав ее руки в своих, сказала:

— И то правда: будь умницей, девочка, если не ради себя самой, то ради ребенка. Ты вернулась сюда так, оставайся. — Наклонившись вперед так, что ее лицо почти коснулось лица Тилли, она прошептала: — Я думаю, он скоро снова уедет в свою Америку. Тут он все рвется, мечется, все ищет, чем бы еще занять себя, и все ему мало. Вот затеял снова открыть шахту: хлопот там хоть отбавляй, а ему подавай еще что-нибудь, чтобы такое еще сделать. Вот ведь неуемный парень! В жизни не видала таких неугомонных — ни минутки на месте не простоит. В общем, по-моему, надолго он тут не задержится. А уедет — оставит за себя мистера Джона, и все опять пойдет по-старому. И тогда, если ничего не случится, я буду очень удивлена, если мистер Джон и мисс Макджи не воспользуются моментом… Знаешь, она тебя очень уважает. Кэти слышала, как она говорила о тебе с мистером Джоном, и его великолепие тоже был там. Кэти говорит, ни слова ни промолвил, хотя вообще-то, говорит, держится с барышней куда как любезно. Ты, верно, и сама уж заметила, что у нее, бедняжки, родимое пятно? Да уж, у каждого своя беда. Она-то добрая душа и, по всему, жалеет мистера Джона — это уж сразу видно. А теперь послушай, что я тебе скажу. Ведь я, сколько мы с тобой знаемся, никогда не делала тебе дурного, верно?

— Да, Бидди.

— А коли так, девуля, — голос Бидди перешел в шепот, — сделай это ради меня: останься. К тому же, наступает Рождество: попразднуем вместе в свое удовольствие. А то ведь я не буду знать ни минуты покоя, если ты опять будешь там одна. Ты погляди: небо-то так и набрякло снегом. А ну, как начнет валить как в прошлом году? Тогда такое было, и сейчас может быть. Мы и за неделю до тебя не доберемся. Я волнуюсь за тебя, девуля, — ты ведь мне как родная. Знаешь, — она опустила глаза, — иногда мне даже становится не по себе — вроде как виновата, что о тебе у меня душа болит больше, чем о моих девочках.

— О Бидди, Бидди! А знаешь что? — Тилли слабо улыбнулась. — Тебе бы следовало быть не на обычной службе, а на дипломатической.

— А что это за служба такая?

— Ну, это служба для тех людей, которые обладают особым даром убеждать других.

Дверь открылась, и в комнату тихонько вошла Кэти.

— Все готово, — сообщила она. — Огонь горит вовсю, грелка в постели, а Пег приготовила тебе поднос с едой.

— О Господи! — Тилли тяжело вздохнула.

Кэти удивленно и встревоженно глянула на мать:

— Что случилось? Она опять упрямится?

— Ничего, ничего. — Бидди встала. — Ступай по своим делам.

Однако вместо того, чтобы идти по своим делам, Кэти подошла к Тилли и, присев на корточки, как они обе делали, когда бок о бок работали в шахте, сказала, добродушно улыбаясь:

— Эх, ну прямо как в прежние времена, верно, Тилли? И мы будем праздновать Рождество — все как полагается, да? Я не собиралась украшать холл, но завтра обязательно украшу. Скажу парням, чтобы принесли веток ели. Интересно, позволит его светлейшая светлость устроить что-нибудь в главном холле? Он сказал, чтобы мы не беспокоились на этот счет, ведь правда, мама?

— Правда, — кивнула Бидди, — но теперь у нас в доме ребенок, а где ребенок — там и Рождество, так что давай, украшай главный холл, да и столовую тоже.