— Но у вас же нет времени, — напомнила она ему, осмелев от сознания того, что осталась в живых. По крайней мере, на этот раз.

— Идите со мной, — прохрипел он, схватив ее за руку. Его костыль и пистолет остались под горой стеклянных осколков, которые когда-то были не только источником света, но и великолепным произведением искусства. Бросив на кучу обломков один печальный взгляд и, очевидно, решив, как догадалась Филиппа, что пистолет и костыль не достать без больших усилий, он потащил Филиппу за собой по разоренной гостиной. Его шаги, хотя и были медленными и размеренными, вовсе не принадлежали человеку, постоянно нуждающемуся в костыле.

Он заметил шкаф, в котором хранились скатерти, и запихнул Филиппу в него.

— Я вернусь за вами, — сказал он мрачно. — Однако на вашем месте я бы не радовался предстоящей встрече.

С этими отнюдь не романтичными словами Алекс захлопнул дверь перед лицом Филиппы и, прежде чем ее глаза привыкли к темноте, и она смогла разглядеть ручку и ухватиться за нее, запер ее, вероятно, подставив стул под щеколду.

Филиппа бросилась на крепкую дверь и яростно закричала, но это не помогло. Она была заперта может быть, навсегда, может быть, до тех пор, пока пираты не найдут ее и не сделают с ней что-нибудь ужасное. А если судьба убережет ее от них, то, вероятно, она погибнет от руки Алекса.

— Я хочу жениться на вашей милой сестре — заявил Алекс Лукасу и Дункану, найдя их в саду, от которого мало что осталось.

Здесь они поставили батарею небольших пушек, которые Дункан хранил на всякий случай, и в течение последнего часа непрерывно поливали Морно картечью. Их лица были черными от пороха, как и у Алекса, и одежда висела на них клочьями. Остальные люди из команды Дункана занимали различные позиции по внешнему периметру сада.

— Я не возражаю, — ответил Лукас с достоинством, — если ты обещаешь не бить ее.

— Судя по его виду, — заметил Дункан брату, — я бы сказал, что наш Алекс не вполне готов дать такое обещание. Ты видел Филиппу?

— Я запер ее в шкафу, — объяснил Алекс. Это был странный разговор, и он подумал, что когда-нибудь до него дойдет весь юмор, при условии, что кто-либо из них проживет достаточно долго, чтобы рассмотреть происходящее в соответствующей перспективе. — Я должен был сделать что-нибудь, чтобы уберечь ее от беды!

Дункан и Лукас переглянулись, и Алексу показалось, что они обменялись улыбками.

— Наш наивный бедолага думает, что это возможно! — сказал Дункан, забавляясь. На его грязном лице белой вспышкой промелькнула улыбка.

Лукас засмеялся при виде ужаса на лице Алекса и показал на своего брата:

— Поучись мудрости у женатого человека! — посоветовал он.

— Я все равно хочу жениться на ней, — настаивал Алекс.

Дункан поднял брови, сложив руки на груди. Он снял повязку, и через грязную ткань его рубашки сочилась кровь, но он не обращал на рану внимания.

— Мы еще не услышали твоего обещания не бить ее, — заметил он. В его глазах промелькнули веселые искорки несмотря на тяжелое положение, Дункан радовался состязанию в хитроумии с таким человеком, как Жак Морно.

Алекс вздохнул. Он всегда был честным человеком и не видел смысла меняться в таком зрелом возрасте.

— Когда это кончится, — сказал он ровным голосом, — я собираюсь вернуться к этому шкафу, освободить Филиппу и хорошенько вздуть ее. Вы удовлетворены?

Дункан и Лукас еще раз обменялись взглядами.

— Конечно, — сказал Лукас.

— Что ж, тогда я тоже, — согласился Дункан, пожав плечами.

В ту ночь луны не было, и Дункан благодарил небо за это. При луне он и его люди не смогли бы зайти Морно и его команде в тыл и положить конец осаде.

После целого дня мучений и тягостного ожидания все оказалось разочаровывающе просто. В тот момент, когда Дункан стоял, ухватив Морно за волосы и прижав кинжал к его горлу, он пожалел, что все произошло именно так. Возможно, мать была права, подумал он, опуская кинжал, когда его покинуло свирепое желание пронзить врагу горло. Возможно, им двигала не любовь к свободе, а страсть к таким, как это, испытаниям.

Он рывком поднял Морно на ноги и вложил кинжал в ножны. Пират ухмылялся, стоя лицом к нему, и его изуродованный нос, выступающий из тени, казался еще более гротескным, чем обычно.

— Твое благородство когда-нибудь погубит тебя, — сказал Морно.

Дункан подозревал, что его старый враг может оказаться прав, хотя, конечно, он не сказал этого.

— Кто показал тебе дорогу к пушкам? — спросил он.

— Девка, — ответил Морно. Пират был таким же отчаянным, как сам Дункан он смеялся. — Ты же знаешь, дружище, что говорят об отвергнутой женщине. Дай мне нож, и мы сразимся с тобой в смертельном поединке, ты же этого хочешь, верно?

От этого предложения у Дункана закипела кровь и он почувствовал тревогу. Он по-прежнему больше всего на свете хотел выпустить из Морно кишки. Однако он преуспел в скрытности и, ничем не выдав своих чувств, сложил руки на груди и нахмурился.

Морно сказал, что в нападении на Райский остров виновата отвергнутая женщина. Дункан не помнил, чтобы кого-нибудь отвергал, по крайней мере, не в последнее время. В сущности, до того, как в его жизни появилась Фиби, ему постоянно не везло с женщинами и отвергнутым он мог бы назвать самого себя.

Затем в круг света от фонарей, которыми так заботливо запасся Морно, вошла Симона, опустив глаза и понурившись, и в то же мгновение Дункан все понял. Его как будто ударили в солнечное сплетение.

— Ты! — выдохнул он.

Симона подняла лицо к Дункану. Он увидел ее слезы, но они не смягчили его сердца. Фиби могла погибнуть во время дневной атаки вместе с их нерожденным ребенком. Та же опасность угрожала всей его семье, а дом, насколько он понимал, превратился в руины.

— Ты понимаешь, что ты наделала? — спросил он.

Лукас положил ладонь на его руку.

— Дункан…

Дункан стряхнул ладонь брата. Он чувствовал слабость от гнева и потери крови.

— Будь ты проклята! — сказал он девушке, которую охватила дрожь. Он знал, что страха в ней нет, одна лишь злоба, ярость и гордость. Ее глаза, когда-то они казались ему красивыми, сверкали в ночи, как глаза дикого зверя, у которого отняли добычу.

Симона плюнула ему под ноги.

Он отвернулся от нее к Морно, который по-прежнему рвался и бой, хотя уже был связан, как и все его люди.

Пират засмеялся:

— Итак, Рурк, ты все-таки струсил?

Рука Дункана на мгновение легла на рукоять кинжала. Его ужасно подмывало развязать пирата и вцепиться в него голыми руками, но времени для таких забав не было.

— Похоже, — сказал Дункан, игнорируя вызов и холодно оглядывая противника, — что я все-таки нашел себе корабль. Жалко, что все получилось так просто.

Вдали от главного дома размещалось что-то вроде гауптвахты, надежно спрятанной от посторонних глаз. Дункан приказал, чтобы Морно и его людей доставили туда. Затем он повернулся спиной к пленникам и стал спускаться, по темному склону.

— Что ты с ними сделаешь? — спросил Лукас, не отставая от него. Дункан сообразил, что брат интересуется девушкой и пиратами. — После того, что они натворили?

— Еще не решил, — ответил Дункан с тихой яростью, скрежеща зубами, потому, что раненное плечо болело так, будто в него налили расплавленного свинца. — Может быть, сожгу их на костре. Или скормлю акулам одного за другим.

— Черт побери, Дункан! — рявкнул Лукас. — Я серьезно! Ты не можешь передать Морно англичанам, хотя, видит Бог, они хотят поймать его не меньше, чем тебя, ведь он может сказать им, где тебя найти. И отпустить этих ублюдков просто, так ты тоже не можешь, они вернутся на новом корабле, взяв с собой больше пушек. Что касается предложения сжечь их или скормить акулам ну, могу только предположить, что ты шутишь.

— Думай, что хочешь, — ответил Дункан, поддерживая ослабевшую руку здоровой и надеясь, что Лукас не заметит этого и не поднимет суматоху. Про себя же он усмехнулся: он забыл, как забавно дразнить брата. — Как ты думаешь, что Морно и его веселые друзья сделали бы со мной, окажись судьба на их стороне?