— Салют! — сказал виновник переполоха, протягивая свою кружку майору. Это был маленький, коренастый человек с лысой головой и багровым лицом. Когда он встал, одна из медных пуговиц отлетела от его мундира и со звоном покатилась по столу.
Майор убрал руку с эфеса шпаги и отступил на шаг, наморщив длинный нос.
— Клянусь Богом, сержант, вы позорище короны, — пробормотал он. — Я бы прикончил вас на месте как верный слуга его величества, если бы это не было противозаконно, черт побери!
Глаза сержанта сверкнули, когда он схватил свою пуговицу и положил ее в карман.
— То-то и оно, — жизнерадостно согласился неряха. — Рапорт придется сочинять и так далее. — Он взмахнул пыльной треуголкой в знак личного уважения и подмигнул Фиби, собираясь удалиться. — Прощай, милочка, — сказал он.
— Фиби кивнула в ответ и постаралась убраться подальше от майора на случай, если пирушка снова разгуляется, но после ухода сержанта все изменилось. Один за другим заскучавшие солдаты отставляли кружки, вставали со скамеек и покидали таверну. Их командир задержался, погрузившись в задумчивость и нетвердой рукой, подливая себе из кувшина, стоявшего в центре стола.
— Я бы предложила ему кофе, — прошептала Фиби другой служанке, молодой девушке, одетой в бесформенное платье из серого муслина, чепец и грязный передник, — но кофеин еще хуже подействует на его организм, чем алкоголь.
Ее коллега за полдня своей бурной карьеры в «Короне и лилии» Фиби узнала, что девушку зовут Молли, пришла в полное недоумение от ее замечания и едва не выронила из рук тарелку с жареным мясом. Но затем она неуверенно улыбнулась, и у Фиби появилась надежда, что в ее лице она найдет друга если не считать сержанта, который столь ловким ходом спас ее от нежелательного внимания майора. Теперь все, что ей оставалось делать, не попадаться на глаза Лоуренсу: хотя он и был офицером, но джентльменом его никак нельзя было назвать.
Молли отнесла мясо прожорливым ремесленникам, собравшимся за угловым столом, и, возвращаясь к стойке с пустым кувшином, обошла одинокого британца по широкой дуге.
Таверна опустела, и Фиби трудолюбиво отскребала стол, как велела мистрисс Белл, которая, как она сама заявила, гордилась незапятнанной репутацией своей таверны, когда хозяйка подошла и остановилась у ее локтя.
— Он будет высечен за то, что оскорбил майора Лоуренса, — сообщила она тихим и спокойным голосом. — Надеюсь, ты докажешь, что достойна таких страданий.
Фиби почувствовала, что ее сейчас стошнит. Ее ноги ослабели, и она опустилась на скамью рядом со столом, который чистила. В ее голове вертелись ужасные картины: человек, привязанный к позорному столбу и избитый до полусмерти.
— Сержант? — слабо спросила она и со стоном опустила голову на сложенные руки, когда мистрисс Белл кивнула.
Хозяйка таверны нежно положила руку на плечо Фиби в знак грубоватого сочувствия.
— Меня нанимали как шлюху? — спросила Фиби, глядя на обветренное, озабоченное лицо мистрисс Белл. — Поэтому-то Лоуренс так свободно приставал ко мне? Все это случилось потому, что до меня вовремя не дошло, что входит в мои обязанности?
Пожилая женщина покачала головой, и загрубевшая кожа на ее скулах едва заметно покраснела.
— Нет, милочка, ты не обязана делить кровать ни с одним мужчиной, пока сама этого не пожелаешь. Я уже говорила тебе, Лоуренс трус и негодяй, и, кстати, в Континентальной Армии найдется немало таких же, как он. Он не скоро тебя забудет, а тем более сержанта из числа его подчиненных, за то что его выставили на посмешище.
— Могу ли я что-нибудь сделать — пожаловаться кому-нибудь?
— Если ты не хочешь, чтобы этому бедняге пришлось еще хуже, лучше держись от этого дела подальше, и пусть все идет само собой.
— Но если достойного человека собираются высечь из-за меня…
— Ты ничем не можешь ему помочь, — прервала ее мистрисс Белл. — Заканчивай с этим столом, мисс, и отправляйся спать. Ты глаза закрыть не успеешь, как наступит утро.
Жалея, что рядом нет Дункана и мудрых, успокаивающих советов Старухи, Фиби закончила работу и, неся свечу, которую дала ей мистрисс Белл, поднялась по узкой крутой лестнице в свою комнату. Там, раздевшись до нижних юбок, сполоснув лицо холодной водой из кувшина на умывальнике, она повалилась на кровать и заплакала.
Утро, как и предсказывала хозяйка, наступило слишком быстро, и Фиби умылась, оделась и поспешила наружу, в вонючую уборную позади таверны. Она вымыла руки в тазу около задней двери, пользуясь твердым желтым мылом, которое не давало пены, и направилась на кухню.
— Он едва не помер от порки, которую получил из-за тебя, этот Джессеп Биллингтон, — сказала ей рыжеволосая женщина, которая была бы красивой, если бы не оспины, покрывавшие одну ее щеку.
— Лучше помолчи, Элли Райан. Фиби не виновата, что майор Лоуренс свинья, — вступилась за нее Молли с пылом, которого трудно было ожидать от существа, с виду такого хрупкого и кроткого. — Если хочешь знать, именно он заслужил, чтобы с него спустили шкуру.
Фиби сложила руки примиряющим жестом. Не ее вина, что бедняга Биллингтон попал в беду, и уж конечно она не хотела становиться причиной ссоры между Молли и рыжей.
— Пожалуйста, не ссорьтесь, — сказала она, зажмурив глаза, потому что в висках неожиданно вспыхнула ужасная боль. — Сержанту это не поможет, верно?
Через полчаса, когда Фиби подносила двум торговцам завтрак, состоящий из колбасы и пива, ее худшие опасения подтвердились. Сержанта Биллингтона выставили у столба на городской площади и крепко наказали за неподчинение. Как рассказывал один лавочник другому, Лоуренс лично работал хлыстом, и крови было очень много. Изувеченного бедолагу унесли в заднюю комнату кузницы, и все это произошло из-за какой-то девки, прислуживающей в этой самой таверне. «Ну и кого это волнует?» — решили они наконец. Разве сержант не англичанин, и разве эти подонки не разорили многих купцов налогами и войной? Что делать честному человеку, чтобы в эти трудные времена у него был обед на столе? Им оставляют жалкие крохи, которых едва хватает на еду. Фиби, словно она была невидимкой, совершенно не замечали: она была всего лишь прислугой, чем-то вроде скамеечки для ног или преданной собаки. Она подозревала, что даже если бы лавочники знали, что она и есть та самая девка, из-за которой высекли британского солдата, они бы, вероятно, все равно не обратили на нее никакого внимания. Она принесла им пиво, каким-то образом сумев не вылить его им на головы, и, когда мистрис Белл вручила ей корзину и послала за яйцами, направилась не на рынок, а в кузницу.
Вокруг никого не было, уже наступил полдень, и тропическое солнце палило вовсю, и она проскользнула внутрь, торопливо миновала кузнечный горн и лошадей, ржущих в стойлах, и нашла комнату, где лежал Джесап Биллингтон. Он лежал на животе, раздетый до пояса, и его спина была не только исполосована, но вдобавок покрыта синяками и чудовищно опухла. Он выругался, когда Фиби дотронулась до него.
— Мне очень жаль… — сказала она.
— К черту! — прохрипел Биллингтон. — Принеси мне хорошего крепкого виски, красотка, и поживее. Кузнец хранит флягу на одной из полок.
Фиби удержалась от замечания, что для человека в таком состоянии лучше выпить воды, и отправилась на поиски виски. Это было самое меньшее, что она могла сделать для Биллингтона, если вспомнить, что она явилась причиной страданий бедняги.
Биллингтон со стоном приподнялся на покрытом запекшейся кровью локте, когда она наклонилась, протягивая ему флягу; смотреть на его усилие было мучительно. Он надолго припал к горлышку, как человек, умирающий от жажды, и затем снова опустился на солому.
— Я не знаю, зачем ты пришла, мисс, — сказал он. — Но я попрошу тебя, как одна христианская душа другую, чтобы ты оставила меня в покое до самого Судного дня.
— Я хочу чем-нибудь помочь тебе, — сказала Фиби.
— Ты уже и так помогла мне, — ответил Биллингтон, потянувшись к фляге, которую Фиби вложила в его руку. — Будь так добра, уйди отсюда, пока Лоуренс не увидел тебя и не повесил меня как предателя, а тебя как шпионку.
