Однако при виде меня ее взгляд мигом прояснился.

— А-а-ахр! — выдохнула толстуха. Очевидно, Матиаса она не слишком хорошо запомнила, зато моя личность намертво врезалась в ее память.

— Вы хотели проводить нас в офис Эдварда Бартлета.

О своем обещании Глория, видимо, также успела подзабыть. Она вдруг сникла.

— Ах да, как же, — забормотала она. — Со всей душой. — Радости, однако, в ее голосе не прозвучало.

Тревога на лице Матиаса проступала все отчетливее. Он, как и Глория, далеко не ликовал.

Что ж, принято единогласно. Перспектива рыться в бумагах покойника и у меня не вызывала особого восторга. Но выбирать не приходилось.

Я твердо глянула на Матиаса. Мой взгляд говорил: "Ладно, когда в следующий раз меня заподозрят в убийстве, буду сидеть сложа руки и дожидаться, пока меня не свезут в каталажку. Но сейчас мы займемся офисом".

В контору Бартлета мы поехали на моей машине, но за руль сел Матиас. Возражать я не стала. Во-первых, в доисторическом раритете моего друга нет кондиционера. Луисвиль же, как часто бывает с этим городом, все не мог решить, какое в нем время года — то ли еще лето, то ли уже осень.

Вообще погода в Кентукки отличается томительной неопределенностью. На мой взгляд, неудивительно для штата, который во времена Гражданской войны выступал то за южан, то за северян, так и не определившись окончательно, на чьей же он стороне.

Сегодня, в середине сентября, температура в тени доходила до тридцати градусов, и если бы мы ехали на машине Матиаса, то она превратилась бы в настоящий катафалк. Только на кладбище свезли бы не меня. А того, кто не удосужился поставить кондиционер.

Вторая причина заключалась в том, что, откровенно говоря, я ненавижу водить машину.

Знаю, странно слышать такое заявление от агента по недвижимости, ведь по долгу службы мне приходится постоянно колесить по городу. Это все равно как если бы шеф-повар заявил: "В моей профессии я терпеть не могу одного — готовить". И тем не менее я никогда не любила садиться за руль. Эту нелюбовь я объясняю тем, что в прошлой жизни, наверное, была жутко богатой и меня возил личный шофер, как в фильме "Шофер мисс Дейзи". Вот почему вождение кажется мне столь тяжкой обязанностью.

Впрочем, у моего бывшего мужа Эда имеется другая теория. Он уверяет, что если про меня снимут фильм, то он будет называться "Шофер мисс Лентяйки".

Эд думает, что он ужасно остроумный.

Итак, я ненавижу водить машину, а Матиас всегда готов сесть за руль, — хотелось бы верить, что это свидетельствует о нашей удивительной совместимости. Но я не обманываюсь на сей счет. Предложите любому мужчине на выбор: вести машину или предоставить это дело женщине, и он непременно выберет первое. Матиас не оригинален в этом отношении.

Подозреваю, что страсть к вождению как-то связана с мужским самолюбием. По той же причине мужчины не любят, когда их обгоняют на дороге. Каждый инстинктивно понимает, что, если его обгонит другой водитель или за рулем будет женщина, он лишится кусочка своего мужского достоинства.

Разумеется, мужчины неустанно внушают женщинам, что те ничего не смыслят в вождении и только потому их не пускают за руль. Но, по-моему, каждый мужчина в глубине души уверен: позволь он женщине управлять автомобилем, и его голос станет выше на целую октаву.

Контора Бартлета находилась в десяти минутах езды от ресторана. Мы спустились вниз по Бардстон-роуд, свернули на Бродвей, затем почти сразу же на Глиняную улицу и двинулись к реке Огайо. Колес замочить не успели, остановившись в нескольких кварталах от берега, перед главным входом в старое офисное здание под номером 13201 по Глиняной улице.

Однако я почти не обращала внимания на дорогу. У меня была другая забота — устроиться поудобнее.

Глория сидела рядом с Матиасом, указывая путь заплетающимся языком, поэтому я приткнулась сзади. Между прочим, я впервые ехала на моем «терселе» на заднем сиденье. И не могу сказать, что мне хотелось бы повторить этот опыт.

Мой «терсел» ярко-красный снаружи и серый внутри, и у меня возникло ощущение, будто я разъезжаю в пещере на колесах.

В очень маленькой пещере.

Впервые я глубоко осознала тот факт, что владею импортной машиной. И смастерили это средство передвижения маленькие сухощавые уроженцы Азии. Либо сказочные эльфы. Мне на заднем сиденье было невероятно тесно, хотя — спешу добавить — не такая уж я огромная: рост — 167, вес — 65; кажется, я уже об этом упоминала. Словом, не амазонка. Тем не менее я не знала, куда девать ноги, — сгибала, подгибала, скрючивала, пока вовсе не перестала их чувствовать. И когда Матиас выключил зажигание, я не смогла сразу выползти из машины. Пришлось дожидаться, пока восстановится кровообращение.

Мне вспомнилась Эми Холландер. Она тоже ехала на заднем сиденье, но, похоже, не испытывала ни малейших неудобств. Правда, она сантиметра на три ниже меня и — полагаю, вы уже догадались — на парочку килограмм худее. С другой стороны, возможно, Эми тоже чувствовала себя неуютно в моей машине, но промолчала. Впрочем, если ей уютно в обществе ее жениха, Джека Локвуда, то, возможно, органы чувств у нее вовсе атрофированы.

Разминая затекшие ноги, я разглядывала через заднее окошко дом, в котором находилась контора Бартлета.

Старое кирпичное здание в пять этажей, выкрашенное в синевато-серый цвет, с белой аляповатой лепниной и высокими узкими окнами. Такие дома риэлторы восхваляют за "дух старины", на прочий люд веет скорее духом запустения.

Дом был зажат между шикарным частным владением и не менее шикарным кооперативным банком, напротив же располагалась низкая белая коробка, отнюдь не старинная и тем не менее вполне запущенная. Хотя вывеска на фасаде коробки отсутствовала, но не составляло труда догадаться, что перед вами ресторан. По мятому объявлению в большой витрине: "Бутерброды и пирожки". Ниже буквами помельче значилось: "Кофе и домашний окорок". По бокам объявления были налеплены два одинаковых плакатика "Пейте кока-колу" с полустершейся бутылкой.

Либо хозяину по ошибке прислали два экземпляра одного и того же плакатика и он использовал оба, либо он полагал, что совет пить колу не грех повторить дважды.

И я вполне разделяла его точку зрения.

Однако если бы вы захотели освежиться шипучим напитком или перекусить, то вас ожидало разочарование. Витрина под объявлением была заколочена досками, а входная дверь болталась на одной ржавой петле.

В риэлторском бизнесе такое состояние жилых районов именуется «переходным». На практике это означает, что дела здесь идут все хуже и хуже.

Но даже в этом «переходном» районе за дом, в котором находилась контора Бартлета, можно было бы выручить кругленькую сумму. Исключительно по причине близости к центру Луисвиля, где цены на недвижимость неуклонно рвутся ввысь.

Впрочем, на самом деле это здание не стоило ни гроша. И не потому, что обветшало и лет ему было не меньше ста. И даже не потому, что хороший порыв ветра мог запросто сорвать последние уцелевшие ставни. Нет, его дешевизна объяснялась местонахождением — кварталом, традиционно именуемым Мясницким. Некоторые уголки Мясницкого квартала вошли в моду и пользуются большим спросом. Но не тот, где обретались сейчас мы.

Здесь нетрудно было догадаться, почему местность получила такое название, особенно в жаркий летний день. Стоило лишь сделать глубокий вдох.

Совсем рядом находились две фабрики мясных изделий, и при каждой была бойня. Как штат Кентукки лежит на Новомадридском разломе, так Мясницкий квартал лежит в провале между бойнями. В полном провале.

Когда ветер дует в определенном направлении, клиентов сюда лучше не водить. Вонь стоит такая, что они не только снизят цену за дом, но и станут вегетарианцами.

Я сама подумывала о том, чтобы перейти на строгую соевую диету, когда, окончательно распрямив ноги, выбиралась из машины. Матиас уже помог вылезти Глории и теперь стоял перед распахнутой задней дверцей, предлагая мне руку помощи.