Это письмо стало единственным подарком. Мы уже давно перестали отмечать наши дни рождения; Дамблдор, который с первого курса дарил мне какие-нибудь художественные принадлежности, был мертв, а Снейп вообще не баловал своим вниманием — ни положительным, ни отрицательным. Встреча после попытки похищения меча оказалась единственной за все три месяца учебы. Близился декабрь, и я не представлял, насколько директор доволен или недоволен моими действиями и как Пожиратель, представляющий здесь Темного Лорда, и как член Ордена Феникса, следящий за тем, чтобы с учениками в школе не приключалось ничего непоправимого.

Все эти месяцы не было вестей и от Добби. Я очень надеялся, что он не расслабляется, приглядывая за тюрьмой хотя бы по вечерам, после отбоя, но на кухню не заходил — там частенько отиралась Алекто Кэрроу, любившая покомандовать эльфами и полакомиться какими-нибудь сладостями.

Кто бы ни занимал министерские кресла, выпускные экзамены они не отменяли. Профессора продолжали стращать нас грядущими испытаниями, и даже мне иногда становилось неуютно при мысли о том объеме сведений, который предстояло запомнить по истории, начиная с древних времен, когда колдуны были легитимными шаманами и не скрывали своих способностей, переходя к Средним векам с их Статутом о секретности, и заканчивая новейшей историей, в том числе и дуэлью Дамблдора с Гриндевальдом в конце Второй мировой войны.

…— Профессор Макгонагалл, а можно вопрос? — поднял руку Симус Финниган.

— Можно, если он касается этики и философии трансфигурации, — ответила профессор.

— Помните, когда на четвертом курсе Малфоя превратили в хорька, это было этично или нет?

Большая часть учеников расхохоталась. Только что Макгонагалл с трудом утихомирила активных спорщиков на тему, предложенную к обсуждению сегодня: почему, несмотря на возможность трансфигурировать предметы, колдуны не применяют трансфигурацию в производстве? Сперва я не понял, как это связано с этикой — дело здесь было в физике, в той нестабильности, которую получали трансфигурированные вещи, рано или поздно (в зависимости от силы колдуна) возвращавшиеся к исходной форме, — однако дискуссия быстро свернула к исследованию морального облика волшебника, пользующегося неограниченной возможностью трансфигурировать едва ли не всё, что только подвернется ему под руку.

— Мистер Финниган, не думаю, что имеет смысл обсуждать этот эпизод, — неодобрительно проговорила Макгонагалл, игнорируя смех. — Разумеется, это было неэтично — мы не наказываем учеников, превращая их в животных.

— А зря, между прочим, — заметил Финниган, — это куда гуманнее, чем заставлять провинившихся чистить подвал с троллями.

Все снова начали смеяться.

— Большое спасибо, что ты так обо мне заботишься, — переждав шум, сказал я Симусу, приложив руку к груди и слегка склонив голову. — Я бы тоже предпочел превращать учеников в животных вместо того, чтобы каждый день нюхать грязные клетки. Хочешь, вынесу твое предложение на совет школьной администрации?

— Попрошу тишины! — Макгонагалл быстро подняла палочку. — Все достаточно навеселились. Запишите теперь домашнее задание…

Финниган уже не улыбался, враждебно глядя на меня. Я отвернулся. Может, правда вынести, чтобы эти придурки почувствовали, наконец, ответственность за свои слова и дела? Мне представились тюремные камеры, преобразованные в многочисленные клетки, как в зоомагазине или в ветеринарной клинике, и запертые в них животные… Нет уж, пусть лучше будут тролли — там, по крайней мере, клеток всего две.

После звонка на перерыв меня остановила Макгонагалл. Я уже собрал вещи и готовился покинуть аудиторию вслед за Пирсом и Ноттом, когда она подошла ко мне и, пристально взглянув в глаза, спросила:

— Я надеюсь, вы понимаете, что Симус просто неудачно пошутил?

— Я-то понимаю, — ответил я. — А он понимает, что сейчас не время для неудачных шуток?

Макгонагалл помолчала, потом сделала шаг в сторону.

— Всего хорошего, мистер Ди.

Направляясь в класс Слагхорна, я испытывал раздражение и досаду. Симус, видите ли, неудачно пошутил, а злобный Пожиратель и король троллей Линг Ди немедленно воспользовался ситуацией, чтобы изобрести очередное наказание! Она это серьезно? И у кого из нас на самом деле нет чувства юмора?

Вечером я снял с полки новенькую книжку о тибетских практиках, направленных на достижение чистого видения и избавление от двойственности восприятия, благодаря чему, согласно обещаниям авторов, колдун обретал внутренний покой и очищал магические поля, усиливая свои способности. Как обычно, эти практики преимущественно касались изменений в сознании, а не физических упражнений. Я так давно не читал ничего подобного, что проглотил за раз почти треть книги и лег спать, когда время близилось к полуночи.

Кажется, я только закрыл глаза и даже не успел уснуть: кругом была темнота, а кто-то тянул и тряс меня за уши так, словно пытался отодрать их от головы. Схватив лежавшую у подушки палочку, я сел, и комнату озарил тусклый Люмос.

— Линг Ди должен немедленно спуститься в тюрьму! — сидевший у меня на груди Добби отпрыгнул к спинке кровати и теперь щурился от света. — Скорее, скорее, пусть он поспешит!

Хлопок — и эльф исчез. Я мигом натянул джинсы, сунул ноги в кроссовки и выскочил из спальни.

Тюрьма была совсем рядом — наверх из подвалов, через холл у дверей, ведущих в Большой зал, по коридору мимо каморки Филча, открыть вход в стене и вниз, по спиральной лестнице. Чтобы добраться до железной двери с колючим венком, мне понадобилось не больше тридцати секунд.

Взмахнув палочкой, я произнес пароль — и ничего не случилось. Дверь оставалась закрытой. Уже понимая, в чем дело, я на всякий случай повторил пароль и коснулся палочкой двери. Нет, конечно нет… Кэрроу подстраховался точно так же, как и я, когда временно менял пароль от бассейна, желая побыть там один — или, с некоторых пор, вместе с Миллисент. Впрочем, здесь против нового пароля все же было средство: оставленный мне Дамблдором ключ.

Несмотря на риск, я был вынужден воспользоваться заклинанием аппорта. Бежать обратно за ключом, потом снова возвращаться… это слишком долго, можно опоздать. Я не очень хорошо знал ключ, не таскал его с собой и хранил в тумбочке — мало ли, вдруг поля Метки способны его повредить, — но все же иногда держал в руках. Закрыв глаза, чтобы поточнее его представить, мысленно ощутить гладкую поверхность, ту тяжесть, с которой он ложился в ладонь, я вытянул вперед руку и произнес заклинание.

Ключ из черного металла переместился ко мне целым и невредимым. Едва вставив его в замочную скважину, я почувствовал покалывание в кончиках пальцев; еще секунда, и дверь начала отворяться. Сунув ключ в карман и держа перед собой палочку, я вошел в тюрьму.

Мне представлялось, что сейчас я услышу крики, плач, увижу какие-нибудь жуткие сцены, но в тюрьме было тихо. Над одной из камер ближе к карцеру висел светящийся шар. Из-за многочисленных решеток я не мог разглядеть, что там происходило, и надеялся, что меня оттуда тоже не видно. Единственный шанс на победу заключался во внезапности — получи Кэрроу преимущество, и мне не удастся его одолеть; максимум, на что я мог рассчитывать, это уйти в оборону, что было равнозначно поражению.

Я выпустил патронуса прямо к шару над камерой. Внезапнее некуда, подумалось мне. Иллюзий я не питал: патронус не был абсолютным оружием, Флитвик избавлялся от него одним взмахом палочки, и Кэрроу наверняка умел не хуже. Но все-таки его можно было застать врасплох. Вряд ли замдиректора предполагал, что кто-то узнает, где он находится в эту минуту, и обойдет новый пароль на двери.

Патронус материализовался перед деревянными нарами, на которых я увидел Кэрроу, склонившего голову к уху сидящей рядом с ним девочки с длинными светлыми волосами. Одной рукой он обнимал ее, поглаживая по плечу, другой расстегивал пуговицу на голубой блузке. В первое мгновение мне показалось, что девочка под Imperio — она сидела спокойно, с безучастным выражением лица, — но когда перед ней возник патронус, она дернулась назад, стукнувшись головой и спиной о прутья решетки и в страхе распахнув глаза.