В семь тридцать я с тяжелым сердцем постучал в дверь кабинета своего декана. Снейп впустил меня и наложил на замок запирающие чары. Не глядя в мою сторону, он опустился в кресло за столом и указал мне на стоящий по другую сторону стул.

— Прежде, чем мы начнем, — негромко сказал он, — я хочу, чтобы вы знали одну вещь: мы с профессором Флитвиком были против этих субботних занятий, но директор, несмотря на наши возражения, на них настоял. — Снейп сделал паузу, затем продолжил: — Одним из его аргументов — по крайней мере, для моих уроков, — был список литературы, которую вы прочли за последние три года. Вероятно, нас должно радовать, что в стенах Хогвартса вы не слишком увлекались легилименцией…

Я уже был готов возмутиться, поскольку применил ее в Хогвартсе лишь раз, при встрече с Сириусом Блэком, да и то не специально, однако смолчал и постарался успокоиться. Наверняка Снейп сказал это нарочно, чтобы меня позлить.

— … и направили свои усилия на изучение окклюменции, хотя содержание вашего сознания вряд ли представляет интерес для кого бы то ни было…

— Для вас оно представляло интерес, сэр, — не удержался я, вспомнив эпизод с троллем. Как ни странно, зельевар не разозлился.

— Верно, — сказал он все тем же тихим голосом. — Я так и подумал, что именно после того случая вы решили узнать, как защитить свой разум. Что ж, сейчас мы увидим, научились вы за эти годы хоть чему-нибудь, или ваши усилия пропали даром. В принципе, именно этим мы с вами и станем заниматься. Преимущественно окклюменцией, но, возможно, поработаем и с легилименцией… если у меня будет настроение. А теперь поднимайтесь. Для начала в вашу задачу входит полностью закрыть свое сознание, не дав мне в него проникнуть. Полагаю, вы читали об этом у Ниманда…

Я встал ближе к двери, Снейп — напротив меня. Он не дал мне времени на подготовку и концентрацию — как только я повернулся к нему лицом, он направил на меня палочку и сказал:

— Legilimens!

Против его неожиданного натиска — это было уже не то плавное проникновение, которое он исполнил на первом курсе, — я выставил «стену», защиту, дававшую краткое время на то, чтобы сосредоточиться и приготовиться ко второй попытке легилимента забраться в сознание. «Стены» могли быть зрительными и шумовыми, поглощающими и отталкивающими. Моя была шумовой, то есть активировала ту область мозга, что отвечала за обработку звуков, и поглощающей, то есть черной или фиолетовой (как мой патронус). Снейп был вынужден остановиться, сбитый с толку резкими хаотическими звуками, тем самым позволив мне собраться и расслабиться. После этого я дал ему сломать защиту и пропустил дальше.

Ниманд и другие авторы учебников по окклюменции предлагали целый ряд способов полной защиты сознания, напоминая, однако, что человек должен выбрать два-три и развивать только их, чтобы при нападении не терять драгоценное время на выбор. Я практиковал два — «черное море» и «космос». В первом случае окклюмент скрывал свое сознание под гладкой поверхностью черного вязкого вещества, в котором, предположительно, должен завязнуть легилимент, решивший добраться до содержания мыслей, а во втором представлял космическое пространство, что было сложнее, поскольку легилимента приходилось удерживать подальше от галактик и звезд — островков мыслей. Мне нравился космос лишь из-за его красоты, но я не был уверен, что смогу удержать там Снейпа, а потому представил черное море.

То ли зельевар работал не в полную силу, то ли я так отчаянно сопротивлялся, но в результате его атаки оказались безуспешными. В активном противоборстве мы провели не менее десяти минут, пока Снейп, наконец, не покинул мой мозг.

Как только это случилось, я едва не рухнул на пол, так у меня кружилась и болела голова. Впрочем, профессор тоже выглядел неважно. Он сел и откинулся на спинку кресла. Я без сил опустился на стул и дрожащей рукой потянулся за палочкой, чтобы взбодрить себя заклинанием. Однако профессор предостерег меня:

— Не делайте этого. — И через несколько секунд добавил: — Скоро все пройдет.

Я послушался и стал ждать, когда же кабинет перестанет кружиться, а голова — раскалываться от боли.

— Полагаю, на сегодня хватит, — сказал, наконец, Снейп, периодически поглядывая на меня из-за черных прядей. — В следующий раз продолжим. Вы пришли в себя?

— Кажется, да, — сказал я. Голова действительно больше не кружилась, лишь немного побаливала. Не рискуя спрашивать, как у меня получилось, я попрощался и отправился в спальню. Единственное, о чем я думал на обратном пути, так это о том, чтобы лечь и на время забыть обо всем, что сегодня было, от начала и до конца.

В первых числах ноября я пришел к Снейпу узнать, можно ли оставить один предмет, а именно прорицания. Из-за субботних уроков, после которых я все воскресенье чувствовал себя вареным овощем и не был способен ни на физическую, ни на умственную работу, мне приходилось заниматься только в дни учебы, и я катастрофически не успевал выполнять домашние задания по прорицаниям, истории и астрономии. Эти предметы интересовали меня меньше остальных, и практической пользы я в них не видел, но поскольку историю и астрономию бросить было нельзя, вопрос касался только предмета Трелони.

— Вы не можете оставить прорицания, если только не решите заменить их на что-то другое. У вас должно быть хотя бы два дополнительных предмета, — сказал мне Снейп. — Вам стоит лучше организовывать свою работу.

— Я ее нормально организовываю. — Вот уже неделю я был настолько измотан и взбешен собственным бессилием, сказывавшимся даже на моем патронусе, который как-то потускнел и был менее активен, что перестал обращать внимание на то, как и с кем говорю. Хамить Снейпу было небезопасно даже сейчас, когда он занимался со мной по указанию директора, а пытаться убедить его в том, что я элементарно устаю, казалось верхом абсурда — за последние два месяца я узнал его едва ли не лучше, чем за все три года учебы, и ссылка на любое проявление слабости вызвала бы в нем как минимум раздражение. — Просто воскресенья выпадают, и поэтому я ничего не успеваю.

— Почему выпадают воскресенья? — спросил Снейп, сидя ко мне вполоборота и барабаня пальцами по столу. Я застал его в процессе приготовления какого-то зелья, и сейчас оно тихо бурлило на медленном огне, а профессор дожидался нужного момента, чтобы продолжить работу.

«Потому что вот уже два месяца вы используете меня как боксерскую грушу», хотелось сказать мне.

— Побочные эффекты субботних занятий, — сформулировал я более дипломатичную версию ответа. — Профессор, может, мне зелье сварить, чтобы быстрее восстанавливаться?

— Зелье? — переспросил Снейп и повернулся ко мне. — Хотите с пятнадцати лет подсесть на стимуляторы? Забудьте об этом, Ди, не так уж вы и напрягаетесь. А насчет прорицаний… единственное, что я могу вам посоветовать — возьмите вместо них уход за магическими животными и сдайте экстерном. Тогда от одного предмета вы освободитесь до конца года.

Я был изумлен: во-первых, потому, что эта элементарная мысль не пришла в голову мне, а во-вторых, что железный Снейп в этой ситуации проявил понимание.

Из-за своей усталости я почти не следил за тем, что происходит в Хогвартсе. Тремудрый турнир меня не интересовал, равно как не заинтересовал приезд учащихся из Дурмштранга и Бэльстека во главе с их директорами, Игорем Каркаровым и мадам Максим, великаншей, за которой сразу принялся ухлестывать Хагрид. Я мельком видел бэльстековцев, живших в гигантской карете, и подробно рассмотрел корабль, на котором приплыли дурмштранговцы. Пирс, отец которого закончил эту школу, рассказал, что она стоит на берегу моря, и их волшебный корабль может беспрепятственно путешествовать в любую точку мира. Другим событием, служившим темой для бесконечных разговоров и сплетен, был тот факт, что от Хогвартса оказалось выдвинуто два игрока — Седрик Диггори из Хаффлпаффа и Гарри Поттер.