— Вот какой костюм мне нужен, — проговорила она сквозь слезы, показывая на жуткий портрет нищего с искалеченными ногами кисти Брейгеля. — Или, может, изобразить одного из визжащих уродцев Иеронима Босха?

— Беверли, перестань, — сказала я. — Ты красавица.

— Это неправда! Я урод, — рыдала она. — Я калека, Роуз, я отвратительная уродина.

— Чушь собачья! Ты прекрасна.

— Уже нет. Все думают, что я такая храбрая, — всхлипнула она. Ее лицо покраснело и подергивалось от рыданий. — Храбрая Бев. Отважная Бев. Но на самом деле я не такая. Я совсем не такая. Никому не говори, — предупредила она сквозь слезы, — но иногда мне бывает очень плохо.

— Правда? — спросила я.

— Да, — пробормотала она и шмыгнула носом. — Очень. Но я ничего не могу поделать, потому что понимаю, что никогда — уф, уф — не смогу больше ходить и бегать. Я буду сидеть до конца жизни. И я всех уверяю, что смирилась с судьбой, но на самом деле это не так. Я никогда не смирюсь! — Мне снова вспомнились сдавленные рыдания, доносившиеся через стену, и костер из хоккейных клюшек. — И все эти картины, на которых нарисованы прекрасные — уф, уф — женщины, с такими — уф, уф — стройными, идеальными, здоровыми ногами…

— Извини, — произнесла я. Тревор подал ей платочек. — Это я виновата, я их принесла. Тебе нужно выплакаться, — сказала я. Бев зарылась лицом в шкуру Трева. — Что плохого в том, чтобы проявить слабость? С тобой произошло нечто ужасное. Но, Бев, я знаю, что у тебя все будет… — у меня свело горло: рыдания всегда заразительны, — … я знаю, что у тебя все будет хорошо.

Она перестала всхлипывать, подняла голову и вытерла глаза.

— Да, — слабо проговорила она. — Может, и будет. Извини, — сказала она. — Я понимаю, могло быть и хуже. То, как я упала… я могла бы стать полностью парализованной или вообще погибнуть. Может, мне пойти на бал в образе натюрморта, — предложила она с безжизненной улыбкой. — Как-никак, я почти что полумертвая натура.

— Не говори чушь.

Тревор вдруг поплелся в прихожую и вернулся, зажав в зубах телефонную трубку.

— О, — засмеялась Бев и обняла собаку. — Все о'кей, Трев, со мной Роуз. Когда у меня депрессия, он приносит телефон, — объяснила она. — Чтобы я могла позвонить друзьям.

— Как мило, — ответила я. Мое сердце растаяло, как масло, и я погладила Трева за ухом.

— Вообще-то, Роуз, — сказала Бев, сглотнув слезы, на самом деле я плачу не столько из-за несчастного случая, сколько потому что я… — Она замолкла на полуслове. — Потому, что я очень… — Она пожала плечами, воспаленные глаза застыли в одной точке. — Я очень…

— Одинока? — пробормотала я.

Она медленно кивнула и посмотрела на меня.

— Да. Да, я одинока. Если бы у меня был кто-то, с кем можно было бы поделиться, я гораздо легче пережила бы то, что со мной произошло. Но с тех пор как Джефф меня бросил, у меня никого не было, поэтому мне так плохо.

— Но ты же встречаешься с кем-то, — возразила я. — Тебя приглашают на свидания.

— Проблема не в этом. Все дело в Треворе. Понимаешь, каждый раз, когда я знакомлюсь с хорошим парнем, оказывается, что на самом деле его интересует Трев. Парней притягивает новизна ситуации. Шоу «Бев и Трев». Будет чем поразить приятелей в пабе. Но если я знакомлюсь с кем-то без Тревора, мужчины вроде как разочаровываются во мне. Никто не может полюбить меня как отдельного человека. — Этот разговор показался мне жутко знакомым — то же самое говорили близнецы. — В пятницу у меня свидание с одним парнем, — продолжала она. — Но я боюсь, он опять влюбится в Трева.

— Тогда не бери его с собой.

— Но он с ума сойдет. Я не люблю оставлять его одного.

— Пусть приходит ко мне. Тревор, не желаешь ли поужинать со мной в пятницу вечером? — Он завилял хвостом. — О'кей, в семь тридцать, самое позднее в восемь. Если ты вегетарианец, предупреждай сразу. Так, вернемся к делу. — Я взяла один из альбомов, пролистала и вдруг замерла. Взглянула на картину, потом на Бев… Идеально.

— Придумала, — сказала я. И показала ей балерину Дега, готовую выпорхнуть из-за кулис в тонкой, как паутинка, пачке.

Пару секунд Беверли разглядывала картину и вдруг просияла.

— Да. Подходит идеально, — произнесла она.

— Так что же вас беспокоит, Сара? — В четверг вечером я, как обычно, вела программу по звонкам радиослушателей.

— Проблема в том, что мне тридцать девять, и я до смерти боюсь сорокалетия. Что мне делать?

— Сара, милочка, — по-свойски ответила я. Я всегда говорю со слушателями как с друзьями: им это нравится. — Милочка, — повторила я, — сорок в наше время — все равно что тридцать. Кто угодно вам скажет. Сейчас этот возраст переживает бум. Как же Найджелла [15]? Как же Мадонна? Посмотрите на них!.. Ха-ха! Я придумала! Проблема решена! Вам просто нужно сменить имя, чтобы в нем были двойные согласные! На четвертой линии у нас… — Я вгляделась в компьютерный экран. — Кэти… — Кэти? Черт, черт, черт!

— Я хочу, чтобы все слушатели узнали, какая ты мерзкая, МЕРЗКАЯ пакостница, Роуз Костелло! Из-за тебя от меня ушел муж. Сидишь в своей тепленькой студии и раздаешь советы, как Папа Римский, но это ты разрушила мою жизнь, корова несчастная. И ты поплатишься за то, что со мной сделала, за то, что уничтожила мой брак, полезла не в свое дело, мразь! Ты заплатишь мне за все — помяни мои слова, ты очень пожалеешь, что встала у меня на пути… — Психопатку Кэти быстренько заглушили. Через стекло студии я смерила Уэсли убийственным взглядом.

— К сожалению, на сегодня это все, — произнесла Минти с профессиональной выдержкой. — Слушайте нас на следующей неделе. И не забудьте, если у вас есть проблемы, не переживайте — спросите Роуз.

— Уэсли, — сердито выпалила я, распахнув дверь студии. — Какого черта ты опять пустил на линию этого ротвейлера? Если мне захочется, чтобы меня запугивали и оскорбляли, я попрошу своего редактора, и он будет рад делать это хоть каждый день.

— Извини, — промычал Уэсли. Его лысина поблескивала в свете студийной лампы. — Она сама… понимаешь, сама как-то просочилась.

— Ты записал ее номер?

— У нее защита от определителя.

Ага! Так я и думала.

— Понимаешь, кто-то — возможно, она — звонит мне домой и дышит в трубку, и мне это уже надоело.

Сидя в такси по дороге в Кэмбервелл я подумала: что, если эта женщина не просто жалкая психопатка, а на самом деле опасна? Один раз у Дафны, психолога «Дейли геральд», появился один ненормальный, который ее преследовал и в конце концов пробрался к ней в офис с топором. Сейчас он в длительном отпуске в психушке. Что если Безумная Кэти тоже решит сделать что-нибудь подобное?

Двойняшки секретничали по поводу своих костюмов, а вот Тео еще не определился. Ему бы предстать в образе статуэток Джакометти, подумала я, тайком разглядывая его хрупкую фигуру [16]. А мы с Бев отправились в магазин «Безумный мир» в Ченсери-лейн, чтобы взять маскарадные костюмы напрокат. В такси она рассказала мне, как прошло вчерашнее свидание. Бев была разочарована.

— Представляешь, он предложил, чтобы каждый заплатил сам за себя! Вот убожество!

— Я всегда сама за себя плачу, — удивилась я. — И что в этом такого? Мы же современные женщины.

— Но не на первом же свидании, — возмущенно возразила она. — Это ни капли не романтично.

— Когда мы ужинали с Эдом, я всегда платила сама за себя.

— Что? С самого первого свидания?

А я даже и не задумывалась, что в этом есть что-то плохое.

— Да, — ответила я. — С первого свидания. Он тогда только что купил большой дом, так что мне показалось справедливым, чтобы мы платили поровну.

Я доставала костюмы с вешалок, а Тревор помогал Бев переодеться. Снял ее туфли зубами, а когда она скомандовала ему: «Тяни, Трев! Тяни!», стянул с нее спортивные брюки. Я протянула ей балетную пачку через занавеску и помогла завязать ленточки на пуантах.