— Что же, — отозвался князь скучающим тоном, — вы правы. Раз уж начали рассказывать, так говорите все.

— Так вот, Рэндольф виделся с отцом по меньшей мере раз в день. И при этом жил он столь уединенно, что многие его друзья полагали, будто Рэндольф по-прежнему находится в Индии. И лишь в одном он счел для себя возможным нарушить свою приватность. Вы, разумеется, знаете, что Орвены были и, думаю, всегда будут самыми ярыми и убежденными консерваторами. Во всей Англии трудно найти другой столь же древний и славный род, который был бы так страстно предан этой партии. Так вот, представьте, Рэндольф выставил свою кандидатуру на парламентских выборах от партии радикалов округа Орвен, дабы потеснить нынешнего представителя! Посему, согласно заметкам в местной прессе, ему пришлось три раза выступить с публичными заявлениями и огласить свои новые политические воззрения. Вслед за этим он присутствовал при закладке фундамента новой баптистской церкви, председательствовал на методистском чаепитии и проявил неожиданный интерес к плачевному положению местных рабочих. Одну из спален на верхнем этаже Орвен-холла он приспособил под классную комнату и дважды в неделю обучал там деревенских неучей основам механики.

— Механики?! — вскричал Залесский, на мгновение подавшись вперед. — Фермеров?! Почему не основам химии? Или ботаники? Почему — механики?

Впервые он проявил хоть какое-то внимание к этой истории. Я обрадовался этому проблеску интереса с его стороны и продолжил:

— Почему — не важно, да и нельзя найти объяснения подобным причудам. Полагаю, он хотел дать юным невеждам некое представление о самых простых законах силы и движения. Но тут я должен вывести на сцену нового персонажа этой драмы — ключевого персонажа. Однажды в Орвен-холл пришла некая женщина и потребовала встречи с его хозяином. Говорила она с сильным французским акцентом. Женщина была немолода, но все еще хороша собой: огненные черные глаза, бледная матовая кожа. Одета она была в дешевое платье кричащей расцветки, причем изрядно поношенное, волосы растрепаны, манеры — отнюдь не великосветские. Во всем ее облике и поведении сквозили злоба, раздражение и вместе с тем неуверенность. Дворецкий не впустил ее, сказав, что лорд Фаранкс никого не принимает. Но незваная гостья упорно настаивала на своем, пытаясь проникнуть внутрь, поэтому пришлось выдворить ее силой. Все это время из коридора доносился разгневанный рев хозяина дома; лорд был взбешен этим неожиданным нарушением тишины. Женщина ушла, яростно жестикулируя и призывая проклятия на голову лорда Фаранкса и на весь свет. Позже выяснилось, что она обосновалась в Ли — деревушке неподалеку от усадьбы. Женщина эта, назвавшаяся Мод Сибрас, еще трижды пыталась попасть в Орвен-холл, но всякий раз ей отказывали в приеме. После этого слуги решили, что уместно будет сообщить о ее визитах Рэндольфу. Он распорядился, чтобы женщину провели к нему, если она придет снова. Она явилась на следующее утро и долго беседовала с Рэндольфом наедине. Служанка, некая Хестер Дайетт, слышала, как Мод Сибрас то и дело повышала тон, как бы возражая собеседнику, а Рэндольф тихим голосом пытался ее успокоить. Беседа велась на французском, так что служанке не удалось разобрать ни слова. Наконец женщина вышла, гордо подняв голову, и торжествующе ухмыльнулась, проходя мимо дворецкого, который прежде не пускал ее в дом. Больше она не искала возможности попасть в Орвен-холл. Но ее сношения с обитателями этого дома отнюдь не прекратились. Вышеупомянутая Хестер утверждает, будто как-то раз, припозднившись, возвращалась домой через парк и увидела, что на скамье в тени деревьев беседуют двое. Спрятавшись за кустами, Хестер разглядела, что это были Рэндольф и та самая странная женщина. Эта же служанка показала, что не раз встречала эту пару в самых разных местах, а среди писем, которые нужно было относить на почту, то и дело попадались конверты на имя Мод Сибрас, надписанные рукой Рэндольфа. Позднее одно из этих писем удалось отыскать. Эти частые встречи, кажется, некоторым образом поумерили радикальный пыл нашего политического неофита. Таинственные рандеву, происходившие всегда под покровом тьмы и неусыпным оком бдительной Хестер, зачастую приходились на тот же час, что и занятия с фермерами, так что последние случались все реже и реже, пока, наконец, почти не прекратились.

— Ваша повесть становится неожиданно увлекательной, — сказал Залесский, — а что с тем найденным письмом Рэндольфа — что в нем было?

Я прочел ему:

Дорогая мадемуазель Сибрас,

Я прилагаю все усилия, чтобы переменить отношение моего отца к Вам, но оно остается неизменным. Если бы я только мог уговорить его встретиться с Вами! Но он, как Вам известно, человек несгибаемой воли, и посему Вам остается лишь поверить мне — я делаю все, что в моих силах. Признаю, что Ваше положение довольно непрочно: я уверен, что Вы упомянуты в завещании лорда Фаранкса, но он собирается на этой неделе составить новое. Поскольку он весьма разгневан Вашим приездом в Англию, думаю, теперь Вам не достанется и сантима. Но пока этого не произошло, нам стоит надеяться на благоприятный исход Вашего дела, и прошу Вас — не позволяйте своему справедливому негодованию выходить за границы разумного.

И скренне ваш

Рэндольф.

— Отличное письмо! — вскричал Залесский. — Вот истинная мужская прямота! Но как насчет фактов — это все правда? Лорд действительно составил новое завещание?

— Нет, но, быть может, тому препятствовала его смерть.

— А полагалось ли мадемуазель Сибрас что-то по старому завещанию?

— Да, тут все верно.

На мгновение лицо князя искази лось, как от боли.

— Ну а теперь, — продолжил я, — мы переходим к развязке драмы, в которой один из самых выдающихся мужей Англии пал от рук неизвестно го злодея. Письмо к Мод Сибрас, которое я вам прочитал, было написано пятого января. На следующий день, шестого января, лорд Фаранкс на целые сутки перебрался из своей комнаты в другую, в то время как опытный мастер производил в его покоях какие-то усовершенствования. Когда мастер закончил работу, Хестер Дайетт спросила его, что именно он там делал, и тот ответил, что установил на окне, выходящем на балкон, некое запатентованное устройство, чтобы лучшим образом защитить дом от вторжения грабителей: недавно в округе было совершено несколько краж. Однако показаний мастера на суде так и не услышали, поскольку накануне произошедшей трагедии тот внезапно скончался. На следующий день, седьмого числа, Хестер, которая принесла обед лорду Фаранксу, почудилось, будто лорд «мертвецки пьян», хотя она и не может толком объяснить, что навело ее на эту мысль (она видела лорда лишь со спины, тот сидел в кресле, повернувшись к камину). Восьмого числа случилось нечто примечательное. Лорд, наконец, согласился принять Мод Сибрас и утром того же дня собственноручно написал ей записку, извещая о своем решении. Записку почтальону передал Рэндольф. Позже содержание записки также стало известно. Вот что там говорилось:

Для Мод Сибрас.

Вы можете прийти сегодня вечером, после наступления темноты. Зайдите с южной стороны дома, подойдите к балкону и войдите в мою комнату. Но помните, что Вам не стоит питать никаких надежд и что с сегодняшнего вечера я навсегда вычеркиваю Вас из своей памяти. Однако я готов выслушать Вашу историю, хоть и знаю заранее, что в ней не будет и слова правды. Уничтожьте эту записку. Фаранкс.

Продолжая свой рассказ, я заметил, что выражение лица князя Залесского стало постепенно меняться. В резких чертах его лица все более и более проявлялось то, что я могу описать лишь как необычайную пытливость — пытливость самого нетерпеливого характера, бесцеремонную в своей алчности. Его зрачки сузились до небольших точек и стали центрами двух пылающих кругов света. Казалось, Залесский вот-вот начнет скрежетать своими мелкими острыми зубами. Лишь однажды прежде довелось мне видеть такое же выражение на его лице… В тот раз князь схватил древнюю табличку, испещренную полустершимися иероглифами — да так цепко, что пальцы у него побелели, — устремил на нее страстный, вопрошающий взгляд и словно бы напряжением всей своей духовной мощи извлек из нее некую тайну, сокрытую от посторонних глаз. Затем он откинулся назад, бледный и ослабевший после столь тяжко ему давшейся победы.