Ю. Клинёнова, перевод на русский язык и вступление, 2008
ГРАНТ АЛЛЕН
РУБИНЫ РЕМАНЕТОВ
— 1 —
Персис Реманет была богатой американской наследницей. Как она сама справедливо замечала, это стало обычной профессией для молодой женщины: в наши дни что ни американка, то богатая наследница. В лондонском обществе бедная девушка из Калифорнии явилась бы приятной неожиданностью. Но до сих пор лондонскому обществу на таковых не везло.
Персис Реманет возвращалась домой с бала у Уилкоксов. Она конечно же гостила у сэра Эверарда и леди Маклур в их доме в Хэмпстеде. Я не случайно сказал «конечно же»; ведь если вам или мне доведется посетить Нью-Йорк, нам придется остановиться в «Виндзоре» или на Пятой авеню, рассчитывая только на собственные средства (пять долларов в день, не считая вина и дополнительных расходов); но когда в Лондон приезжает хорошенькая американка (а каждая американка по определению хорошенькая, по крайней мере в Европе; полагаю, дурнушек они оставляют для домашнего потребления), она неизбежно гостит либо у вдовствующей герцогини, либо у знаменитого члена Королевской академии художеств, каковым и являлся сэр Эверард. Янки посещают Европу, чтобы увидеть, среди всего прочего, наше искусство и нашу знать, и благодаря свойственному им упорству умудряются попасть в такие дома, куда нам с вами никогда не раздобыть приглашений, даже если мы посвятим этому делу все долгие годы нашей добродетельной жизни.
Однако к Уилкоксам Персис ездила не с леди Маклур. Маклуры были слишком важными особами, чтобы знаться со всякими там Уилкоксами, которые хотя и пользовались колоссальным влиянием в Сити, но картин не приобретали; а академики, как вы знаете, не снисходят до просвещения дельцов из Сити, за исключением собственных клиентов. (Академики обычно называют их «покровителями искусств», но я предпочитаю простое деловое слово: оно звучит не так покровительственно.) Итак, Персис заняла место в карете миссис Данкан Харрисон, жены известного члена парламента от Хакнесского округа Эльметшира, предложившей довезти ее к Уилкоксам и обратно. Миссис Харрисон слишком хорошо знала обычаи и нравы американских наследниц, чтобы предлагать себя Персис в качестве дуэньи. В самом деле, Персис, будучи свободной гражданкой Америки, стоила трех замужних англичанок и отлично могла о себе позаботиться в любой части света.
Надо заметить, что у миссис Харрисон был брат, ирландский баронет сэр Джастин О'Бирн, ранее служивший в восьмом гусарском; он сопровождал дам к Уилкоксам и потом обратно в Хампстед, устроившись на заднем сиденье экипажа. Сэр Джастин был одним из тех очаровательных ирландцев, ни на что особо не годных и ничем определенным не занятых, которых все любят и все осуждают. Он побывал везде, попробовал все, — вот только на хлеб себе не зарабатывал. Отсутствие арендной платы в 6о-х и 70-х не помешало его отцу, старому сэру Теренсу О'Бирну, так долго представлявшему Коннемару в дореформенном парламенте, послать сына Джастина в Итон, а позже — в модный колледж в Оксфорде. «Он воспитал меня как джентльмена, — с сожалением говаривал сэр Джастин, — но упустил из виду, что джентльмену требуется соответствующий доход».
Тем не менее общество считало, что людей, подобных О'Бирну, стоит поддерживать на плаву; и действительно, общество всечасно его поддерживало неким таинственным образом, — поскольку мы с вами в свете не вращаемся, нам вовек не понять, как такое возможно. Сэр Джастин тоже попробовал свои силы в политике: одно время он сидел в парламенте прямо за великим Парнеллом [17]и при этом не утратил всеобщего расположения даже в те далекие дни, когда считалось непреложной истиной, что гомруль [18]— дело, недостойное джентльмена. Это была лишь одна из диких ирландских выходок О'Бирна, говорили в свете с той редкой снисходительностью, что распространяется на особых любимцев общества и уживается с крайней жестокостью по отношению к тем, кто нарушает его неписаные правила. Если бы О'Бирн в порыве политического энтузиазма взорвал пару царей, общество сочло бы это еще одной «эксцентричной выходкой». Он служил в кавалерийском полку, но вышел в отставку, по слухам, из-за некой дамы, по поводу которой они с полковником не сошлись во мнениях. Теперь же он был джентльменом без определенных занятий и вращался в лондонском свете, причем люди сведущие (а они знают о ближнем больше, чем он сам о себе) говорили, что он ищет милую девушку с кое-каким приданым.
Сэр Джастин был особенно внимателен к Персис в этот вечер.
Сэр Джастин был особенно внимателен к Персис в этот вечер; впрочем, он был к ней особенно внимателен с первого дня их знакомства; возвращаясь с бала, он всю дорогу смотрел на нее почти до неприличия пристально. Хорошенькая калифорнийка откинулась на сиденье и томно поглядывала на него. Этим вечером на ней было нежно-розовое платье, в котором она выглядела превосходно, а знаменитые рубины Реманетов пламенно сверкали и переливались на шее, оттеняя снежную белизну ее кожи. Это была шея достойная кисти живописца. Взгляд сэра Джастина несколько раз с сожалением задержался на сияющих рубинах Он совершенно искренне восхищался Персис. После семи-восьми сезонов в лондонском обществе светский молодой человек вряд ли может настолько потерять голову, чтобы в кого-то влюбиться; он привыкает критически оценивать все) тех прелестных девиц, которых мамаши выставляю на обозрение его светлости и размышлять с усталой улыбкой, что вот эта или вон та, вполне возможно подошла бы ему, если бы не… — и тут неизменно возникает роковое НО. И все же сэр Джастин, вздохнув, признался себе, что Персис ему очень нравится; он была так свежа и непосредственна, так остроумна! Что до самой Персис, она бы все отдала (как и любая другая американка), чтобы называться «миледи»; и пока еще она не встречала титулованных поклонников, которые бы ей хоть наполовину так нравились, как этот очаровательный дикий ирландец.
Экипаж остановился у особняка Маклуров. Сэр Джастин выпрыгнул из кареты и подал руку Персис. Вам, конечно, знаком дом сэра Эверарда Маклура — один из тех больших, новых, изысканных особняков из красного кирпича и старого дуба, что построены на вершине холма; он скромно стоит в некотором удалении от дороги, а его просторное деревянное крыльцо словно создано для сцен прощания. Сэр Джастин взбежал по ступенькам, чтобы позвонить в дверь; слишком горяча была ирландская кровь в его жилах, чтобы уступить эту приятную обязанность лакею. Но он не стал звонить сразу. Рискуя навлечь на себя неудовольствие миссис Харрисон, едущей его в экипаже, он задержался еще на пару минут с прелестной американкой.
— Вы сегодня очаровательны, мисс Реманет, — сказал он, когда на крыльце она отбросила на мгновение легкую накидку и на снежной шее сверкнули знаменитые рубины, — эти камни так вам идут.
Персис взглянула на него и улыбалась.
— Вы так думаете? — спросила она легким трепетом, ведь, в конце концов, и американская наследница тоже женщина. — Что ж, я очень рада. Но сегодня мы должны проститься, сэр Джастин: на следующей неделе я уезжаю в Париж.
Даже в темноте крыльца, еле освещенного изящным красно-синим фонарем в кованой оправе, она заметила тень разочарования, промелькнувшую на его красивом лице, когда он воскликнул:
— Нет, не может быть! О, мисс Реманет, мне так жаль! — Он сделал паузу и, уже сдержаннее, произнес: — Впрочем… — после чего замолк.
Персис быстро взглянула на него.
— Впрочем — что? — спросила она с явным интересом.
Молодой человек чуть слышно вздохнул.
— Впрочем — ничего, — уклончиво ответил он.
— Возможно, для англичанки этого достаточно, — заявила Персис с американской прямотой, — но не для меня. Вы должны сказать, что именно вы имели в виду.