— Я согласен на ваши условия, мадам, — объявил он.

— Этого достаточно. Теперь я веду вас в то место. Нужно, чтоб вы один меня провожаете, потому что мой муж совсем сумасшедший в эта страна, где не может понимать ни одно слово, что говорят вокруг. Его бедный ум кричит: «Караул, окружают!» — когда он видит, как два иностранца идут к наш дом. Мой муж, он стал очень ужасный из-за свое беспокойство. Только представите, он держит на огонь котелок с расплавленный свинец и тут же бросит туда клад и расплавит его совсем, если будет решать, что опасность пришел.

«Что ж, — подумал Каррадос, — вполне естественная мера предосторожности для простого виноградаря из Калабрии!»

— Очень хорошо, — продолжал он уже вслух, — я пойду с вами совсем один. Но где же это место?

Мадам Феррайя порылась в древнем кошельке, который она извлекла из своей порыжевшей сумочки, и предъявила клочок бумаги.

— Иногда люди не понимают, как я говорю это название, — объяснила она. — Sette [132], Херрингбон…

— Вы позволите? — сказал Каррадос, протягивая руку. Он взял бумагу и кончиками пальцев коснулся написанного. — Ну конечно, Херонсборн-плейс, семь. Это на краю Херонсборн-парк, не так ли? — Говоря это, он небрежно положил бумажку на край стола и поднялся. — На чем вы приехали, мадам Феррайя?

Мадам следила за действиями Каррадоса с затаенной усмешкой, которая, однако, не прозвучала в ее голосе.

— На автобус — сначала один, потом другой, на каждый поворот спрашиваю, и так без конца! — вздохнула она.

— Сегодня вечером я уже отпустил шофера, так как не собирался никуда выезжать, но сейчас вызову такси, и машина уже будет у ворот, когда мы выйдем. — Быстро справившись с этим делом, Каррадос позвонил Грей-торигу по домашнему телефону.

— Я собираюсь наведаться в Херон-сборн-парк, — объяснил он. — Вы меня, пожалуйста, не ждите, но если кто-нибудь придет с визитом, передайте, что я уехал не более чем на час.

Паркинсон беспокойно кружил по холлу. С совершенно несвойственной ему навязчивостью он пытался предложить своему хозяину то одну вещь, то другую, в чем Каррадос абсолютно не нуждался. На этого, обычно столь любезного и почтительного человека непривлекательная внешность мадам Феррайя, кажется, действовала чарующе: эта леди то и дело обнаруживала, что ее пристально разглядывают, и всякий раз Паркинсон виновато отводил взгляд. Но никакие странности поведения слуги не могли задержать хозяина больше, чем на пару минут.

— Разве я не еду с вами, сэр? — В этом вопросе прозвучал недвусмысленный намек на то, что будет гораздо лучше, если хозяин отправится не один.

— На сей раз нет, Паркинсон.

— Как скажете, сэр. Может быть, вы оставите номер, по которому можно будет позвонить в случае необходимости?

— Я отдал все необходимые распоряжения мистеру Грейторигу.

Исчерпав все ресурсы, Паркинсон отступил. Идя с Каррадосом по подъездной аллее, мадам Феррайя захихикала с издевкой:

— Ваш слуга думает, что я могу вас кушать, синьор, — игриво заявила она.

Каррадос, прекрасно понимавший, почему Паркинсону изменила его обычная выдержка, — ведь сам он узнал в мадам Феррайя прелестную Нину Брен, участницу истории с сицилийской тетрадрахмой, лишь только та открыла рот, — по достоинству оценил дерзкую шутку. Но прошло целых полчаса, пока то же открытие совершил Паркинсон. Недавно приехавший инспектор Бидл как раз беседовал с Грейторигом, когда преданный камердинер ворвался к ним и, в состоянии глубочайшего отчаяния (каковым его до сих пор видеть никому не приходилось), выпалил в качестве предисловия:

— Ее уши, сэр! Я узнал ее по ушам! — А затем поведал, как, оставшись в одиночестве, он заставил свою память работать на полную мощность и как подозрения его сменились сначала уверенностью, а затем — страхом.

Тем временем объект его беспокойства вместе со своей спутницей как раз садились в такси.

— Херонсборн-плейс, семь, — сказал шоферу Каррадос.

— Нет-нет, — вмешалась дама, словно приняв какое-то решение, — пусть он останавливается в начало улица. Идти недалеко. Вдруг мой муж помутится в разум: темно, он будет думать, что это полиция пришла его арестовать, лучше не надо.

— Брекедж-роуд — на пересечении с Херонсборн-плейс, — назвал Каррадос новый адрес.

Среди знающих людей Херонсборн-плейс пользовалась репутацией самого заброшенного уголка в радиусе четырех миль. Стоит ли объяснять, что это был глухой тупик. Одной стороной улица граничила с Херонсборн-парком, однако же он ниоткуда не просматривался. По обеим сторонам — то поодиночке, то парами — выстроились неприметные домишки, зато таких обширных тенистых садов, как здесь, не встречалось в округе. Агенты по продаже недвижимости расхваливали их «очаровательную старомодность» или же «наличие современных удобств» — в зависимости от предпочтений своих клиентов.

Такси отпустили на углу, и мадам Феррайя повела своего спутника по тихой пустынной улочке. Ее болтовня стала еще более оживленной, она говорила без умолку, лишь укрепив подозрения Каррадоса, что ведут его не туда.

— Мадам Феррайя, боюсь, как бы, приглядывая за мной, вы не пропустили нужный дом. Номер семь, не так ли? — прервал он ее излияния.

— Не пропущу, — быстро ответила она. — Он немного дальше. Номера идут с другого конца. Но мы уже пришли. Ессо! [133]

Она остановилась у ворот и, отперев их, провела Каррадоса внутрь. Они вошли в сад, влажный и напоенный сладкими ароматами росистого вечера. Когда женщина повернулась, чтобы закрыть ворота на засов, благовоспитанный джентльмен попытался опередить ее, при этом с его головы слетела шляпа.

— О, простите мою неуклюжесть, — извинился он, нащупывая шляпу на ступеньках. — Мои прежние порывы и моя нынешняя беспомощность… Увы, мадам Феррайя.

— На ошибках учатся, — важно проговорила мадам. Вряд ли она подозревала, бедняжка, что как раз в тот момент, когда она изрекала эту избитую истину, Каррадос, под покровом темноты и шляпы, загубил золотой перстень с печаткой, нацарапав им семерку на ступеньке сада, чтобы можно было опознать это место, если понадобится. Очень уж подозрительна улица, нумерация домов которой начинается с глухого конца.

— Крайне редко, — заметил Каррадос. — Ошибившись раз, люди не перестают рисковать. Итак, мы на месте?

Мадам Феррайя открыла входную дверь и пропустила Каррадоса в узкую прихожую. Щелкнул замок. Комната, в которую его привели, находилась в задней части дома и, стало быть, окнами выходила в парк. И вновь в двери повернулся ключ.

— Прославленный мистер Каррадос! — объявила мадам Феррайя с ноткой триумфа в голосе. Она сделала жест рукой в направлении поджарого черноволосого мужчины, стоявшего возле двери, в которую они вошли. — Мой муж.

— В нашем скромном жилище, без всяких церемоний, — в том же духе откликнулся тот, — это прекрасно!

— Еще более прославленный месье Домпьер, если не ошибаюсь? — парировал Каррадос. — Рад личному знакомству.

— Так вы знали! — воскликнул собеседник (оказавшийся не кем иным, как Домпьером). — Стокер, вы были совершенно правы, я должен вам сотню лир. Кто же узнал тебя, Нина?

— Понятия не имею, — сердито отозвалась мадам Домпьер безо всякого акцента. — Может, наш слепой гость сам и догадался.

— Неужели вы считаете, что вашу несравненную супругу можно забыть так скоро? Эх вы, Домпьер, а еще француз!

— Вы все знали, месье Каррадос, — повторил Домпьер, — и все-таки отважились сюда прийти. Вы или дурак, или герой.

— Он энтузиаст — это еще хуже, — пояснила Нина. — Я ведь тебе говорила: совершенно не важно, узнает он меня или нет.

— Без сомнения, месье Домпьер, вы сгущаете краски, — проговорил Каррадос. — Однако не могу не отдать должного вашему усердию. И хотя обстоятельства нашей встречи достойны сожаления, я попробую извлечь из нее максимум пользы. Позвольте мне взглянуть на то, о чем вела речь мадам, и мы обсудим, сколько это может стоить. Я уполномочен вести переговоры.