— Куда теперь?

— В Париж.

Эйннер встретил известие спокойно.

— Самые опасные — первые два часа, пока не доберемся до Франции. Проблемы могут быть, если владелец заявит о пропаже.

— Так поезжай быстрее.

Эйннер внял совету и добавил газу. Вырвавшись из города, они свернули на шоссе A3, по которому домчались до Висбадена, перескочили на другую трассу и еще через час выбрались на ведущую во Францию широкую и ровную автостраду А6.

— Будешь молчать или расскажешь? — спросил Эйннер.

Глядя в окно, Мило видел знакомый придорожный пейзаж — почти никакой разницы, например, с северной частью штата Нью-Йорк.

— Хочу поговорить с Дианой Морель, она же Рене Бернье.

— С той писательницей-социалисткой?

— С ней самой.

— И чего ты от нее ждешь?

— Ясности. Мы взялись за Энджелу только из-за китайского полковника.

Эйннер помолчал, но продолжения не последовало.

— И? — не выдержал он.

— И что?

— Хочу знать, тебе действительно нужна моя помощь? Нет, правда, Мило. Думаешь, люди будут принимать все на веру. — Не дождавшись от спутника реакции, он спросил: — Знаешь, почему я хорош в своем деле?

— Потому что красавчик?

— Потому что я стараюсь как можно меньше думать. Не притворяюсь, будто разбираюсь в чем-то или понимаю что-то. Мне достаточно того, что говорит Том. Когда Том на линии, он для меня Бог. Но ты, друг мой, ты не Том.

Он был прав, и Мило изложил ему урезанную версию последних событий, включая визит во Флориду Джанет Симмонс и секретное распоряжение Грейнджера выйти на контакт с ним.

— Здесь, в Европе, все началось, по сути, с полковника и Рене Бернье. Вот почему, прежде чем решать, что делать дальше, нужно четко расставить факты.

— Пусть так, — согласился Эйннер. — А что потом, когда Диана тебя просветит?

— Там будет видно.

Хотя Том Грейнджер и приказал Эйннеру помочь коллеге, Мило знал: приказ действует до того момента, пока не поступит новый. Если утром Туристу позвонят и скажут убить его пассажира, он сделает это, не моргнув глазом. Впрочем, пока Эйннера, похоже, устраивала сложившаяся ситуация.

Хозяин «мерседеса» установил на панели адаптер для плеера, и, когда Мило, порывшись в рюкзаке, подключил свой айпод, салон заполнил голос Франс Галль.

— Что это? — с оттенком раздражения полюбопытствовал Эйннер.

— Лучшая в мире музыка.

В половине пятого пересекли практически не существующую границу. Из трех повстречавшихся до этого полицейских машин ни одна интереса к ним не проявила. Ползущее вниз по ветровому стеклу солнце время от времени пряталось за серые, размытые кляксы облаков, появлявшиеся все чаще по мере приближения к Парижу.

— Машину оставим у себя до завтра, — сказал Эйннер. — Найдем какое-нибудь «рено». Стараюсь протестировать все главные европейские бренды, пока себе ничего не купил.

— Том не позволяет? Придется ведь проходить регистрацию?

Эйннер пожал плечами, словно желая сказать, что такого рода проблемы могут волновать лишь зеленых новичков.

— У меня есть легенда на черный день. Кое-какие покупки в ней лишними не будут.

Мило подумал, что выстраивал свою несколько лет.

— Квартира?

— Есть кое-что. На юге.

Наверное, так делают все Туристы, решил он. По крайней мере, те, что попредусмотрительней.

— Что за дело у тебя было во Франкфурте? Подрядился учить манерам банкиров?

Эйннер пожевал шелушащуюся нижнюю губу, решая, очевидно, какую степень откровенности можно позволить.

— Банковское дело — занятие грязное. Но задание было достаточно простое. Получить ответы, а потом избавиться от улик.

— И как, успешно?

— У меня по-другому не бывает.

— Я и не сомневаюсь.

— Не веришь!

Немного помолчав, Мило сказал:

— Успех и неудача раздаются Туристам равной мерой. И означают всегда одно и то же — завершение работы.

— Господи, уж не цитируешь ли ты книгу?

— Тебе бы не помешало ее почитать. Тогда и жизнь воспринимается легче.

Эйннер нахмурился, что дало Мило повод для тайного удовлетворения. Он еще помнил те, не столь давние, времена, когда сумасшедший, рваный, не совпадающий с биологическим ритм жизни бросал из одной крайности в другую — от желания покончить с собой к ощущению собственной непогрешимости и неуязвимости. Последнее явно проступало в словах и поведении Эйннера, а чрезмерная самоуверенность для Туриста — прямой путь к скорой смерти. Если для того, чтобы заставить его услышать предостережение, нужно солгать, что ж, так тому и быть.

— Где ты ее нашел? — поинтересовался Эйннер, напряженно всматриваясь в темнеющую дорогу.

— В Болонье. — Для пущей убедительности Мило хмыкнул и качнул головой. — Не поверишь, в книжной лавке.

— Шутишь.

— Пыльное такое заведение, со стеллажами до потолка.

— И как ты туда добрался?

— Шел по ключам, не хочу утомлять тебя деталями, но последняя подсказка попалась мне в одной испанской мечети. Была спрятана под корешком переплета Корана. Представляешь?

— Ну и ну. И что это была за подсказка?

— Адрес книжной лавки и указание, на каком стеллаже искать. Понятно, что держали ее на верхней, чтобы посторонний случайно не прихватил.

— Она большая?

Мило покачал головой.

— Не больше брошюры.

— И сколько времени у тебя на это ушло?

— Чтобы найти книгу?

— Да, с самого начала.

Ответить нужно было так, чтобы дать Эйннеру понять, что поиски — дело нелегкое, но при этом и не погасить надежду.

— Месяцев шесть или семь. Нужно только выйти на след, а потом тебя уже несет инерция. Тот, кто оставлял ключи, знал, что делает.

— Оставлял? По-твоему, это был он? А почему не она?

— Найди книгу, и сам поймешь.

За полчаса до Парижа низкое солнце окончательно скрылось за облачной пеленой. Пошел дождь. Эйннер, проклиная погоду, включил «дворники».

— Куда теперь?

Мило посмотрел на часы — около семи вечера. Вообще-то он надеялся отыскать Диану Морель, но рассчитывать на то, что она допоздна задержится на работе в пятницу вечером, не приходилось.

— К Энджеле. Переночую у нее.

— А я?

— У тебя здесь вроде бы какая-то знакомая.

Эйннер покачал головой.

— Не думаю, что сегодня что-то получится.

Скорее всего, решил Мило, никакой подружки и не было.

К дому Энджелы подъезжали медленно, опасаясь людей из ГУВР, но ни подозрительных личностей, ни фургончиков, служащих обычно мобильными пунктами наблюдения, не обнаружилось. Остановились в паре кварталов от дома, так что Мило пришлось пробежаться до подъезда под успевшим набрать силу дождем. Отдышавшись под козырьком, он вытер ладонью лицо и окинул взглядом панель. Во второй колонке его внимание привлекло помеченное звездочкой имя — «М. Гань». Он позвонил.

Прошло не меньше двух минут, прежде чем М. Гань — как оказалось, женщина — добралась до домофона.

— Oui? — Голос прозвучал настороженно.

— Прошу извинить, — громко, по-английски произнес он. — Я по поводу Энджелы Йейтс. Она моя сестра.

Женщина шумно вздохнула, и уже в следующее мгновение замок звякнул. Мило потянул дверь.

Мадам Гань было около семидесяти, и жила она одна. Ее муж, бывший смотритель дома, умер в 2000-м, и работа свалилась на ее плечи. Об этом она рассказала Мило в своей тесной комнатушке после того, как удостоверилась, что гость и впрямь брат Энджелы, хотя та за все время ни разу о нем не упомянула.

— Она ведь была такая тихая, — словно ища у него подтверждения, сказала мадам Гань по-английски.

Мило согласился — да, Энджела действительно не отличалась болтливостью.

Он уже сказал, что хотел бы забрать кое-какие семейные фамильные ценности, прежде чем все будет передано в L'Armée du Salut — парижское отделение Армии спасения. Он назвался Лайонелом — на случай, если хозяйка спросит документы, — но обошлось без этого, а когда мадам Гань пригласила его на стаканчик вина, стало ясно — живется ей одиноко.