— В античные времена его отождествляли с греческим богом медицины и врачевания Асклепием.

— А-а-а, — понимающе протянул Либерман.

Фрейд вернул бронзовую фигурку на ее место среди остальных древних статуэток и неожиданно вернулся к началу их разговора.

— Описанный вами случай представляет большой интерес, Макс. Но у меня есть некоторые замечание относительно вашего метода и толкований.

Либерман поднял брови.

— Как вы знаете, — продолжал Фрейд, — я предпочел гипнозу метод свободных ассоциаций — когда пациент говорит все, что приходит ему в голову, без всяких ограничений. Психоаналитик слушает и делает выводы не только из слов, но и из того, что их сопровождает: пауз, колебаний, изменений громкости голоса, направления развития логической цепочки. С гипнозом связано множество проблем… например, не каждого пациента можно ввести в транс. Помню, когда я был в Нанси несколько лет назад, Лиебо охотно признал это. Бернхайм добился большего успеха, но по своему опыту я знаю, что полное погружение в транс возможно гораздо реже, чем можно подумать, читая отчеты Бернхайма. Как бы то ни было, по моему мнению, самая важная проблема, связанная с гипнозом, заключается в том, что никогда нельзя быть до конца уверенным, является ли наблюдаемое состояние настоящим или нет. В гипнотическом трансе пациент становится чрезвычайно внушаемым. Я не считаю совпадением то, что в клиниках, где применяют гипноз, чаще обнаруживают случаи раздвоения личности. — Разочарование Либермана было очевидно, и старик решил слегка смягчить удар. — Хотя, конечно, вы лучше знаете свою пациентку, Макс. Но обдумайте мои слова.

— Конечно, — с уважением сказал Либерман. А потом, рискуя навлечь на себя еще большее осуждение, он осторожно спросил: — У вас были еще замечания относительно моего… толкования?

Фрейд затушил окурок и наклонился вперед, облокотившись на стол и сцепив кисти рук.

— Вы предположили, что симптомы вашей пациентки являются прямым следствием перенесенной душевной травмы, по всей видимости агрессивных сексуальных домогательств со стороны ее родственника. Но что если… что если твоя гувернантка испытывает противоречивые эмоции? Что если ее влечет, хоть и подсознательно, к этому человеку? Возможно, ее симптомы возникли не из-за борьбы непосредственно с ним, а из-за борьбы с собственным сильным желанием ответить ему взаимностью.

Либерман нахмурился.

— А-а-а… — протянул Фрейд. — Я вижу, что вы не находите такое объяснение правдоподобным. Тем не менее вы не должны недооценивать важность сексуальности при выяснении причин возникновения нервного расстройства. Несколько лет назад у меня был похожий случай: восемнадцатилетняя женщина с неврозом, сопровождающимся кашлем и потерей голоса. Она тоже подвергалась домогательствам со стороны друга семьи. Выяснилось, что симптомы ее были результатом не посягательств на ее честь, а скорее подавлением ее собственного либидо. Вообще, ее болезнь оказалась довольно сложной, а медицинское заключение практически не оставляло надежд на полное выздоровление. Но в прошлом году мою статью с описанием этого случая принял к публикации один из редакторов «Ежемесячного журнала по психиатрии и неврологии» по фамилии Цихен.

— Тогда я хочу поскорее прочитать ее, — сказал Либерман. Хотя его немного смущало то, что профессор постоянно подчеркивал важность подавленного сексуального желания. Фрейд считался специалистом в этом вопросе, но Либерман не мог представить, чтобы Амелия Лидгейт питала тайную страсть к такому мужчине, как герр Шеллинг.

Фрейд предложил Либерману еще сигару.

Либерман заколебался.

— Берите, — сказал Фрейд. — Эти сигары слишком хороши, чтобы от них отказываться.

Когда Либерман взял сигару из коробки, Фрейд спросил:

— Вы знаете Штекеля?

— Вильгельма Штекеля?

— Да.

— Знаю, но не лично.

— Он врач общей практики, но очень интересуется моей работой. Он написал восторженный отзыв о моей книге о снах в «Нойес винер тагблат».

— Да, я помню, что читал ее.

— Так вот, мы встретились в «Империале» несколько дней назад, и он высказал замечательное предложение: регулярно собираться, например раз в неделю, чтобы обсуждать наших пациентов и высказывать свои мнения. Мы могли бы начать осенью. Есть несколько заинтересованных людей: Кахане, Райтлер и Адлер, вы его наверняка знаете. Вы можете по средам вечером?

— Среда… — Хотя Либерман очень уважал Фрейда, он не был уверен, что готов стать его преданным учеником.

— В чем дело?

— По средам у меня урок фехтования с синьором Барбазетти, но… — Либерман решил, что невежливо будет отказаться от предложения Фрейда. — Я думаю, что смогу перенести урок.

— Хорошо, — сказал Фрейд. — Я буду держать вас в курсе.

Мужчины закурили сигары, и кольца голубого дыма еще более сгустили и без того плотный воздух.

— Как продвигается ваша книга об анекдотах, господин профессор? — спросил Либерман, стараясь, чтобы сигара обгорала ровно.

Фрейд откинулся на спинку стула, восприняв вопрос Либермана как приглашение рассказать анекдот:

— Сваха расхваливает невесту жениху, а ее помощница за ней повторяет. «Ее фигура стройна, как кипарис», — говорит сваха. «Как кипарис», — повторяет помощница. «А какие у нее глаза, вы таких никогда не видели!» «О, а какие глаза! Прекрасные!» — вторит помощница. «А по образованию ей вообще нет равных». «Нет равных!» — отзывается эхо. «Она имеет только один недостаток, — признается сваха. — У нее горб». И помощница тут же: «Но зато какой горб!»

И неожиданно для самого себя Либерман рассмеялся.

— Итак, как вы думаете, что Уберхорст имел в виду? — спросил Райнхард.

Уборочная машина двигалась по улице прямо на них. Наверху стоял человек, размахивавший шлангом из стороны в сторону. Оба поспешили отойти с пути, чтобы не попасть под струю.

— Я думаю, что он собирался сообщить полиции, что фройляйн Лёвенштайн была беременна, — ответил Либерман.

— Да, я тоже так подумал. У фройляйн фон Рат, конечно, совсем другое мнение.

— Правда?

— Она считает, что герр Уберхорст помогал фройляйн Лёвенштайн в ее стремлении покорить демоническую силу и хотел спросить, обратиться ли ему к помощи черных магов.

Либерман покачал головой:

— Ты все еще уверен, что Уберхорст не мог быть любовником Шарлотты Лёвенштайн?

— Абсолютно.

— Тогда получается, что фройляйн Лёвенштайн просто взяла и рассказала ему свой секрет? С чего вдруг?

— Ну, учитывая ее затруднительное положение, она вряд ли могла ждать сочувствия от Брауна.

Мимо промчался лакированный черный экипаж с опущенными шторами.

— Газеты до сих пор ничего не сообщали о ее беременности?

— Нет, насколько мы знаем, Браун не общался с журналистами.

— То есть никто больше не знает, что она была беременна?

— Верно. Только Браун.

Две монахини-урсулинки, опустив головы, перешли дорогу перед ними.

— Ты видел, какие странные инструменты были в мастерской Уберхорста? — спросил Либерман. — Шприц, магниты… Я почти уверен, что он пытался выяснить, каким образом был проделан фокус с запертой дверью. Его так захватила эта идея, что со временем он наверняка разгадал бы эту загадку. А кто еще, кроме Заборски, был в мастерской Уберхорста?

— Герр Хёльдерлин заходил туда днем в пятницу забрать книгу.

— Какую книгу?

— Что-то мадам Блаватской. Фрау Хёльдерлин одолжила ее ему около месяца назад.

— Таким образом, и Хёльдерлин, и Заборски могли прийти к одному и тому же выводу. А что Браун?

— Он сказал, что никогда не был в мастерской Уберхорста.

— Где он был в пятницу ночью?

— Он сказал, что был один в своей комнате, потому что слишком много выпил.

Из-за поворота появились три кавалериста. Их шпоры позвякивали, будто где-то вдалеке тренькала гитара.