— Почему Холли не общается с родными? Что с ней произошло? — спросил я немного погодя.

Диринг снова окинул комнату настороженным взглядом, словно кто-то — может быть, Никки — мог появиться в дверях. Большим и указательным пальцами вцепился в запачканный подбородок.

— Самая в общем-то обычная история, — тихо сказал он. — Родители много ссорились, и девочки разделились: Никки за папу, Холли за маму… а потом мама умерла. Холли как раз пошла в старшие классы. Это трудное время для ребенка, и Холли с тех пор всегда была сердита — на Фредерика, на Никки, даже на маму. Сколько я ее знал, она злилась чуть ли не на весь свет.

Диринг снова уставился на угасающий огонь. Пошел снег.

Буря начиналась медленно, без ветра, и хотя дороги были забиты людьми, спешившими по домам или совершавшими последние отчаянные вылазки в супермаркеты, я добрался до города без приключений и вернул прокатную машину в целости и сохранности. Дома я выслушал на автоответчике сообщение Клэр: «Приду позже. Снегоступы и тому подобное», — потом налил себе воды и открыл ноутбук.

В прошлой жизни, когда я просто пытался найти Холли Кейд, Джин Вернер так и не перезвонил мне. В конце концов, нужного результата я сумел добиться и без его помощи, а давить мне не требовалось. Но то было тогда. Теперь же я знал, Вернер и Холли виделись не далее как прошлым летом и неопределенное описание драчливого приятеля Холли, данное Хорхе Арруа: «Белый, темноволосый, лет тридцати… высокий», — звучало уже менее неопределенно. Я листал свои заметки, пока не нашел номер телефона и адрес Вернера.

В трубке зазвучал низкий дикторский голос, но это был автоответчик, видимо, снова заработавший. Я оставил еще одно сообщение. Посмотрел адрес: Западная Сто восьмая улица. Выглянул в окно на затягивающийся белой пеленой город и подумал: «Какого черта!» Надел джинсы, водолазку, ботинки и парку. Оставил Клэр записку и направился к дверям.

Когда я вышел на улицу, снег усилился. Не успел я пройти квартал, волосы у меня побелели, а в подземку на Четырнадцатой улице я спускался уже весь обледеневший. Когда я вышел из подземки — на углу Хэт-стрит и Сентрал-парк-уэст, — дул ветер и зажигались фонари. Я направился на юго-запад.

Квартал Вернера состоял из контрастов: несколько с любовью восстановленных дорогих особняков и несколько особняков обветшавших и заколоченных; уродливый жилой муниципальный комплекс семидесятых годов и еще более уродливый дом престарелых, построенный в восьмидесятые, плюс кирпичные доходные дома. На одном конце улицы находилось кафе, а на другом — пиццерия. Дом Вернера стоял посередине — четырехэтажный старый особняк, не заколоченный, но и не отреставрированный. Весь в полосках сажи, парадная дверь из армированного стекла и металлических прутьев. Домофон установлен снаружи, в нише.

На каждом этаже располагалось по три квартиры; Вернер жил в 2В. Я нажал на кнопку, но ответа не получил. Позвонил соседям — то же самое. Чуть отошел от дома и посмотрел вверх. Ни в одном из видимых мне окон свет не горел. Между домом Вернера и соседним был узкий проход, а примерно футах в двадцати в ту сторону я заметил боковую дверь под лампочкой сигнализации. Однако проход перегораживали высокие металлические ворота, которые никто бы не подумал пытаться удержать открытыми при помощи бумажного стаканчика. Я вытащил сотовый и снова позвонил Вернеру. Снова автоответчик. Я сунул телефон в карман и пошел в пиццерию.

Внутри, справа от входа, стояло с полдюжины столиков — все пустые, а слева тянулась барная стойка. Парень за стойкой раскатывал тесто, слушая музыку из радиоприемника, и едва поднял глаза, когда я вошел. Я заказал пиццу и «пепси», он сунул большой кусок пиццы в печь и налил в высокий стакан газировки со льдом. Я забрал стакан, сел за столик у окна и стал ждать пиццу, поглядывая сквозь снег на вход в дом Вернера.

Я изо всех сил тянул с пиццей и газировкой, но за все время, что я ел, в дом зашла только невысокая полная женщина в длинном пуховике и с вьющимися волосами, выбивающимися из-под белой вязаной шапочки. Она исчезла за дверью раньше, чем я успел сдвинуться с места. Через минуту на верхнем этаже зажегся свет. Я выбрасывал грязные салфетки, когда появился второй человек. В красной парке, высокий и, насколько можно было разглядеть за усыпавшим голову снегом, темноволосый. Он поставил на тротуар два пакета с продуктами и начал рыться в кармане. Я выскочил из пиццерии, на ходу застегивая куртку.

— Джин, — окликнул я, переходя улицу. Он не оглянулся. — Эй, Джин, — повторил я, подойдя ближе.

Он вытащил из кармана тяжелую связку ключей и наклонился за сумками. С любопытством посмотрел на меня:

— А?

Если только Вернер уже после фотографий Терри Грира не приобрел неправильный прикус и постугревые рубцы, это был не он.

— Простите, — сказал я. — Обознался. Я должен был встретиться с Джином, но он еще не пришел. С Джином Вернером… знаете такого?

На лице мужчины отразилась неприязнь.

— Знаю, кто это.

— Я должен был встретиться с ним полчаса назад. Вы его не видели?

— Последнее время — нет, — ответил мужчина. Он вставил ключ в замок и распахнул наружную дверь. Я шагнул следом и остановился в проеме. Он толкнул дверь локтем. Я подставил ногу, не давая ей закрыться.

— Вы не возражаете, если я подожду в подъезде? А то на улице холодно.

Он покачал головой:

— Нельзя. Не по правилам. Простите, дружище. — Он прислонился к двери.

Играть в «кто кого перетолкает» смысла не было, и я убрал ногу.

— Не помните, когда видели его в последний раз? — крикнул я в захлопывающуюся дверь.

Мужчина пожал плечами и покачал головой.

— Простите, — повторил он. Занес сумки в лифт и наблюдая за мной сквозь стекло — ждал, пока я уйду.

Было уже совсем темно, снег повалил еще сильнее. Ветер тоже усилился, кружил между домами и гонял снежные воронки. Острые коготки ледяного воздуха лезли за ворот и в рукава. В пиццерии погас свет, в кафе уже опустили решетки. Я направился на восток, к подземке.

Его я заметил, не дойдя и до конца квартала: он вышел из тени дома престарелых и потащился следом. Это называется «хвост»! Только что в барабан не бил. Вдобавок я сразу узнал его по серой парке и байкерским ботинкам, а еще по широким плечам и широкому лицу с мелкими чертами: Пупс, новый парень Холли.

Вряд ли он пас меня по дороге на Сто восьмую улицу — я не мог бы не заметить его. Значит, он подцепил меня у дома Вернера. А это, в свою очередь, значит, что он следил за ним. Надо будет спросить почему. Я остановился на углу Сто восьмой и Сентрал-парк-уэст и сделал вид, что смотрю на часы. Пупс спрятался за фургоном. Ну совсем несерьезно.

Транспорта на Сентрал-парк-уэст почти не было: несколько такси ползли на юг, время от времени вспыхивая стоп-сигналами, на Сто шестой улице стоял грузовик «Федерал экспресс», бог знает что доставивший в такую метель, автобус номер 10 громыхал в сторону центра, другой тащился ему навстречу. Центральный парк через дорогу являл собой совершенно неподвижный пейзаж: голые деревья, дорожки, фонари и каменные стены — серые, шероховатые, растворяющиеся в снежной круговерти. Я перебежал улицу перед автобусом. Я уже был в парке, а водитель все еще сигналил.

Дорожка оказалась скользкой, я покатился вниз, но сумел затормозить на развилке. Остановился убедиться, что Пупс меня не упустил. Нет, он стоял у входа, в свете фонаря клубился шедший от него пар. Я шагнул под фонарь, чтобы показаться ему, потом пошел по дорожке на юг. Тропинка, петляя, поднималась на холм, от летящего снега ее укрывали выступающие камни и полог ветвей. Я шагнул в щель между двумя большими валунами и стал ждать.

Пупса я услышал — сорванное дыхание и скользящие ботинки — раньше, чем увидел, а потом на свет выплыл обширный кусок серого нейлона, похожий на борт грузового корабля. Я дал Пупсу пройти еще футов пятьдесят и вышел на тропинку.