Телефон молчал до десяти, звонок застал меня в постели. Дэвид ехал из аэропорта. Голос был хриплый и усталый, но от моих отчетов оживился.

— Утро забито до отказа, — сказал брат, — но я постараюсь зайти после ленча.

Однако случилось так, что зашел он гораздо раньше.

Домофон зажужжал на рассвете, и сначала я решил, что это сон. В окно барабанил дождь, и под эти звуки больше всего хотелось натянуть одеяло на голову. Но только я закрыл глаза, домофон загудел снова. На маленьком видеоэкране был мой брат — серый и сгорбленный. Без шляпы, воротник поднят. К груди Дэвид прижимал газету.

— Впусти меня, — потребовал он прежде, чем я открыл рот.

Я нажал кнопку и через мгновение услышал шаги на лестнице. Дэвид шел, пригнув голову, неся с собой дуновение холода.

— Дэвид, что случилось?

— Я ехал на работу, — произнес он. Задыхающийся голос, кожа как у утопленника. И такие же глаза. — Я почти никогда не покупаю «Ньюс», но сегодня купил. Не знаю почему. — Он положил газету на кухонный стол.

— Что случилось?

Дэвид открыл газету на третьей полосе, провел дрожащим пальцем по колонкам. Сбоку статья под заголовком «Из реки вытащено тело женщины» и фотография — самым крупным планом: красная кошечка, стоящая на задних лапках и беззаботно улыбающаяся. Из-за увеличения изображение было зернистым, а цвета полинявшими, но все равно можно было сказать, что это татуировка на сероватой — у живых такой не бывает — коже.

В «Пост» ее называли Уильямсбергской Русалкой, потому что тело прибило к берегу под Уильямсбергским мостом, с западной стороны. Если отбросить поэзию, в статье не было ничего нового по сравнению с «Дейли ньюс». Тело нашел в воскресенье вечером человек, собиравший бутылки; утопленница до сих пор значилась как «неизвестная». Согласно полицейскому описанию, белая женщина, возраст — от двадцати пяти до тридцати пяти, стройная, с рыжевато-каштановыми волосами и характерной татуировкой на ноге. Насчет даты смерти уверенности еще не было, но в статье говорилось, что утопленница пробыла в воде «некоторое время». Что до обстоятельств и причины, они фигурировали как «подозрительные». Поиск в рапортах о пропавших без вести подходящей по описанию женщины шел полным ходом, но детективы из Седьмого округа просили всех, кто что-то знает, звонить по бесплатному номеру.

Я посмотрел на помещенный в «Пост» снимок с рыжей кошкой — тот же, что в «Ньюс». Копы еще не опубликовали фотографий лица, не было даже рисунка. Меня это удивляло. Сколько же тело плавало в Ист-Ривер? Я сложил газету и бросил ее на большой овальный стол. Дэвид посмотрел на меня и снова заходил по комнате. Я откинулся в мягком кожаном кресле и отпил газированной воды, которую нам оставил Майкл Метц, прежде чем попросить подождать его в комнате для совещаний.

Майк — старший партнер в «Пейли, Клей и Куик», очень хороший и дорогой адвокат в очень солидной и дорогой фирме. Благодаря заслуженной репутации толкового, упрямого, безжалостного и невозмутимого человека его ежедневник всегда заполнен. Однако Майк нашел время для нас с Дэвидом — не только потому, что часто бывал моим клиентом, но и потому, что он мой старый друг. Единственный, оставшийся со времен колледжа. А если я на звонки Майка не отвечал, так что с того?

Я чуть ли не силой затащил Дэвида в контору Майка, хотя потрясение и страх поубавили у моего брата боевого духа. Только в такси, застрявшем в пробке по дороге в Мидтаун, он пришел в себя настолько, что гнев закипел снова.

— К чертовой матери! — закричал он и стукнул по перегородке из оргстекла. Шофер оглянулся и покачал головой. — У меня нет времени на эту чушь! — Голос Дэвида дрожал. — Мне надо быть на работе.

— Работа подождет. Тебе надо с кем-то поговорить.

Он покачал головой:

— Ничего мне не надо, — и потянулся к дверце.

Я положил руку ему на плечо.

— Дэвид, тебе нужен адвокат.

— Ерунда. — Он стряхнул мою руку. Однако сел и до конца поездки молча смотрел в окно совершенно пустыми глазами.

В комнате для совещаний, не обращая внимания на окутанные тучами офисные центры, Дэвид снова закипел и забегал туда-сюда по дорогому ковру, протаптывая в ворсе дорожку.

— Она, черт ее подери, снимала кино? — По его тону можно было подумать, что ответственность целиком и полностью на мне.

Я три раза зачитал ему свой отчет и уже устал повторяться. В любом случае теперь добытая мной информация казалась не относящейся к делу.

— Видео, — вздохнул я. — Она снимала видео. Но нам надо думать о других вещах.

— Как скажешь. — Дэвид пожал плечами и снова прошелся по комнате. Я глубоко вздохнул. С того момента как я впервые увидел фотографию с татуировкой, в голове у меня гудели вопросы — вопросы, которые мне не хотелось задавать брату. Однако деваться было некуда.

— Когда ты в последний раз разговаривал с Рен?

Он резко остановился и прищурился. Сжал губы.

— Мы все обсудили на прошлой неделе. С тех пор ничего не изменилось.

— Изменилось все. Она звонила тебе после того, как ты нанял меня… Вы виделись?

Дэвид вцепился в край стола так, что побелели костяшки.

— На что, черт побери, ты намекаешь?

— Я ни на что не намекаю. Я…

— Не намекаешь? Ха! — Он хлопнул ладонью по столешнице. — Дальше ты захочешь знать, есть ли у меня алиби. Боже, а я-то думал, ты работаешь на меня.

— Я работаю на тебя. Но мне надо знать, что нас ждет. Майку тоже надо будет знать.

— Тогда нечего ходить вокруг да около. Ты полагаешь, что я имею к этому отношение?

— Я спрашивал о другом, — возразил я, но сам усомнился.

Дэвида сомнения не мучили.

— Ерунда, — ответил он. Ссутулился, словно из него выкачали воздух, и повернулся к окну. — Я не видел и не слышал Рен с тех пор, как нанял тебя. И не имею ко всему этому никакого отношения.

— Где ты был в минувшие выходные?

Дэвид кисло усмехнулся:

— Так и знал, что до этого дойдет.

— Я просто пытаюсь рассчитать время.

— Ладно, — фыркнул Дэвид. — Я был в Лондоне. Улетел в пятницу во второй половине дня, вернулся вчера и почти все время провел на совещаниях. Хватит? — Хватит, пока мы не узнаем, когда умерла Холли, но говорить это Дэвиду я не стал. Еще раз глубоко вздохнул.

— А что Стефани? — спросил я.

Он насторожился.

— А что Стефани?

— Что она знает о Рен? Что ты ей рассказал?

— Какое это имеет значение? — Я посмотрел на Дэвида и ничего не сказал. — Какого… Теперь ты решил, что и она замешана?

— Этот вопрос задаст полиция.

При упоминании о полиции Дэвид отступил на полшага. Провел рукой по серому лицу.

— Я ничего ей не рассказывал. Мы не говорили об этом. Не думаю, что она знает.

— Что-то она знала. Эго было ясно, когда она приходила ко мне. Как ты мог не…

— Мы не говорили об этом, — напряженно повторил Дэвид и снова отвернулся к окну.

От дальнейших расспросов меня спас Майк.

Он остановился в дверях: высокая, стройная фигура в безупречном сером, в полоску, костюме с винно-красным галстуком. Положение старшего партнера вытравило едва заметные морщинки на порозовевшем после бритья тонком лице, удивительным образом не изменившемся со студенческих времен: Майка легче было вообразить склонившимся над пыльным фолиантом, чем гипнотизирующим присяжных и пугающим других адвокатов. Майк пригладил редеющие черные волосы, перевел взгляд с меня на Дэвида и снова на меня. Улыбнулся.

— Простите, что заставил вас так долго ждать. — Он протянул Дэвиду руку. — Я много слышал о вас.

Дэвид бросил на него недоверчивый взгляд, но в голосе Майка не было иронии, а улыбка светилась искренностью. Он это умел.

— Я видел вас по телевизору несколько недель назад, — осторожно произнес Дэвид. — На судебном канале.

— Скучный был день. — Майк скромно улыбнулся. — А теперь, пожалуй, расскажите мне, что происходит.