– Спасибо, Анти. Ты заслужил еще одну порцию рома, – поблагодарил меня Суарес, указав на бутылку. – Так, где я остановился? Ах да, на американце. Нет необходимости лишний раз говорить о том, что Мигель де Toppe был в высшей степени благородный человек. Добросовестно продав коллекционеру эту вещицу, он даже не думал о возможности заполучить ее обратно. Да и можно ли надеяться на то, что завзятый коллекционер когда-либо передумает и откажется от вожделенного предмета давних поисков? Он решил, так сказать, что при расставании с головой увидел ее затылок в последний раз.

Мигель был ужасно расстроен кончиной любимой жены. Чтобы смягчить тяжесть утраты, он вознамерился совершить поездку по странам Европы. Он захватил с собой в дорогу один сувенир, который может показаться вам весьма курьезным. Это был палец его дорогой жены с обручальным кольцом.

Не оставив адреса, по которому следует пересылать письма, Мигель отправился в путешествие, сам точно не зная, как долго оно продлится. Спешить ему было некуда. Он будет странствовать по Европе столько, сколько ему заблагорассудится. Образ жены не оставлял его ни на минуту, а также ее палец, лежащий в его кармане, и он намеревался снова увидеть те места, где они когда-то бывали вместе и где были счастливы, а также открыть для себя новые. В дни своего медового месяца они бывали в опере в Вероне, обедали в превосходных ресторанах в Шартре и Барселоне, исходили многие мили пешком по тропам Северного нагорья в Шотландии. Не исключено, что вместе с паломниками-католиками они добрались до самого Сантьяго.

Во время своей европейской поездки Мигель держал палец жены в кармане, периодически прикасаясь к нему, как будто наслаждался беседой с ней, как это бывало в счастливые дни их совместной жизни. В конечном итоге, когда Мигель поведал ей все, что считал нужным, он нашел красивое место на берегу какой-то реки – где именно, мой друг мне не сообщил – и похоронил там палец, закопав его в землю. На этом траур его закончился, и он вернулся к прежней жизни. Ну разве не прекрасная история?

– Суарес, – сказал Фабиан. – Какое отношение все это имеет к проклятию?

– Наберись терпения, – пообещал Суарес. – Когда Мигель вернулся домой, то обнаружил свидетельства того, что кто-то тщетно пытался связаться с ним: горы писем и записок. Его родственники также несколько раз пытались выйти с ним на связь. Похоже, американец в конце концов горько пожалел о покупке мертвой головы.

Вскоре после того, как он приобрел ее, его жизнь пошла кувырком. Он оказался вовлечен в финансовый скандал, потерял работу в коммерческом банке, где работал. Друзья с презрением отвернулись от него. Но самое ужасное случилось, когда он направлялся в суд для дачи показаний и его сбило мчавшееся куда-то такси. Травмы оказались настолько ужасными, что медики «скорой помощи» были вынуждены в срочном порядке ампутировать ему обе ноги прямо на ступенях дворца правосудия. И как будто этого было недостаточно, когда американец пришел в себя на больничной койке, ему сообщили, что причиной несусветной спешки злополучного такси была его жена, умолявшая водителя ехать как можно быстрее, чтобы попасть в суд и подать на развод. Но на этом все не закончилось. Когда злополучный коллекционер начал понемногу приспосабливаться к новой жизни – разведенный, обесчещенный, осужденный, прикованный навеки к креслу-каталке, – его постигло новое несчастье – неожиданная, непонятная болезнь, вызвавшая атрофию мускулов. Причину недуга не смог объяснить ни один из многочисленных специалистов, к которым он обращался за консультацией. В конечном итоге до него дошло, что он должен вернуть засушенную голову прежнему законному владельцу. Что американец и сделал.

Много лет спустя, когда Мигель, снова ставший хозяином этой вещицы, умер, он завещал ее мне. Как вы понимаете, я завладел ею на законных основаниях. А это значит, что она должна принести мне удачу. Возможно, она когда-нибудь принесет удачу и тебе, Фабиан, если ты веришь в подобные вещи.

Фабиан задумался:

– Я не верю в эпизод с пальцем, – заявил он. – Вряд ли такое бывает, ты, наверно, все выдумал.

– Это, мой мальчик, самая правдивая часть моего рассказа. Смерть любимого человека подчас толкает людей на невероятные поступки. Знаешь, мои друзья в свое время спрашивали Мигеля о том, почему он отреагировал на смерть жены столь… э-э-э… экстравагантным способом. Мигель лишь улыбнулся и еле слышно ответил: «Горе задает нам самые разные вопросы». И он был прав. За мою жизнь мне довелось повидать чрезвычайно эксцентричное отношение людей к смерти. Когда я работал в Андалузии, у одной дамы ребенок умер прежде, чем его успели окрестить. Вместо того чтобы похоронить малыша в неосвященной земле, она поместила его тельце в банку с маринадом и хранила на кухне до конца своих дней.

– Надеюсь, она не налилась допьяна и не воспользовалась содержимым банки в кулинарных целях, – заметил Фабиан.

– Я тоже надеюсь, – ответил Суарес. – Она несколько раз угощала меня едой, которая пришлась мне по вкусу.

– Как ты думаешь, Анти? Стоит нам попросить Суареса, чтобы он разрешил нам отнести эту проклятую голову в школу, чтобы попугать девчонок? – спросил меня Фабиан.

– Представляю, сколько бы потом было разговоров, – отозвался я.

– Даже не мечтайте, – возразил Суарес. – Вам того и гляди взбредет в голову подарить эту штуку тому, кого вы недолюбливаете, а обвинение в колдовстве отнюдь не поспособствует моей врачебной практике. К тому же, принимая во внимание суеверную натуру отдельных моих пациентов… Нет. Голова, пожалуй, останется здесь, в моем доме. Но вы, надеюсь, уяснили для себя: Ледяная принцесса – не единственная удивительная реликвия, несмотря на все ваше страстное желание отправиться в путешествие и совершить открытия. Уверяю тебя, Фабиан, вовсе не обязательно отправляться в дальние странствия, если можно заняться поисками даже в стенах родного дома.

Сказав это, Суарес улыбнулся, встал и нежно поцеловал племянника в лоб. Со мной он попрощался за руку.

– Спокойной ночи, юноши. Все эти байки что-то сильно меня утомили. Приятных вам сновидений. Не выпивайте весь мой ром.

Это было хорошо продуманное проявление снисходительности к нашим дурным привычкам. В бутылке оставалось совсем немного, по крошечному глотку на каждого. Но сама мысль о том, что мы можем не спать всю ночь, ведя разговоры «за жизнь» за бутылкой рома, – это уже из области фантазии, в которой, однако, мы оба были добровольными участниками.

Чуть позже мы с Фабианом пожелали друг другу спокойной ночи, и я отправился наверх, в свободную спальню, предназначавшуюся специально для гостей. Я ожидал, что моя голова будет кружиться не только от рома, но и воспоминаний о замерзшей во льду принцессе, и боевых трофеях с отрубленными пальцами, и замаринованных мертвых младенцах. Мое воображение было воспалено до предела. Однако это было вызвано не отдельными интересными предметами и событиями дня, но моими видениями Мигеля де Toppe. Вот он бредет по вересковым пустошам, вот останавливается на ночлег в гостиницах, ужинает при свечах и ведет разговоры со своей умершей возлюбленной. Он скитается по всему миру до тех пор, пока ему не подвернется подходящее место, чтобы расстаться с ней навсегда.

В результате я еще не спал, когда услышал звуки – похожие на плач, они доносились как будто со дна глубокого колодца, эхом отдаваясь по погруженному во мрак дому. Это Фабиан во сне звал свою мать.

Два года и три месяца назад моя семья переехала в Эквадор. Вскоре мы с Фабианом стали самыми близкими друзьями. Я уверен, этого никогда не произошло бы, если бы не траектория броска воздушного шарика, заполненного водой, в конце второй недели моего пребывания в новой стране. Без этой тонкой, кишащей внутри холерными вибрионами латексной мембраны, принесенной в школу для ведения боевых действий, наша дружба не протянула бы и месяца.

Начну с того, что мы были разными, совершенно не похожими друг на друга. Фабиан был высок и смугл, его глаза напоминали пару надтреснутых изумрудов. По сравнению со мной, астматиком, этаким поросенком-альбиносом, он казался томной, изящной пантерой. Выглядел он старше своего возраста, тогда как меня постоянно считали чьим-то младшим братом. И вообще Фабиан пользовался всеобщим обожанием, что не слишком располагало к обзаведению новыми друзьями.