Увы, проблема Фабиана начала заново всплывать в моем сознании прежде, чем я до конца заполнил тесты. Нужно было каким-то образом снова завоевать его доверие, особенно если учесть, что мне, судя по всему, оставалось провести в Эквадоре считанные недели. Однако независимо от того, как много я размышлял об этом, любой мысленный поступок вновь возвращал меня к словам Мигеля де Toppe и к смутному, расплывчатому образу Суареса в последние выходные. Иногда это не так уж мучительно – позволить людям верить в то, что им по душе. В конце концов, реальная жизнь подчас приносит одни лишь разочарования.
Наконец тесты были положены в конверты и приготовлены к отправке по почте, а мы с отцом, устроившись на балконе, принялись за еду – отваренную в соленой воде кукурузу – и нашу с ним излюбленную игру. Состояла она в следующем: мы молча ожидали, когда в городе раздастся какой-нибудь громкий звук, после чего по очереди пытались угадать, что это такое.
– Это был таксист. Он резко затормозил, потому что пассажир отказался платить за поездку. После чего грохнул выстрел. Таксист отплатил скупердяю, воспользовавшись пистолетом с серебряной насечкой, который он на всякий случай носит привязанным к лодыжке, – заявил отец.
– Чушь, – возразил я. – Это не пронзительный визг тормозов, это кондор. Он улетел этим утром из городского зоопарка в надежде вернуться назад горы к своему родовому гнезду. Хлопок, который ты слышал, – выстрел стрелы с транквилизатором, который выпустил смотритель кондора Пепе. Пепе боится, что его погонят с работы, потому что он и так уже упустил двух кондоров.
– Так поймал Пепе этого кондора? – поинтересовался отец, вытирая салфеткой подбородок.
– Нет, кондор улетел.
– Замечательно. Просто замечательно.
– Пепе, сам того не подозревая, позволил ему улететь, потому что верит, что в прошлой жизни был кондором.
– Пепе дурак.
Мы на какое-то время замолчали, вслушиваясь в ту разновидность белого шума, который издает большой город: размеренное, монотонное дыхание уличного движения, время от времени прерываемое сдавленными, как будто доносящимися из-под толщи воды звуками автомобильных клаксонов.
Я первым нарушил молчание:
– Я хотел тебя кое о чем спросить.
– Спрашивай.
– Как ты думаешь, что случается с теми, кто, допустим! заблудился где-нибудь в горах, потеряв память, и никто не заявил об их исчезновении? То есть, случись такое в Англии, такой человек наверняка бы попал в клинику, а тем временем полиция бы пыталась установить его личность, такое ведь? Но здесь, в Эквадоре, еще осталось немало мест, куда практически не ступала нога человека. Как ты думаешь?
– Пожалуй, ты прав.
– Значит, не исключено такое, что кто-то пропал, и его не могут найти целые годы, а он тем временем сидит, положим, в какой-нибудь горной деревушке, и никто не знает, где он, и считается, что такой человек давным-давно умер. Тебе что-нибудь известно про такие случаи?
– Я читал истории про людей, которые жили совершенно новой жизнью, потому что забыли собственное прошлое, потеряв память, но чаще всего это плод авторского вымысла. Вряд ли такое случается в реальной жизни.
– Меня не интересует реальная жизнь. Она часто бывает ужасно неинтересной. Нет, ты скажи, в принципе такое возможно?
– В принципе да. Но почему ты спрашиваешь?
– Это нужно для одного школьного задания, – соврал я. – Я сочиняю одну историю.
– Историю? Вот уж не думал, что у тебя склонность к подобного рода вещам. Ну я, конечно, не знаю точно, что происходит с теми, кто потерял память и кого потом нашли. Но мне кажется… мне кажется, что должна быть специальная клиника, рассчитанная на лечение людей, страдающих амнезией, – что-то же нужно с ними делать. В такой клинике им будет хорошо. За ними там наверняка хороший уход. Если ваш знакомый человек потерялся, можно попытать счастья и поискать его в специальной лечебнице. Это был бы идеальный вариант, ты согласен?
Неожиданно мы увидели самолет. Он заходил на посадку в узкую долину, словно ныряя городу прямо в горло – зрелище, к которому я, живя здесь, так и не привык.
– Верно, идеальный вариант. Как ты думаешь, а существует где-нибудь такая клиника?
– Сомневаюсь. Она бы имела чересчур узкоспециализированный характер. А кто станет платить за содержание таких пациентов, если никто не знает, кто они такие? – усмехнулся отец. – Знаешь, я прихожу к выводу, что мать по-своему права, когда говорит, что обучение в Эквадоре сказывается на тебе не самым лучшим образом. Если не ошибаюсь, – продолжил он, когда раздался скрежет поворачиваемого в замке ключа, – я слышу триумфальную поступь возвращающейся домой чемпионки по теннису. Не хочешь сообщить ей о том, что ты выполнил все тесты? Или, может, предоставишь эту честь мне?
– Предоставляю ее тебе. Только ответь еще на один вопрос: ты можешь достать чистую газетную бумагу?
Моим родителям было известно про Фабиана и его погибших родителей, однако я, к счастью, не пополнил их знания тем, что выяснил из рассказа, услышанного в тот день в доме Суареса. Причина заключалась в том, что сам я еще не решил, можно ли во все это верить. Так что когда я коротко поведал отцу о корриде в горах, за которой последовала автомобильная катастрофа на горной дороге, мое повествование не вызвало у него особых подозрений. Скорее напротив. Отец ограничился фразой: «Просто фантастическая история!» Однако в конечном итоге с его помощью, но не вызвав у него никаких подозрений, я написал нечто смутно похожее на газетную статью. Затем мне пришлось придать моему опусу более или менее приличный вид.
Достать газетную бумагу – лишь первый шаг. После этого на ней нужно было соответствующим шрифтом в самой убедительной манере напечатать сам текст. Я вряд ли могу назвать себя опытным фальшивомонетчиком, однако, имея в своем распоряжении хороший принтер, нужную бумагу, слегка пожелтевшую в результате вылитого на нее чая (про этот трюк я знал давно, прочитав где-то о том, как были сфальсифицированы дневники Гитлера), я, к великому своему удивлению, достиг желаемой цели. Мне даже удалось фотокопировать на обратную сторону страницы изображение устаревшего автомобиля, чтобы возникло ощущение, будто это действительно вырезка из газеты тех лет. В результате я сотворил достаточно убедительное подобие газетной вырезки. Опытный эксперт в два счета раскусил бы мою уловку, но я рассудил, что стремиться к идеальному правдоподобию не имеет смысла: королю из известной сказки не рассказывали о его новом платье в мельчайших подробностях, потому что он в целом поверил, что оно у него есть.
К счастью, Фабиан первым пошел на сближение – это случилось в тот день, когда он морально созрел для этого шага, то есть мне даже не пришлось искать повод, чтобы показать ему мое полиграфическое творение. В следующий четверг он подошел ко мне во время большой перемены, после утренних уроков.
– Так что ты там говорил про свой отъезд? – спросил он.
– Он может и не состояться. Но если все-таки придется уехать, то на каникулах я сюда вернусь, чтобы там не сойти с ума от скуки.
– Понятно, – как-то рассеянно произнес Фабиан. – Извини меня, я по-свински вел себя на прошлой неделе. Это рассказ про моих родителей виноват. Мне после него было хреново.
Извинение. Нечто новое. Пожалуй, мне даже не нужно будет придерживаться моего плана. Тем не менее полностью отступать от задуманного я не мог.
– Я хотел с тобой кое о чем поговорить, – сказал я. – Я нашел одну вещь, которая, как мне кажется, тебя заинтересует. Она оказалась в стопке старых газет, которые принес с работы отец.
В этот момент мы с Фабианом находились в школьной столовой, где было жарко и влажно от выставленных на прилавок огромных чанов с горячим рисом и бобами. Когда мы набрали себе в тарелки еду и сели за отдельный столик в углу я достал вырезку и положил перед моим другом. Вырезка была мятая, вся в пятнах и выглядела так, будто много лет пролежала в папке с бумагами.
