— Не выйду, — возразила она. — Как я уже сказала вам, мое тело и душа принадлежат…

— Твоему повелителю, — с отвращением перебил ее господин Кожа-да-Кости. — Да, девчонка, мы это уже слышали. — Взмахом руки он приказал ей снова повернуться к нам спиной. — Давайте сильнее, парни! Пусть у нее мясо с костей отвалится!

Она охотно повернулась. И в этот миг у меня и у всех присутствовавших вырвался вздох изумления. Несмотря на то что юбка ее была залита кровью, несмотря на то что она стояла по щиколотку в алой луже, плоть ее под обрывками платья была белой и чистой, словно плеть не касалась ее. И когда солдаты подняли ее юбки, ее икры, бедра и ягодицы предстали перед нами целыми и невредимыми, нежными и белыми, как прежде.

Мы все замерли, пораженные увиденным; солдаты смотрели на женщину, разинув рты, аристократы прижали ладони к губам. Затем все по очереди отвернулись от чудесным образом заживленных ран и взглянули на его величество. Что он будет делать? Какая сила стояла за этой женщиной, кто смог уничтожить следы ударов, нанесенных ей? Кто продемонстрировал Королю свое могущество и как Король собирается одолеть его?

— Бросить ее в котел, — очень тихо произнес он. Вот видишь, отец, какая угроза может таиться в тихом голосе? — Сварим из нее суп.

И снова атмосфера в камере изменилась: возбуждение усилилось, люди, казалось, даже повеселели. Все деловито бросились выполнять приказ нашего Короля, олицетворения нашей Церкви, Бога и святых. Я никогда не видела, как выполняют приказы, как он играет нами, словно пешками, сидя среди комнаты, подобный пряхе, которая, нажимая на педаль, приводит в движение свое колесо.

Побледневший Капитан оттащил меня назад, к стене:

— Это какое-то чудовище!

Он смотрел, как вызванные слуги бегут за дровами.

— Она одна из нас, — возразила я. Ее блестящие волосы, волосы Аквилины, облегали ее голову и были переброшены на грудь, чтобы окровавленный кнут не перепутался с ними. — И она — само чудо. Если действительно ее Повелитель…

Он с силой ударил меня по лицу.

Я смотрела на него; щека моя горела, на глазах от боли выступили слезы. На лице у него ясно читались слабость и страх, смешанные с яростью. «Не думай, что я не могу тебя заставить», — говорил он мне. Но я не просто «думала»; я это знала. Мои сестры могли лишь склониться перед ним и делать то, что он велел, но я… Когда дело касалось меня, он поддавался слабости. И нежности. Я знала, что смогу сделать по-своему.

— Мы должны поклоняться ей, как чуду, — сказала я бесстрастно, холодно, глядя ему прямо в глаза.

— Мы должны ее убить, и побыстрее! Она — демон! Чем дольше она живет, тем больше таких дурочек, как ты, она сбивает с толку! Ты сейчас увидишь, — прошипел он, приблизив ко мне лицо, — какой она станет красавицей, вся красная, покрытая волдырями. Ты увидишь, к чему приводят упрямство и уверенность в том, что тебе все дозволено!

Котел был готов не сразу, хотя из кухонь городского совета принесли кипяток. Это был огромный сосуд; в нем можно сварить сразу несколько человек, подумала я. Солдаты развели такой сильный костер, что деревянные леса, шедшие вокруг края котла, начали тлеть, и туда послали человека с приказом смачивать их и не обжечься самому. На всех окружавших меня лицах, кроме лица Короля и самых важных сановников, подражавших ему, было написано изумление, любопытство и даже алчность. Я не могла сказать, чего они ждали с таким нетерпением, — страданий Аквилины или замешательства Короля. Некоторые подавляли радость. Но каково бы ни было настроение людей, находившихся в помещении в эту минуту, главным оставался живой интерес к тому, что должно было сейчас произойти с этими двумя, с женщиной и Королем, и какой вред они должны были причинить друг другу. Меня радовало то, что женщина стояла к нам спиной и ничего этого не видела — не видела, с каким нетерпением люди ждали ее мучений и как они старались, устраивая ее казнь.

Стражники подвели женщину к веревочной сети, подобной той, что используется для поимки обезумевшего быка. Ее заставили встать посредине, собрали вместе углы сети, перекинули их через потолочную балку и подняли женщину, затем сеть подъехала к котлу и остановилась рядом с кипящей водой, над которой поднимался пар. Король и его приближенные взошли на мостки по деревянным ступеням; один из придворных обернулся и жестом пригласил нас следовать за собой. Положение моего отца было достаточно высоким, и он, толкая меня перед собой, полез вверх и вдавил меня в толпу; мы прижались к перилам, не позволявшим нам упасть в пузырившуюся воду, в котел, полный тьмы и отсветов факелов.

— Ты видишь, какая судьба ожидает тебя, девчонка, — произнес Король, и перешептывания, возникшие при виде кипящей воды, стихли.

Из сети не донеслось ни звука.

— Отвечай его величеству! — рявкнул какой-то придворный.

— Его величество не задал мне вопроса, — холодно произнесла она; я не видела ее лица из-за переплетения веревок. Но голос ее звучал ясно, четко и звучно по сравнению с бормотанием солдат. — Да, — ответила она. — Я вижу свою судьбу там, в этой воде, в этом огне, — такого ответа вы хотите?

И я заметила зеленый глаз, пристально глядевший на нас.

— Ты знаешь, девчонка, какой ответ мне нужен, — сказал Король; в этот момент он выглядел невероятно красивым и благородным. Он окинул ее яростным и в то же время нежным взглядом, словно не мог поверить в то, что собирался с ней сделать, словно готов был помиловать ее, стоило ей только продемонстрировать страх или нерешительность. — Выйди за меня замуж, и ты будешь жить. Если откажешь, я опущу тебя в кипяток.

— Если третьего пути нет, опускайте сеть, ваше величество. Потому что ни мое тело, ни моя душа не принадлежат мне, и я не могу отдать их вам.

И ее пальцы, сильные, ловкие, покрытые загаром, вцепились в веревки; она готовилась к казни.

Солдаты убрали крюк с сети, и она начала вращаться в клубах пара. В комнате воцарилась полная тишина, нарушаемая только потрескиванием поленьев, бульканьем и плеском воды. Женщина, сидевшая в сети, подняла голову и прислушалась, словно ребенок, играющий в прятки, который ждет, когда его придут искать и начнется веселье.

Король дал знак. Какой-то человек, стоявший рядом, передал его солдатам, и они начали опускать сеть.

Его величество наверняка был очень недоволен, потому что женщина, которой предстояло свариться заживо, не издала даже писка, не говоря уже о воплях или мольбах о милосердии. Она исчезла в кипятке беззвучно, словно репа или пучок травы, и вода сомкнулась у нее над головой. Темные волосы всплыли и еще несколько мгновений извивались на пузырившейся поверхности, среди веревок. Затем над булькающей водой остались лишь канаты, и в лицо нам всем повалил пар.

— Довольно, — произнес Король и взмахом усыпанной бриллиантами руки велел вытаскивать тело из котла.

Вокруг раздавались негромкие вздохи облегчения, возбужденное перешептывание — люди предвкушали удовольствие виден, то, что осталось от несчастной. Но мой отец, Капитан, стоял неподвижно, молча, положив руки на перила и сжав кулаки, и смотрел, как варится тело женщины.

Ее подняли, но мы не сразу смогли разглядеть ее, потому что от сети шел пар, с нее лилась вода; затем среди веревок показался какой-то комок. Человек с палкой, на конце которой был крюк, поймал узел и подтащил его к мосткам; люди отступили назад и спустились по ступеням, чтобы освободить место для сети.

Но мы с отцом остались на месте; лишь один ряд людей отделял нас от того места, куда опустили сеть. Между веревками торчала маленькая белая нога.

— Ты же сказал, что она сварится и станет красной, — прошептала я, обращаясь к Капитану.

Нога коснулась настила и продолжала висеть, словно мертвая, но затем прикосновение, казалось, разбудило ее, и женщина уперлась в доски; и в тот миг, когда сеть опустили и она упала вниз, из спутанных веревок поднялась пастушка, чудесная девушка, и взглянула на нас. Вокруг нее клубился пар от веревок, от ее тела, побывавшего в кипятке.