Во время их второй ночевки в лагере рядом с драконом Мэнмарк наполнил свой высокий стакан чудесным розовым ликером и, окинув взглядом голову громадного зверя, лежащую на всеобщем обозрении, изрек:

— Как все-таки отличалась жизнь в те древние времена.

Избитые слова — ни уму ни сердцу. Однако Барроу, как и ожидалось, кивнул и пробормотал несколько вежливых фраз, соглашаясь.

— Ведь драконы были устроены совсем не как мы, — продолжал ученый.

«Кто же будет с этим спорить?» — подумал про себя Барроу.

— Взять систему жизнедеятельности этих чудовищ, — сказал Мэнмарк. Он посмотрел на Барроу и сверкнул широкой улыбкой. — Знаешь, как они дышали?

Они вдвоем остались сидеть перед костром. Студенты, уставшие за день, забились в свои спальные мешки, а охранник стоял на вершине ближайшего холма, пугаясь каждой тени.

— Знаю только, что легкие у них были какие-то уж очень необычные, — признался Барроу. — Как и сердце, и селезенка…

— Не просто необычные, — оборвал его Мэнмарк. — Уникальные.

Барроу придвинулся ближе.

— Как и у нас, у них был позвоночник. Но не тот позвоночник в нашем понимании. В самом их строении существуют важные различия — глубокие и поразительные. Такое впечатление, что два отдельных спинных хребта развивались по самостоятельным, но параллельным линиям.

В этих словах был некий смысл — до определенной степени.

— К северу отсюда, — продолжил Мэнмарк, — мои коллеги нашли древние ископаемые останки внутри слоя прекрасного черного сланца. В отличие от большинства находок в пластах такого типа там наряду с твердыми оболочками и зубами сохранились мягкие части мертвого тела. Ты слышал об этом месте? Нет? Так вот, эти существа вымерли задолго до того, как появился первый дракон. Наш мир тогда только зародился, это было так давно… и внутри этого замечательного сланца находилось крошечное существо, похожее на червяка, у которого имелись зачаточные признаки спинной хорды. Позвоночника. Некоторые так и называют его — первое позвоночное.

— Как у нас, — догадался Барроу.

— И рядом с этим экземпляром лежал другой. Очень похожий, по-своему. Червеобразный и невразумительный. Но если приглядеться — полон неуловимых, очень красивых отличий.

— Отличий — в чем?

— Ну, например… в самой середине простейшего тела находится крошечная крупинка металла.

— Вроде драконьей селезенки?

— Только проще, из обыкновенных металлов. Железа, меди и подобных им. — Мэнмарк допил свой ликер и уставился в костер. — У нашей драконихи легкие, конечно, были совершенно особенные. Вместо того чтобы делать вдох и затем таким же путем — выдох, она втягивала воздух через ноздри в легкие, а наружу выпускала его через ректальное отверстие. Впрочем, у нас еще недостаточно данных, чтобы быть полностью уверенными. Но кажется разумным предположить, что при таком бесконечно глубоком дыхании у нашей красавицы гораздо лучше получалось снабжать себя кислородом.

Барроу закивал — теперь ему было гораздо интересней.

— И потом, взять их знаменитую селезенку, — продолжил Мэнмарк. — Ты когда-нибудь задумывался, зачем этим животным нужно было собирать драгоценные металлы? Какие возможные преимущества это могло им принести?

— Я немного размышлял об этом, — признался исполин.

— Золото, и платина, и иногда серебро, — рассуждал Мэнмарк. — Эти металлы имеют ценность для нас, потому что являются редкими, это так. Но еще и потому, что они почти не окисляются под воздействием кислорода — и потому сохраняют свой чудесный блеск. И для новейших производств в нашем мире эти элементы представляют большую ценность. Ты знал об этом? Они могут служить катализаторами для впечатляющих химических реакций всех видов. Вероятно, наша госпожа драконица, соединяя воздух и кровь внутри полостей в своей селезенке, добивалась самых эффектных результатов. Возможно даже, она выдыхала пламя.

Барроу качал головой, словно понимал каждое слово.

— Однажды мы выясним, что происходило внутри этих существ. И подозреваю, это знание — появись оно на свет — произведет революцию в нашем мире.

— Когда-нибудь, возможно, — согласился Барроу.

— Думаешь, в далеком будущем? — Мэнмарк усмехнулся и основательно глотнул из своего почти осушенного стакана. — Не при нашей жизни, конечно. Ты ведь об этом думаешь?

— А что, разве это не так?

— Не так. — Самопровозглашенный гений устремил взгляд на огонь — в его золотистых глазах жадно горела нелепая надежда. — Об этом мало кому известно. За пределами научных кругов, я имею в виду. Однако пару лет назад из живота гигантского дракона, питавшегося деревьями, было извлечено недоразвившееся яйцо. Оно было мертвым вот уже сто миллионов лет, но цвет его все равно остался белым. Кислород, которым дышала родительница, после ее смерти к яйцу не поступал, и оно пребывало в некоем состоянии глубокой комы. Что в общем-то не так уж удивительно. Нам известно, что драконьи яйца исключительно стойкие. Вероятно, эта особенность сохранилась с тех времен, когда их предки откладывали яйца небрежными кучами, закапывали в грязь и, покинув гнездо порой на десятилетия, дожидались подходящих условий. Поскольку эти создания имели биохимию, очень отличную от нашей… намного превосходящую нас физиологию… они могли себе позволить такие вещи…

— О чем вы говорите? — перебил его Бэрроу. — Простите, я и половины ваших слов не понимаю.

— Я говорю, что драконы эти были исключительно жизнестойкими.

Охотник за драконами посмотрел на вытянутый, симпатичный череп с глазницами, похожими на пещеры.

— Я прежде не слыхал о таком. Неужели есть вероятность того, что эти яйца там… в земле, после стольких лет?..

— Помнишь, я упоминал о незрелом яйце? — Мэнмарк говорил шепотом — голос его выдавал легкое волнение и страшную радость. — О том яйце, что нашли у древоеда? Так вот, в газетах написали о его вскрытии. Я читал эту статью сотни раз. Для того чтобы разрезать скорлупу, использовали алмазные лезвия, и вопреки всему, что может подсказать вам здравый и не здравый смысл… да, внутри яйца все еще сохранялась жидкость и находился эмбрион с шестью ногами — мертвый, но неповрежденный… мертвый, но все выглядело так, будто умер он только вчера, просто с похоронами все немножко затянулось…

Три яйца превратились в четыре, а затем в пять, и совершенно неожиданно уже семь сокровищ лежало на подстилке из чистой соломы, в приятной тени временно натянутого брезента. Это зрелище затмевало самые смелые мечты Мэнмарка — изумительные и восхитительные. Каждое из яиц идеальной круглой формы, все одинакового размера — диаметр их равнялся длине от основания предплечья до кончиков пальцев руки. Они были тяжелее любого птичьего яйца, если только возможно представить себе птицу, способную откладывать такие огромные яйца. Этому есть объяснение, поскольку толстая белая скорлупа являла собой сочетание слоев частично из металла и частично из неизвестных сложных структур, на сегодня еще не изученных — керамики и необычных белков, — и все это переплелось чрезвычайно изысканным образом. Само строение скорлупы содержало в себе достаточно тайн, чтобы принести известность человеку, разгадавшему их. Но Мэнмарк всегда думал о большем — о почестях и наградах, об оглушительном успехе, чем он сейчас и занимался, поглаживая теплую поверхность ближнего к нему яйца и шепотом обращаясь к нему: «Эй ты, привет».

Студенты стояли все вместе, в ожидании указаний. За ними высилась грузовая повозка, а рядом с ней — упряжка из мощных верблюдов, готовых везти драгоценный груз в город и на железнодорожную станцию.

Барроу сидел на козлах повозки, крепко сжимая обеими руками кожаные поводья.

Мэнмарк заметил, что великан уставился куда-то вдаль. Интересно, что он такое разглядел со своего высокого места? Мэнмарк посмотрел в том же направлении, но ничего не увидел. Только склон из серой глины с торчащими кое-где юкками и гребень небольшого холма, образующий аккуратную линию, — он отделял омытую дождями землю от яркой синевы неба.