Этот человек не сомкнул глаз. Лишь только рассвело, он, повинуясь предчувствию, сделал с полдюжины больших шагов вверх по канавке, втыкая лопату в то, что выглядело как нагромождение обыкновенной глины.
Лопата у него была крепкая, из отличной стали, но глухой звук возвестил — то, что находится внизу, намного крепче.
Барроу брался то за лопату, то за большую киркомотыгу: он работал ловко и быстро, так что утро у него ушло на откапывание огромного участка спины дракона — несколько кинжалообразных позвонков торчало примерно из трех десятков громадных пластин красноватой брони.
Выбившись из сил, он сделал перерыв — наелся досыта и выпил всю оставшуюся воду. Затем, вспомнив о том, что его верные верблюды тоже голодны и, наверное, хотят пить, он повел обоих вниз по канавке, нашел ровное место, где росла полынь, а в мелком щелочном озерце стояла жидкость — для человека, пожалуй, слишком противная, чтобы ее пить.
Довольные верблюды и пили, и щипали траву, и бродили повсюду — насколько им позволяли длинные поводья.
Барроу вернулся к своему сокровищу. Дважды он начинал копать в новом месте, и дважды ошибался, ничего не находя. Скорее всего голова чудовища пропала. С головами почти всегда так. Однако он попробовал в третий раз, и удача повернулась к нему лицом. Череп не только сохранился в земле рядом со всей остальной тушей, но он был все еще прикреплен к туловищу — это существо ушло из жизни, когда его длинная мускулистая шея очень сильно рванулась влево.
Смерть была мгновенной — в этом он не сомневался.
Ему попадались образцы и покрупнее, но эта голова — само великолепие. То, что Барроу увидел перед собой, было размером с него самого, вытянутым и изящным, и немного напоминало голову пеликана, только симпатичнее, огромная пасть щерилась частоколом зубов — каждый зуб был больше его пальца. Глаза гигантского дракона исчезли, но остались большущие глазницы — забитые аргиллитом, они нацелились вперед, словно ястребиные глаза. А за ними — черепная коробка, в несколько раз превышающая по размеру голову любого человека.
— Так как же ты умер? — спросил он своего нового приятеля.
Еще в городе один образованный малый просветил Барроу, рассказав о том, что на сегодня известно науке и какие существуют гипотезы. Иногда тела драконов оказывались погребенными в слое грязи, на суше или под водой, и эта грязь защищала трупы от голодных сородичей или прожорливых крыс. При отсутствии кислорода процесс разложения невозможен. И такие условия лучше всего. Без следов гниения, надежно спрятанный в глубокой могиле, целенький дракон может пролежать нетронутым, дожидаясь своего часа, — когда мимо проедет какой-нибудь счастливчик на довольном верблюде.
От жажды Барроу едва не стонал, но сейчас он не мог позволить себе остановиться.
Следуя советам других старателей, он нашел место, откуда росли оба драконьих крыла, — эти крылья по-прежнему болтались в виде кожистой плоти, натянутой на длинных-длинных пальцевых костях, приспособил заряд с динамитом, установив его рядом с пластинами брони на спине, и прикрыл свою работу кучей утрамбованной земли, чтобы направить силу взрыва вниз. После этого подвел длинный фитиль и запалил его. Раздался глухой удар, за ним посыпался затяжной град из комков грязи и мелких камней. Он подбежал посмотреть, что у него получилось, и стал тянуть на себя расшатанные пластины чешуи — каждая из них, если нет повреждений, стоит половину хорошего верблюда, — а затем взял тяжелую кирку, чтобы вытащить из громадного зверя раздробленные внутренности.
Если бы труп в свое время нашел другой дракон и атаковал бы это сокровище снизу — сейчас искать было бы нечего. Многие миллионы лет назад драгоценные кишки были бы съедены — и все дела.
— Впрочем, — сказал сам себе Барроу, — денег, вырученных только за эти когти и чешую, мне хватит на целый год. Если уж до этого дойдет.
Но до этого не дошло.
Внутри ископаемого зверя находилось то, ради чего он столько мучился и страдал: позади окаменелого сердца располагался замысловатый орган размером с человека — нечто губчатое, непосредственно над своеобразными драконьими легкими. Этот орган состоял из блестящих золотых и платиновых пластинок, свернутых вокруг бесчисленных пустот, — в одно мгновение Барроу стал обладателем такого богатства, о котором можно было только мечтать и видеть сны. Он неистово завопил и тут же пустился в пляс на спине у мертвого дракона. Затем рухнул рядом со своим сокровищем, рыдая от счастья, а когда в последний раз утер слезы с лица — увидел еще кое-что.
Целую вечность тому назад прекрасная черная грязь накрыла мертвое тело, заполнила все полости, не давая проникнуть туда свободному кислороду.
Без кислорода почти не было тления.
В древнем аргиллите «плавали» по крайней мере три круглых тела — каждое размером с самое большое пушечное ядро.
Эти тела не были органами, но они находились внутри дракона. Барроу прежде слышал о подобных вещах, и ученый человек в городе даже показал ему кусок чего-то похожего. Но тот осколок был грязно-серый, тогда как эти три шара были белыми, как кость. Таким был их цвет при жизни, понял он, и такой же цвет у них сейчас.
Дрожащей рукой Барроу коснулся яйца, которое было ближе всех, и долго держал на нем ладонь, пока оно чуточку не согрелось.
2
В какой-то момент шлюха спросила:
— И откуда ты узнал всю эту галиматью?
Мэнмарк посмеялся про себя, но недолго. Он закрыл большую книгу и сказал:
— Ты имеешь в виду мои дипломы об образовании? Неужели ты желала бы их увидеть?
— После твоих денег, конечно. Твои дипломы об образовании. Да.
— Мальчиком я занимался с домашними учителями. В юности посещал несколько университетов. Изучал науки и наслаждался общением с блестящими умами — лучшими учеными. А потом мой отец умер, я получил наследство и решил употребить все свое богатство и талант на благо великих свершений.
Из всех подобных женщин в этом городке она была самой хорошенькой и отнюдь не глупой. Даже просто взглянув ей в глаза, Мэнмарк определил, что она обладает ясным и крепким умом. Впрочем, это была всего лишь одна из туземных девушек, миниатюрная, как и все представители этой расы. Отец продал свою дочь за порцию опиума или бутылку ликеру. Должно быть, жизнь ее прошла в нищете и страданиях. Вот почему его не слишком задевало, когда она насмехалась над ним, бросая замечания вроде: «С другими мне легче слушать, чем трахаться. Но с тобой — все совсем наоборот».
Мэнмарк снова раскрыл книгу, не задумываясь о возможных колкостях.
Он негромко спросил у женщины:
— Ты умеешь читать?
— Я различаю монеты, — ответила она. — И свое имя, когда вижу его. Если оно написано печатными буквами.
— Посмотри на эту картинку, — велел он ей. — Что на ней изображено?
— Дракон, — бросила она со скучающим видом.
— Какая разновидность дракона? — Мэнмарк не отставал от нее.
Она разглядывала рисунок, надувая щеки. Затем выдохнула и призналась:
— Не знаю. Может, какой-нибудь летающий?
— Едва ли.
— Да, наверное, не летающий. Крыльев не видно.
Он закивал, объясняя:
— Это малый ранний дракон. Как выясняется, один из видов-предшественников, обладавший шестью лапами. Его раскопали на нашем континенте — он покоился среди древнейших скал, дошедших до нас с Эры Драконов. — Мэнмарк был привлекательным малым с золотистыми мечтательными глазами, которыми он уставился в одну из стен комнаты. — Если верить в естественный отбор и в величайшие глубины времени, — продолжал он, — тогда этот экземпляр вполне мог бы быть предком для сотен видов, о которых известно в настоящее время, и для тысяч видов, которые нам еще предстоит открыть.
— Ха! — сказала она и снова села, откинувшись на нагромождение подушек. — Можно посмотреть книгу? — попросила она.
— Осторожно, — предупредил он, словно разговаривал с капризным ребенком. — У меня сейчас нет другого экземпляра, а это — самый лучший из доступных справочников…