Я чувствую себя посвежевшим, отдохнувшим и полным энергии, готовым выйти из дома и пробежать несколько километров. Уже много месяцев я так себя не чувствовал.

На улице кричат и визжат дети. Я выхожу на террасу, вдыхаю свежий воздух. Раскинув руки в стороны, шумно выдыхаю. Сердце наполняется смутной надеждой. Подойдя к краю террасы, я смотрю вниз, во двор. На дереве, которое отец посадил в день нашего приезда сюда, начинают распускаться листочки.

Не я один наслаждаюсь этим днем. Переулок кажется заполненным людьми всех возрастов — совсем как это бывало до ареста Доктора. На тротуаре сидит Ирадж и играет в шахматы против себя самого. Я обещаю себе сегодня же вызвать его на бой — не потому, что могу выиграть, а просто мне хочется вернуться к этой игре. Время от времени Ирадж бросает беспокойные взгляды на дом Зари — вероятно, хочет увидеть Переодетого Ангела. Пацаны играют в футбол. Один паренек толкает на землю другого, возникает потасовка. Этот случай напоминает об уловке Ахмеда прошлым летом. Кажется, это было миллион лет назад.

В разных частях переулка собираются женщины: восточный, западный и центральный комитеты по сплетням, как называет их Ахмед. Все они разговаривают одновременно и, несмотря на хаос, умудряются понимать друг друга.

Потом я вижу, как к розовому кусту подходит какой-то мужчина с ведром воды. Ирадж отрывается от игры, подбегает к нему, и они вдвоем поливают растение. У меня по щекам катятся слезы — слезы радости.

Аболи и два других паренька звонят в дверь дома и убегают. Вспоминая безобидную шутку, которую он сыграл с моим бедным отцом, я громко смеюсь.

Закрыв глаза, я делаю глубокий вдох. В этом безмятежном состоянии в мой рассудок медленно заползает успокоительная мысль: «Мне надо уехать». Я борюсь с этой мыслью уже несколько недель, но чем меньше сдерживаю себя, тем больше мне нравится эта идея. Я поеду в Соединенные Штаты. Там я смогу начать новую жизнь. Я буду жить один, ходить в колледж, изучать английский язык и приобщаться к западной культуре. Мне предстоит многое понять. Надеюсь, Доктор и Зари не чувствуют себя обманутыми. Надеюсь, нет.

Я спускаюсь к завтраку. В гостиной мастер чинит старые дедушкины напольные часы. Он вытащил их на середину комнаты и изучает разобранные детали.

— Что тут происходит?

— Надо либо починить эту проклятую штуковину, либо выбросить, — объясняет отец.

— Они слишком хороши, чтобы их выбрасывать, сэр, — говорит мастер. — Эта марка больше не выпускается. Антикварная вещь.

— Что скажешь? — спрашивает меня отец.

Я подхожу к часам и дотрагиваюсь до шероховатой бугристой поверхности.

— Надо их оставить. Что из того, что они не ходят? Красивая вещь. И потом, их подарили вам с мамой на свадьбу.

— Это был единственный подарок, — задумчиво кивает отец. — Я привык каждый день заводить их перед утренним чаем. Мы оставим часы независимо от того, чем увенчаются ваши попытки, — улыбается он мастеру.

За завтраком я говорю отцу, что хочу поехать в Соединенные Штаты.

— Так будет лучше, — соглашается он. — Я всегда хотел, чтобы ты поехал туда и стал инженером-строителем. Да, инженером-строителем, а потом ты вернешься и построишь автомагистраль европейского типа от Тегерана до Ношахра!

— Я хочу стать режиссером, папа, — говорю я, глядя ему в глаза.

Некоторое время он пристально смотрит на меня.

— Ну, быть может, тебе удастся заниматься в колледже по двум профилирующим дисциплинам, — отвечает он, вдохновленный моим согласием ехать за границу.

Мама воспринимает эту новость по-другому. Она не пытается отговорить меня, но лицо ее принимает задумчивый и озабоченный вид. Она бесцельно бродит вокруг, вытирая пыль с полок, рамок фотографий, экрана телевизора, дедушкиных часов и всего остального, что есть в комнате. Потом опять принимается за полки.

— Ты их только что вытирала, — замечает отец.

Она молча смотрит на него и переходит к рамкам.

Новость о моем отъезде проносится по округе, как вода через шлюзные ворота. Теперь все в переулке знают, что я собираюсь уехать в Соединенные Штаты. Взрослые желают мне удачи и говорят, что тоже хотели бы поехать. Почти у каждого есть друг или родственник, который постоянно живет там или побывал однажды.

— США — классное место, — замечает один сосед. — Мой кузен только что вернулся из Вашингтона, там власти установили под улицами трубы с горячей водой, чтобы дороги не замерзали суровыми зимами.

Другой сосед изумленно вздыхает.

— До чего умно, до чего умно, — повторяет он с мечтательным выражением лица.

Третий сосед соглашается, что в техническом отношении американцы более развиты, чем мы, но только не в культурном. Он утверждает, что детей там вышвыривают из дома, едва им исполняется восемнадцать. Еще он добавляет, что наиболее жалостливые родители пусть и не выгоняют детей из дома, но просят их оплачивать свое проживание и питание. Слушатели вздыхают и качают головами.

— Вот почему в Штатах так высок уровень преступности, — заявляет сосед. — Если человек живет сам по себе, без опеки родителей, вдали от тепла и защиты родного дома, он, разумеется, более склонен к совершению преступления!

— Угу, они называют это самостоятельностью, — говорит другой. — Они с малых лет приучают детей к самостоятельности.

— Никакая это не самостоятельность, а чушь собачья!

— Хотел бы я, чтобы родители поскорей вышвырнули меня из дома, — говорит Ахмед.

Мы с Ираджем фыркаем.

Дни проходят быстро. Семья Ахмеда постепенно свыкается с трагической потерей бабушки. Они медленно возвращаются к рутинной жизни. В доме Зари не происходит ничего нового: ее отец каждое утро уходит на работу, а вечером возвращается к жене. Она, похоже, решила провести остаток жизни, не выходя из дома Кейван, обреченный на одинокое детство в стороне от других детей с нашей улицы, бегает во дворе. Я слышу, как он смеется, играя в мяч с Переодетым Ангелом — в точности как с сестрой.

Мой отец с господином Мехрбаном и господином Касрави организуют мою эмиграцию в Соединенные Штаты. Как обещано, привлечены знакомые из паспортной службы, и теперь у меня есть паспорт. Следующий шаг — получить студенческую визу в американском посольстве, для этого необходима форма I-20, письмо о приеме из аккредитованного университета или колледжа в США. Здесь решающую роль играет господин Мехрбан. Его товарищи, уехавшие в ссылку в США, достанут для меня форму I-20 из колледжа в Лос-Анджелесе. Господин Касрави знаком с людьми из Министерства образования, они помогут получить сертификат об окончании средней школы и обеспечат высокие баллы за тест по английскому, чтобы мой запрос на студенческую визу удовлетворили.

Я переживаю из-за фальшивого сертификата, а господин Касрави пытается меня успокоить. Я боюсь, если власти узнают об этом, мне могут навсегда запретить посещать колледж.

— Понимаешь, в нашей стране гору можно сдвинуть с места, если знаком с нужными людьми, — да, можно, — говорит господин Касрави.

— А почему бы и нет? — добавляет господин Мехрбан. — Когда тебя нечестным путем вычеркивают из жизни, ты тоже мошенничаешь, чтобы расквитаться. Вот как обстоят дела в странах, подобных нашей. Тебе не дали окончить школу, поэтому, чтобы наверстать упущенное время, мы делаем фальшивый сертификат.

Мне не по себе от этой уловки, но я не сворачиваю с выбранного пути. Я более чем когда-либо хочу уехать из Ирана. Я не смогу ходить в школу без Ахмеда и Ираджа и не смогу остаться в нашем переулке после переезда родителей Зари в Бендер-Аббас.

Ахмед с Фахимех счастливы, что во мне возродилась надежда, но им грустно оттого, что я уезжаю. И хотя я вижу это по их глазам, они ни за что не стали бы меня отговаривать.

— Ты ненадолго уедешь, выучишься в лучшем университете Штатов и вернешься домой образованным человеком, — с улыбкой произносит Ахмед.

— Да, и мы начнем прямо с того места, где остановились, — горячо соглашается Фахимех. — Все будет так, словно ты и не уезжал — разве только к тому времени станешь дядей.