Очнувшись, я чувствую, что умираю. Доктор Сана — мое Яблочное Лицо — пытается успокоить меня. Я слышу каждое ее слово, но ничего не понимаю. В эту ночь Яблочное Лицо не идет домой. Звонит ее муж, и она переключает его на громкую связь. Он здоровается со мной. У него густой дружелюбный голос. Он говорит, что ему очень жаль и что он собирается прийти и увидеться со мной. Я должен держаться и собраться с духом, и все образуется. Его жена — прекрасный врач. Она постарается, чтобы мне был обеспечен наилучший уход. Я ничего не говорю. Немного погодя он прощается со мной и вешает трубку, а я снова распадаюсь на части. Без Зари жизнь продолжаться не может.

Когда я открываю глаза, меня наполняет умиротворенность. Мне это нравится. Веки отяжелели, я едва могу моргать. Отец говорит что-то о поездке в северную часть Ирана, где у нас есть вилла в предгорьях Эльбурса с видом на зеленые воды Каспийского моря. Там живет многочисленная родня моих родителей. Яблочное Лицо говорит, что будет скучать без меня, когда я уеду. Я слышу их слова, но рассудок воспринимает их с трудом.

Они разговаривают о том времени, когда я поправлюсь, и я удивляюсь, как это может поправиться человек вроде меня.

— Время все исцеляет, — глядя в мои измученные глаза, говорит отец Яблочному Лицу.

Время — самое ценное, что есть у человека, но для меня оно больше не имеет значения. Неожиданно на меня накатывает волна тревоги. Я не осознаю своих действий. Подбегает Яблочное Лицо и хватает меня за плечи. Я чувствую еще один укол в руку.

Навестить меня в больницу приходит муж Яблочного Лица. Это красивый молодой человек, высокий и атлетически сложенный, с большими черными глазами, густыми черными бровями и усами, похожий на молодого Марка Твена. Доктор Сана представляет его как Яхъю. Он пожимает мне руку и садится на стул около кровати. Он говорит, что много слышал обо мне и хотел со мной встретиться лично. Я не знаю, что сказать в ответ. Он говорит, что они собираются через пару месяцев в отпуск с Азар и их ребенком, и приглашает меня поехать с ними. Я деликатно качаю головой, сообразив, что Азар — имя доктора Саны.

Я засыпаю, пока все еще в комнате, а просыпаюсь подавленным оттого, что Зари не пришла ко мне во сне. Она обещала, что всегда будет рядом. Может, она сейчас в комнате?

— Я скучаю по тебе, — вслух говорю я хриплым голосом.

Из-за слез слова звучат невнятно.

— Как ты могла бросить меня одного в этой жалкой жизни? Почему ты мне не сказала? Когда мне было четыре, я сломал голень в трех местах и не плакал. Теперь я плачу, пока не иссякнут слезы.

Я прошу у нее объяснений, потому что, когда двое любят друг друга, они не делают подобных глупостей. Если бы мы поменялись местами, как бы ей это понравилось? Уверен, не понравилось бы. Во сне она умоляла меня жить долго и счастливо, а как это возможно, если единственный источник моего счастья исчез?

Я громко рыдаю, и пусть меня услышит целый свет — мне безразлично. Надеюсь, она меня видит. Надеюсь, она сожалеет о том, что совершила.

Я засыпаю в слезах. Проснувшись, я вижу старика в кресле у кровати, он раскачивается взад-вперед. Мы пристально смотрим в глаза друг другу.

— Что привело тебя сюда, друг мой? — шепчу я. — Ты тоже потерял кого-то?

Старик качается, скрип кресла почти успокаивает.

— Прошлой ночью я проклинал Господа, — говорю я старику, — и Он не обрушил крышу мне на голову. Я буду проклинать Его сегодня, и завтра, и послезавтра, пока Он не устанет выслушивать мои оскорбления. Он никогда не вернет ее мне, но я хочу заставить Его отправить меня к ней.

Я заглядываю в свою душу в поисках какой-нибудь зацепки, но меня куда-то уносит.

Всего я провел в клинике три месяца. За это время я научился принимать свою судьбу, но потерял веру. Теперь я атеист, совсем как Доктор. Я больше ни в чем не обвиняю Бога — в конце концов, как можно обвинять кого-то несуществующего?

Иногда ранним вечером я прогуливаюсь по коридорам или двору. При виде состояния некоторых пациентов и степени их страданий дух бунтарства во мне только крепнет.

Меня доставили в больницу сразу с места самоубийства Зари. Специалистам понадобилось меньше недели, чтобы установить, что удар по голове не вызвал серьезных повреждений, а умеренные ожоги кистей и предплечий не потребуют радикального вмешательства. Лечащий врач решил, что мое молчание и периодические нервные вспышки — психологического характера, поэтому меня определили под наблюдение доктора Саны.

Яблочное Лицо считала, что я подсознательно стер из памяти определенные события. Я подверг цензуре все случившееся после того, как я сказал Ахмеду, что люблю Зари. До этого момента мир был не таким сложным, и именно тогда время остановилось.

САВАК тщательно расследовала деятельность Доктора, и там знали, что мы не причастны к его политической группе. Ахмед на допросах подтвердил это. То, как мы с Ахмедом вели себя на месте происшествия, еще больше убедило САВАК что Зари совершила этот поступок, не посоветовавшись с нами.

В клинике я узнал, что доктор Сана и ее родные принадлежат к вере бахай. За последние четыре года их дом поджигали исламские экстремисты, а на ее мужа несколько раз поздно вечером нападали неизвестные и избивали. Яхъя купил двух доберман-пинчеров для охраны дома, но страх остался. Доктор Сана говорит: как только будут готовы документы, они уедут в Австралию. Она не может больше выносить боль и страдание и не хочет, чтобы ее ребенок рос в атмосфере постоянного страха. Ее родители уже покинули страну, а вскоре уедут ее братья и сестры.

Пока я был в больнице, я выведал историю старика. Он был богатым почтенным торговцем. Его первая жена умерла пятнадцать лет назад, оставив его с тремя сыновьями, они жили в его огромном доме с молодыми женами. Делами старика занимались сыновья, и он большую часть времени проводил в одиночестве, но остро нуждался в общении. В конечном счете он женился на женщине значительно моложе себя. Она заботилась о нем, а некоторые говорили, что очень его любила. Он обожал ее и выполнял любое ее желание. Молодая жена хорошо ладила с невестками старика, примерно одного с ней возраста. Потом, год тому назад, старику поставили диагноз — рак. Для всей семьи это был страшный удар.

Старик хотел быть уверенным, что все его родные будут хорошо обеспечены после его смерти, поэтому он переписал завещание и разделил свою собственность поровну между детьми и молодой женой. Это привело в ярость старшего сына.

Однажды, когда старика не было дома, сын вошел в комнату жены и обозвал ее авантюристкой и негодяйкой. Между ними произошла громкая ссора, прибежали двое других сыновей. Старший сын набросился на женщину и жестоко избил ее. Братья и их жены пытались вмешаться, но было поздно. К тому времени, как приехали полиция и «скорая помощь», женщина была мертва. Старший сын получил пожизненный тюремный срок, а старик, едва узнав о смерти жены, сошел с ума. С тех пор он в клинике. Его состояние быстро ухудшается.

— Ему осталось мало времени, — грустно произносит Яблочное Лицо.

Ахмеда скоро освободили из тюрьмы. Отец говорит, что САВАК оправдала нас всех.

— Почему они не забрали меня? — спрашиваю я.

— Ну, во-первых, из-за твоего состояния. А во-вторых, они знали, что ты не связан с деятельностью Доктора.

— Тогда зачем забрали Ахмеда?

— Только чтобы подтвердить то, что им уже было известно. Это обычная практика САВАК.

Новость об освобождении Ахмеда переполняет меня неописуемой радостью. Должно быть, я впервые улыбаюсь с тех пор, как услышал о смерти Зари.

— Где похоронена Зари? — спрашиваю я отца, когда у меня наконец хватает смелости это сделать.

— Ее родным еще не сообщили, — отвечает отец со страдальческим выражением в глазах.

Той ночью я сплю плохо. На улице идет дождь, и впервые я думаю о Зари, лежащей в могиле — там, под дождем. По спине пробегает холодок. Я вспоминаю, как она говорила, что всегда будет рядом, и пытаюсь представить себе уютное тепло ее объятий.