Постепенно в Белград стали поступать сведения о создании партизанских групп. Сербам в Хорватии, Воеводине, Боснии или Косове приходилось бежать в горы, чтобы их не уничтожили усташи, венгры, албанские или мусульманские националисты. Так что самые первые очаги восстания были ответом не на призывы коммунистов и даже не на германскую или итальянскую оккупацию, а на террор и этнические чистки со стороны новоявленных правительств.
22 июня 1941 года Тито собрал членов ЦК. Германия напала на Советский Союз, и теперь можно было начинать открытую борьбу и призывать народ к восстанию, не оглядываясь на различные политические обстоятельства.
«Пробил решающий час… — говорилось в воззвании ЦК КПЮ к народам Югославии. — Драгоценная кровь героического советского народа проливается не только во имя защиты страны социализма, но и во имя окончательного социального и национального освобождения всего трудового человечества. Поэтому это и наша борьба, и мы должны поддержать ее всеми силами, вплоть до наших жизней» [110]. В тот же день из Москвы пришла телеграмма. «Учитывайте, что на данном этапе речь идет об освобождении от фашистского рабства, а не о социалистической революции», — говорилось в ней. Под телеграммой стояла подпись «Дед» — под этим псевдонимом подразумевалось руководство Коминтерна [111].
В следующей своей телеграмме Коминтерн уже призывал КПЮ «не медля ни одной минуты» разворачивать партизанскую войну: «Поджигайте военные заводы, склады, нефтехранилища, аэродромы, разрушайте железнодорожную, телефонную и телеграфную сеть, не пропускайте перевозки войск и боеприпасов. Организуйте крестьян, чтобы они захватывали хлеб, угоняли в леса скот. Нужно всеми средствами терроризировать врага, чтобы он чувствовал себя как в осажденной крепости» [112]. Считается, что именно 22 июня был основан и первый коммунистический партизанский отряд — это произошло вблизи города Сисак в Сербии.
В первые дни после нападения Германии на СССР многие в руководстве КПЮ были уверены в скорой победе СССР. Между хорватскими партизанами даже возникли серьезные разногласия: взрывать предприятия и мосты или сохранить их для нужд Красной армии, прихода которой ждали через два-три месяца. Сторонников диверсий даже обвиняли в том, что они не верят в силу советского оружия.
Такие же настроения были в Сербии и Черногории. Там даже начали раньше времени косить пшеницу — чтобы русским парашютистам было удобнее приземляться [113]. Джилас тоже верил в скорую победу СССР. Когда он сказал об этом Тито, тот, хотя и выразил уверенность в победе, заметил, что борьба все же предстоит очень долгая.
4 июля состоялось расширенное заседание политбюро ЦК КПЮ. Оно проходило на вилле владельца крупнейшей и старейшей сербской газеты «Политика» Владимира Рибникара, который сочувствовал коммунистам. Было принято решение направить членов ЦК полномочными представителями в различные районы страны: Джиласа — в Черногорию, Карделя — в Словению, Сретена Жуйовича — в Сербию, Вукмановича-Темпо — в Боснию и Герцеговину. Для Хорватии создавался целый оперативный штаб в составе Владимира Поповича, Раде Кончара и Андрии Хебранга. Было решено создать Главный штаб Народно-освободительных партизанских отрядов Югославии во главе с Тито, который вместе с Ранковичем и несколькими другими руководителями пока оставался в Белграде. Вскоре сведения о восстании начали приходить со страны: 7 июля оно началось в Сербии, 12-го — в Черногории, 22-го — в Словении, 27-го — в Хорватии и Боснии и Герцеговине и, наконец, 11 октября — в Македонии.
Эти даты, конечно, являются весьма условными. Но в социалистической Югославии они отмечались как официальные дни начала восстания в различных республиках.
Тогда же появились и главные лозунги югославских коммунистов: «Смерть фашизму — свобода народу!» и «Братство и единство!». И если с первым все было более или менее понятно, то со вторым дело обстояло куда сложнее. Никаким «братством и единством» в Югославии 1941 года и не пахло. На месте разгромленного королевства появилось множество «государственных» марионеточных образований со своими «вооруженными силами», а также вооруженные отряды различных националистических движений. Не говоря уже о том, что вооруженные силы оккупантов насчитывали 520 тысяч немцев, 300 тысяч итальянцев, 100 тысяч венгров и 30 тысяч болгар [114]. И они далеко не всегда ладили между собой и своими югославскими союзниками.
В Независимом Государстве Хорватия (НГХ) были созданы собственные вооруженные силы — Хорватский домобран, а также отдельные формирования усташей — Усташска войница. В 1941 году вооруженные силы НГХ вместе с усташами составляли примерно 80 тысяч человек, а в последующие годы увеличились до 200 тысяч человек [115]. НГХ стало одним из самых верных союзников Гитлера и отправило своих легионеров на советско-германский фронт.
Формально главой НГХ стал племянник итальянского короля Виктора Эммануила III Аймоне де Аоста, герцог Сполетто, который принял хорватское имя, став Томиславом II. Новоявленный король, однако, так никогда и не побывал в Хорватии. Вся исполнительная власть находилась в руках поглавника (фюрера) Анте Павелича.
Главная задача, которую поставил перед своими сторонниками Павелич, состояла в превращении Хорватии в «родину чистого душой и телом народа, лишенного расовых примесей и очищенного от личностей, чуждых его католической религии» [116]. Хорваты были объявлены «арийцами». Впрочем, Павелич и его сподвижники оговаривались, что и «наши братья-мусульмане — те же самые чистокровные хорваты» [117]. Все «неарийское» население лишалось гражданских прав, но при этом считалось «принадлежащим государству».
Репрессиям в НГХ сразу же подверглись евреи и цыгане. Но Павелича больше всего беспокоил не «еврейский» (по некоторым данным, его жена Мара тоже была еврейкой), а «сербский» вопрос. Сербское население в Хорватии было довольно многочисленным — около двух миллионов человек и поэтому представляло немалую опасность для идеи «чистого хорватского государства». Уже через несколько дней после провозглашения НГХ на сербов начались гонения. Теперь они должны были носить на рукаве синюю повязку с буквой «Р» («Pravoslavac» — «Православный»), им запрещалось при письме использовать кириллицу, запрещались все сербские общества и организации, началась конфискация их земли и имущества. Сербам, евреям и цыганам было запрещено посещать в городах общественные места, ходить по тротуарам, заходить в «хорватские» магазины или селиться вне специально определенных районов. Таблички на магазинах и учреждениях, гласившие: «Вход для сербов, евреев, цыган и собак запрещен», появились именно в «независимой Хорватии» [118].
Первая волна уничтожения нехорватского населения прошла весной и летом 1941 года. Считается, что усташи уничтожили около 50 тысяч евреев и от 700 тысяч до миллиона сербов [119]. Правда, сегодня в независимой Хорватии утверждают, что эти цифры были сильно преувеличены «титовской пропагандой».
Существует известная фотография: усташ из дивизии «Черный легион» позирует с отрезанной головой сербского партизана — четника. Помимо отрезания голов — пилой или специальным кривым ножом, который сами усташи называли «серборезкой», — у них существовали и другие излюбленные способы убийств — удары по голове дубинами, молотами, закапывание в землю и т. д. Трупы бросали в реку Саву, и они плыли до самого Белграда. На трупы клали записки: «В Белград, королю Петру».
