Автор впервые побывал в Боснии и Сараеве на несколько лет позже Уэста. В городе прошла Зимняя Олимпиада 1984 года, чем боснийцы очень гордились. Сараево был настоящим городом контрастов во всех смыслах — эротические журналы продавались рядом с мечетями. Висели портреты Тито и партийные (красные) флаги. Студенты из мусульманских семей довольно скептически отзывались об исламе. С коммунизмом они тоже не связывали своего будущего. В основном говорили о своих возможных перспективах на Западе.
Во время предыдущих переписей населения большое число жителей страны заявляли о себе как о «сербах-мусульманах», «хорватах-мусульманах» или «македонцах-мусульманах». Немало среди приверженцев ислама было и тех, кто называл себя «югославами». В 1961 году в Югославии насчитывалось более миллиона граждан, которые считали себя мусульманами. 10 марта 1970 года Исполнительное бюро Президиума ЦК СКЮ постановило, что во время предстоящей переписи населения эти люди могут называть себя «Мусульманами в смысле национальности». Особо указывалось, что необходимо четко различать «приверженцев исламского вероисповедания и Мусульман по национальности». Однако чуть позже это решение скорректировали: указывалось, что признавать себя Мусульманами могут только жители Боснии и Герцеговины, а также Санджака, говорящие на сербскохорватском языке [701].
По переписи населения 1971 года мусульмане оказались третьим по численности народом Югославии после сербов и хорватов (позже их оттеснили с этой позиции албанцы). Результаты были такими: сербы — более 8,1 миллиона человек; хорваты — более 4,5 миллиона; мусульмане — более 1,7 миллиона; словенцы — около 1,7 миллиона; албанцы — более 1,3 миллиона; македонцы — около 1,2 миллиона; черногорцы — около 510 тысяч; венгры — более 477 тысяч; турки — 128 тысяч человек; 273 тысячи объявили себя югославами. Большинство из мусульман действительно проживали в Боснии, в которой стали одним из трех «титульных» народов республики [702].
Вряд ли Тито мог тогда представить, что все эти эксперименты в национальной области превратятся в мины замедленного действия, которые взорвутся в начале 1990-х годов и обратят все результаты многолетнего труда маршала в груду развалин.
В начале 1969 года в Словении разразилась так называемая «дорожная афера». Югославское правительство взяло за границей очередной кредит для строительства дорог. Словения запротестовала — она считала, что ей из этого кредита выделили слишком мало средств. Словенские коммунисты во главе со Станетом Кавчичем заявили, что республика не хочет быть только источником средств для развития отсталых республик и автономных краев. Тито предупредил словенских руководителей, что своими действиями они «ставят под угрозу монолитность Югославии». Кавчич был осужден за «либеральные тенденции» и отправлен в отставку.
Но «федералисты» все громче и громче говорили о необходимости реформы югославской федерации. Это означало — нужно еще больше усилить позиции республик за счет полномочий Союзного центра.
В марте 1970 года Тито собрал заседание Исполнительного бюро Президиума ЦК. Оно продолжалось три дня. Центральный доклад сделал главный идеолог реформы федерации Кардель. Партийные руководители всех республик согласились начать реформу.
Сегодня, через сорок с лишним лет, когда федеративной Югославии больше не существует, по архивным документам можно наблюдать, как югославские руководители сами подпиливали сук, на котором сидели. В апреле 1970 года Кардель предложил подумать о том, как будет меняться система командования в Югославской народной армии, где команды отдавались только на сербскохорватском языке. «Это очень серьезная политическая проблема», — заметил он. «Это необходимо изучить», — поддержал его Тито. «Берем решительный курс на равноправное положение языков народов и народностей в ЮНА», — заключил Кардель. Тито согласился [703].
Через два месяца на встрече с руководством Македонии Тито говорил, что не следует бояться того, что у каждой республики может появиться фактически собственная армия — Территориальная охрана. Она даст возможность республикам почувствовать себя более защищенными. Последнее звучало весьма двусмысленно. От кого они должны чувствовать себя защищенными? Не от соседних ли югославских республик? «В этом есть гарантия, что потом, в будущем, никто не сможет подумать о какой-нибудь гегемонии», — говорил Тито [704]. Но, как показало будущее, он сильно ошибся.
…В мае 1970 года Тито исполнилось 78 лет. Несмотря на бодрость, энергичность и сохраняющуюся любовь к жизни в полном объеме, он все же начинал чувствовать возраст. Он пополнел, его беспокоило сердце; появились проблемы с печенью, и врачи посадили его на диету. Но Тито не всегда следовал их рекомендациям.
Он мог выкуривать до 120 сигарет в день. От курения у Тито стало слабеть зрение, и врачи предупредили, что если он не бросит курить, то может вообще ослепнуть. Сын Тито Мишо Броз рассказывал, что под давлением врачей его отец все-таки бросил курить, но после этого стал раздражительным и рассеянным. Тито не курил более года, а потом стал покуривать сигары [705], иногда Тито ходил, опираясь на трость — он страдал от ишиаса. Впрочем, свои недомогания он не скрывал только перед самым близким окружением — другие о них не знали [706].
В 1970 году Тито впервые стал публично обсуждать вопрос о том, что будет со страной после его смерти. В сентябре он выступал перед политическим активом Загреба. Активисты услышали, как маршал вдруг начал рассуждать, что нужно предпринять после того, как он умрет. В зале повисла мертвая тишина, а Тито между тем спокойно и по-деловому описывал, что может случиться в Югославии, если сейчас не принять срочных мер. «За границей много писали о том, что Югославия распадется, когда я уйду, — говорил он. — Да и у нас было много спекуляций на тему: кто придет на мое место?.. Чтобы в нашем социалистическом содружестве не возник такой кризис, который многие хотели бы видеть, мы должны провести реорганизацию (власти. — Е. М.).Мы должны сделать все, чтобы наше социалистическое содружество — Югославия — оставалось крепким вне зависимости от того, кто будет сидеть на этом месте» [707].
Идея Тито заключалась в следующем: необходимо еще при его жизни создать новый, коллективный орган высшей государственной власти. Таким органом стал Президиум СФРЮ. После смерти маршала его ехидно называли «коллективным Тито».
Президиум должен был состоять из девяти человек — шестерых руководителей республик, двоих руководителей автономных краев и руководителя СКЮ. Каждый из них избирается в Президиум сроком на пять лет. Из членов Президиума СФРЮ каждый год избирается председатель, выполняющий функции главы государства. Тито этот план поддержал. Позже принцип его формирования изменился. В Президиум входили 22 человека: по три от каждой республики, по два — от автономных краев. Члена Президиума сроком на семь лет выбирали республиканские скупщины и скупщины автономных краев.
Поскольку Президиум СФРЮ должен был быть сформирован еще при жизни Тито, возникал вопрос: что делать с ним самим? Кардель предлагал ввести пост заместителя председателя Президиума — чтобы «облегчить работу товарища Тито, который по конституции не подлежит ротации». Кардель, вероятно, рассчитывал, что этот пост может достаться ему.
В апреле 1971 года Тито заговорил о сложении с себя части своих полномочий. «Я физически не смог бы выполнять эту работу больше года, — сказал Тито. — Я сделаю об этом заявление и разъясню причины, по которым не хотел бы быть председателем больше года» [708]. И кто знает, возможно, так бы и получилось, если бы не события, которые укрепили в нем опасения, что без него не справятся.
