Предприятия — в частности для того, чтобы повысить зарплаты своим работникам, — резко ограничили прием граждан на работу. А поскольку после войны в Югославии произошел всплеск рождаемости, то такие меры означали рост безработицы. Часть югославов, благодаря либерализации режима, получила возможность искать себе работу за границей, но все равно в 1964 году, по различным данным, от 250 до 420 тысяч человек не могли найти работу.
Значительную часть населения Югославии раздражало неравенство доходов между республиками. Так, например, в 1962 году национальный доход надушу населения составлял в Словении 378 тысяч динаров в год, в Хорватии — 232 тысячи, в Воеводине — 203 тысячи, в Сербии — 175 тысяч, в Черногории — 142 тысячи, в Боснии и Герцеговине — 137 тысяч, в Македонии — 134 тысячи, в Косове — 71 тысячу. То есть разрыв между Словенией и Косовом был более чем пятикратным [664]. Для большей полноты картины можно привести другие данные. В июне 1963 года Союзная скупщина установила, что зарплата Президента Республики должна составлять 400 тысяч динаров в месяц. В апреле 1965 года она была увеличена до 550 тысяч динаров (по официальному курсу это составляло более 10 тысяч долларов) [665].
В марте 1961 года началась очередная реформа в экономической системе страны. Предприятиям предоставили право самостоятельно распоряжаться гораздо большей частью прибыли. Но каждый раз Тито сталкивался с одной и той же проблемой — ослабление роли государства вело бы к вопросу о том, зачем стране нужны сотни профессиональных коммунистов, руководящих политической и экономической жизнью? Югославское руководство ломало голову — как бы модифицировать социализм, но при этом сохранить руководящую роль компартии и, не дай бог, не «заразиться» вирусом капитализма. С начала 1960-х годов Югославия вошла в полосу перманентных реформ, которые продолжались до смерти Тито, а потом и до смерти всей страны.
В марте 1962 года состоялось необычное заседание Исполкома ЦК СКЮ, которое продолжалось целых три дня. Тито возмущался: «Люди не слепые, они видят, что и наверху не все в порядке». Он долго приводил вопиющие, по его мнению, факты. «Мы задолжали миллиард и не знаю сколько миллионов долларов, — говорил он. — Народный банк не может осуществлять необходимые платежи. Это нас компрометирует, получается, что мы не выполняем свои обязательства, и уже есть случаи отказа от прежних договоренностей с нами в Голландии и Америке. <…> В Италии находятся 200–250, не знаю точно, представителей наших фирм, которые заказывают и покупают там все, что подвернется под руку… <…> а только в декабре прошлого года количество непроданного оборудования отечественного производства выросло на 33 процента по сравнению с предыдущим месяцем… <…> В 1961 году из Америки, Швейцарии и Японии ввезено 2500 старых ткацких станков — некоторые из них выпущены еще в 30–40-х годах, — зачитывал он свой список. — А с другой стороны, „Текстильстрой“ в Загребе, который работает по лицензии бельгийской фирмы „Паканол“, не работал четыре месяца, потому что у него не было заказов… Ввезено 200 старых и новых автобусов, а у наших автобусных заводов заказов нет. Ввезено 1400 различных сельскохозяйственных машин и орудий, из-за чего наши фабрики были вынуждены снизить производство почти на 6000 тонн этих машин и орудий» [666].
В 1963 году прошла банковская реформа — фактически в Югославии появились коммерческие банки. В 1965 году для предприятий снизили налоги, они получили право отчислять государству значительно меньшую долю своего дохода, возможность держать свободные средства в коммерческих банках и получать у них кредиты. Считалось, что если деньги перейдут к коммерсантам, то они смогут лучше ими распорядиться, чем чиновники-бюрократы.
Реформа расширяла возможности и мелкого частного бизнеса. Частники тоже получали возможность получать кредиты. А частники-крестьяне — возможность покупать тракторы и комбайны, которой до этого они были лишены.
Все эти изменения могли записать в свой актив «либералы». Но их успехи ограничивались серьезными социалистическими «противовесами». Скажем, если предприятие торговало с заграницей, то имело право оставлять себе только 7 процентов валютной выручки. Нерентабельных предприятий практически не было — власти старались их поддерживать, чтобы не увеличивалась безработица. В результате югославская экономика «кормила» примерно 20–30 процентов убыточных предприятий, а потеряли свои рабочие места из-за ликвидации предприятий лишь около 5,5 тысячи работников [667].
Наконец, большинство коммерческих банков оказалось в руках сербов — просто потому, что в Белграде было сосредоточено самое большое количество финансовых учреждений. В Хорватии и Словении этим были очень недовольны и говорили, что сербы направляют деньги только туда, куда им выгодно.
Все эти противоречия югославской экономики и общественной жизни несколько сглаживались финансовыми вливаниями Запада. Уровень жизни югославов рос, уровень потребления — тоже. Югославские магазины были наполнены иностранными товарами, да и отечественные предприятия старались не отставать от моды — прежде всего на ширпотреб и бытовую технику. По официальным данным, с 1956 по 1970 год уровень жизни вырос в три раза [668].
К концу 1960-х годов доход на душу населения составлял в Югославии 800 долларов США. Это было примерно в три раза меньше, чем в развитых европейских странах. Число безработных в 1969 году составляло 331 тысячу человек, а число работающих югославов за границей — 700 тысяч человек. Позже их число увеличилось до миллиона.
Хотя ФРГ прервала дипломатические отношения с Белградом в 1957 году после признания Тито ГДР (они были восстановлены только в 1968-м), тысячи югославских гастарбайтеров продолжали работать в Западной Германии и присылать своим родственникам в Югославию валюту.
Парадокс титовской Югославии состоял в том, что, будучи одним из самых бедных государств Европы, в 1960-е годы она стала страной с потребительским обществом. Население захватила настоящая лихорадка потребления. Югославы строили дома, покупали автомобили, туристические поездки и вообще вовсю старались угнаться за своими западными соседями.
В декабре 1968 года корреспондент французского журнала «Пари матч» поинтересовался у Тито: «Если бы я был югославом, какой собственностью я мог бы владеть?» — «Если бы у вас были деньги, вы могли бы купить дом, — ответил Тито. — В Югославии не ликвидирована вся частная собственность. У сельских жителей и частично у жителей городов есть свои дома. Вы не смогли бы купить землю, если бы не стали сами ее обрабатывать. А если бы стали, то могли бы владеть наделом до десяти гектаров обрабатываемой земли. Могли бы купить мастерскую или, скажем, гостиницу с рестораном, но нанять не более пяти работников. Могли бы кроме квартиры купить дачу и так далее» [669].
«Правы были те, кто ограничивал выезд советских граждан за рубеж даже с туристскими целями, ох как правы! — вспоминала писательница Ирина Моргулес, побывавшая в Югославии в середине 60-х годов прошлого века. — Красивые и ухоженные (по сравнению с нашими) города. Потрясающие дороги, проложенные их студенческими строительными отрядами. Магазины забиты товарами и продуктами со всего мира, а цены такие, что, кажется, на сорок обменных рублей можно попросить всю Югославию завернуть в бумажку и увезти с собой. Мужчины изумлены тем, что питьевой спирт в трехлитровых банках продается за копейки в хозяйственных отделах универсамов» [670].
Сами же югославы относились к своим реалиям отнюдь не так восторженно. Неудивительно, что во второй половине 1960-х годов начинается настоящий расцвет эпохи фольклора, связанного с именем Тито. «Легендарный маршал» еще при жизни стал героем анекдотов, частушек, стихотворений и даже загадок, причем иногда довольно «неполиткорректных». Например: «Что такое четыре ноги и три руки? Ответ: это Тито и его сын Жарко».
