Ну что ж! По крайней мере ответ по существу. Господин Гейнрих с уважением относился к Корсу. Жаль, на него Коре больше всего надеялся. "Фирма Эверс, фабрика жестяной тары", сама приславшая Корсу запрос относительно возможного размещения денежных инвестиций, выразилась короче: "Получив ваше любезное сегодняшнее послание, покорнейше благодарю и сообщаю, что вашу оферту не намерен принимать к рассмотрению". Это было почти что пощечиной, но Коре решил расценить записку как "корректную". В отличие от Эверса, добрый знакомый Корса по клубу д-р юр. наук г-н фон Брокен, адвокат и нотариус, откликнулся с церемонной вежливостью: "С признательностью отвечая на ваше любезное послание от 28 сент. 98 г., имею честь с искренней благодарностью возвратить вам предоставленные мне вами для ознакомления бумаги. Отчет господина Шрейбнера безоговорочно снимает все вопросы относительно качества угля, но, к сожалению, я не могу принять положительного решения о возможности моего участия". "С чего бы это? — раздраженно подумал Коре. — Потому что нет денег или потому что боишься?" Добросовестнее всех изучили предложение Корса "Господа Вольфганг Гедертс и К°": "На Ваше любезное предложение во вчерашнем письме, за которое просим принять искреннюю нашу благодарность, мы с сожалением сообщаем, что не можем им воспользоваться за неимением соответствующей заинтересованности в указанном предприятии (перед "заинтересованностью" господин Гедертс вставил слово "экономической")". По-видимому, это означает, что они питают жгучий политический, социальный, исторический, географический интерес! "Э. Мейер и К°", несмотря на временное отсутствие, тем не менее незамедлительно прислали ответ, в котором говорилось, что "наш г-н Иван Мейер в настоящий момент находится в отъезде. Но, пользуясь случаем, сообщаем, что в настоящее время указанное предприятие не представляет для нас интереса, и возвращаем вам полученные от вас приложенные к посланию документы". Компаньоны по адвокатской конторе д-р Фермерен и д-р Виттан (которые, согласно их собственным заверениям, в связи с недавно полученным наследством и женитьбой жаждали сделать денежные вложения) заканчивали свое послание тем, что, "к сожалению, вынуждены отказаться от участия в синдикате Лернера". Ну, вот и результат проведенного на скорую руку опроса. Совершенно ясно, что в Любеке невозможно разместить недостающие шестьсот пятьдесят марок господина Лернера. Катастрофа? Если для господина Лернера это катастрофа, то, значит, помочь ему невозможно.

Из окна гостиницы "Монополь" жизнь привокзальной площади выглядела конвульсивной. Словно следуя какому-то таинственному сигналу, люди внезапно разбегались оттуда, скрываясь под крышей вокзала и в близлежащих улицах. Бывали моменты, когда могло показаться, что по велению неких высших сил производится срочная эвакуация с площади всех прохожих. На ней оставались считаные единицы замешкавшихся пешеходов, словно бы менее других подверженных воздействию силы, которая вымела всех остальных. Затем откуда-то новый поток людей заливал площадь. Какая-то пульсация выдавливала людей из всех ворот и прилегающих улиц, как будто к вокзалу устремились гигантские толпы, стекающиеся сюда ради какого-то великого события.

Лернер направлялся к "Монополю", влекомый людской волной, которая, не докатив до здания гостиницы, растеклась на отдельные ручейки. В таких массовых скоплениях человек не расположен вглядываться в своих соседей. Отдельные лица становятся материалом, образующим толпу. Самая прекрасная юная девушка уравнивается в ней с потухшей, расплывшейся женщиной. Демиург бесстыдно сбрасывает в одну кучу все, что подвернется под руку, для достижения чисто квантитативного эффекта. Если вдруг над толпой разносится голос, зовущий кого-то по имени, окликнутый вздрагивает как лунатик и озирается растерянно и беспомощно.

Вполне могло случиться, что Лернер проглядел бы одну голову, которая выплыла во встречном потоке среди сотен голов и плеч, вернее, посмотрел бы сквозь нее невидящим взглядом, как смотрел сквозь все остальные лица, хорошенькие и безобразные. Волосы девушки покрывала черная соломенная шляпка с небрежно откинутой назад дорожной вуалью, однако и сейчас ее лицо было отмечено такой печатью жизнерадостности и одновременно открытости и безобидности, что подобные дамские финтифлюшки совершенно не шли к его выражению. Она носила все эти вещи как-то неловко, носила только потому, что в них полагается ходить, но как бы уже наполовину отбросив эти мешающие предметы.

— Фрейлейн Ильза! Да это, оказывается, вы! — воскликнул Лернер, когда толпа уже пронесла ее мимо. И она ответила на его взгляд, или это ему показалось?

Когда они шли навстречу друг другу, их глаза невольно как будто бы на миг встретились. Ильза удивленно обернулась, только сейчас узнавая Лернера. Среди движущейся толпы возник затор. Остановившись, они образовали преграду в русле стремительного потока.

— Куда вы идете?

— На вокзал.

— Вы позволите вас проводить?

— Если у вас найдется для меня сигаретка.

Только сейчас Лернер заметил в ее руке саквояж.

— Можно я понесу вашу сумку?

— О да, пожалуйста!

Девушку насмешило его предложение, как если бы он попросил разрешения встать на голову.

Зал ожидания второго класса, куда Лернер проводил Ильзу Коре, представлял собой отделанное позолоченной лепниной и живописными плафонами помещение, напоминающее своим убранством церковь, однако снизу всю торжественность убивали накрытые столики. В вышине озаренные светом огня титанические фигуры изображали сражение человеческого духа с леностью, суеверием и косностью, в то время как внизу, на столиках, стояли чашки с кофе и блюдечки со сливовым пирогом. Дело было к вечеру.

— Как странно, что мы тут встретились, произнес Лернер, после того как помог Ильзе снять дождевик. Под ним оказалось что-то из шотландки.

На ней, как всегда, были хорошие и добротные вещи, однако без признаков элегантности. Девушка отправилась в дорогу, одетая как гувернантка из богатого дома, и в то же время в ней не было решительно ничего от гувернантки. Было ясно, что к этому платью она не имеет ни малейшего отношения, что не она его выбирала и что в любом из этих нарядов она кажется себе одетой в маскарадный костюм. Она с полным безразличием носила свою шотландку, с тех пор как достала ее из-под рождественской елки, и, поглядев, только покачала головой.

— Ничего странного, — ответила Ильза. — Я вас искала.

— Вы искали меня? И где же?

— Да вон там, в этом гадком отеле. Ну, как там его…

Она извлекла из сумочки конверт, на котором Лернер узнал собственный почерк. Что такое? Ведь господин Коре попросил у него фотографию Князя Тумана для своей дочери, и Лернер тогда пошел и сфотографировался. Но потом он так и не получил благодарственного письма.

— Тут на конверте значится адрес: "Гостиница "Монополь"". Скажите, а почему вы прислали мне свою фотографию?

— Я прислал вам свою фотографию… — Это был не вопрос, а попытка осмыслить только что услышанную неожиданную новость.

Теодор Лернер перевернул конверт. "Ее высокоблагородию госпоже Ильзе Коре" — было ясно и четко написано на оборотной стороне.

Как он совершил такую промашку? Разве все дело не было затеяно для того, чтобы послать свой портрет незнакомой барышне? Разве не было для него важно завязать знакомство с этими людьми? Разве не думал он об отсутствующей дочери, в то время как ее очаровательная матушка заполняла своим присутствием все купе? Он был даже очень польщен, что у него попросили портрет как у знаменитости!

— Правда же, это вышло по ошибке? — спросила Ильза с прямо-таки царственной прямотой. — Да и с какой стати вам было бы это делать? Очень глупо, что тетя Эльфрида обвиняла меня, будто я спрятала от них фотографию. Поэтому-то я так старалась найти конверт. Вы отправили фотографию на мое имя, конверт это доказывает. Тетю Эльфриду доказательства не интересуют, но для меня это важно.