— Истрагинальский молекулярно-нестабильный бри, — объявил Прайс. — Мягкий сыр, клонированный нами с оригинала, предоставленного нашими братьями-сыроварами из Франции, — но столь же хорош. Полезен как контактный анестетик или растворитель для краски. Исцеляет от бессонницы, а перемолотый в пыль очень полезен в качестве самозащиты от уличных грабителей и медведей-шатунов. Период полураспада — двадцать три дня, светится в темноте и может быть использован в качестве источника рентгеновских лучей.

— Берем все. А нет ли у вас чего-нибудь реально крепкого?

Прайс вскинул бровь, а его ребята нервно переглянулись.

— Уверены?

— Это не для меня, — торопливо пояснила я, — но у нас есть несколько серьезных сыроманов, способных принимать жесткий продукт.

— У нас есть немного макинллет веди марв.

— Что это за абракадабра?

— Реально острый сыр. Вы со свистом взлетите при одном взгляде на него. Плотностью превосходит обогащенный плутоний, двух граммов достаточно, чтобы приправить жареные макароны на шестьсот человек. От одного запаха ржавеет железо. Концентрация в воздухе всего семнадцать к миллиону вызывает тошноту и потерю сознания в течение двадцати минут. Наш главный дегустатор как-то по ошибке съел пол-унции, так шесть часов в обмороке пролежал. Открывать исключительно на улице, и даже в этом случае только при наличии врачебного диплома и на большом удалении от жилья. На самом деле это сыр не для еды, он скорее для заливания бетоном и утопления в океане подальше от цивилизации.

Я взглянула на Мильона, и он кивнул. Всегда найдется какой-нибудь дурак, согласный поэкспериментировать. В конце концов, от кусочка сыра еще никто не умирал.

— Давайте возьмем полкило и посмотрим, что получится.

— Очень хорошо, — сказал Прайс.

Он кивнул коллеге, который открыл еще один чемодан, очень осторожно вынул оттуда запечатанную кожаную шкатулку, очень аккуратно поставил ее на стол и тут же поспешно отошел.

— Вы ведь не попытаетесь открыть его, пока мы не окажемся по меньшей мере в тридцати милях отсюда, правда?

— Мы постараемся.

— На самом деле я бы вообще не советовал вам его открывать.

— Спасибо за совет.

Торг продолжался в таком ключе еще полчаса, и когда наш список заказов был заполнен и смета подбита, мы перенесли сыр из кузова их грузовика в фургон «Акме», чьи рессоры застонали под весом товара.

— Что это? — спросила я, указывая на деревянный поддон в задней части их кузова, надежно принайтовленный к полу тяжелыми цепями.

— Ничего, — быстро ответил Прайс, а его подручные сомкнулись и загородили мне обзор.

— Что-то, чего вы нам не показываете?

Прайс взял меня под локоть, а остальные захлопнули задние створки и задвинули засов.

— Вы всегда были хорошим покупателем, мисс Нонетот, но мы знаем, что вы станете, а чего не станете делать, и этот сыр не для вас.

— Острый?

Он не снизошел до ответа.

— Приятно было иметь с вами дело, мисс Нонетот. В это же время через месяц?

— Да, — медленно ответила я, гадая, насколько же острым должен быть сыр, чтобы его приходилось держать на цепи.

Что еще интереснее, на ящике стоял выведенный по трафарету код Х-14.

Я передала валлийские деньги. Они были быстро пересчитаны, и не успела я глазом моргнуть, как Оуэн Прайс и его чуть-чуть грозные подручные развернули грузовик и исчезли в ночи, отправившись продавать сыр стилтонистам в Старом городе. Я всегда снимала сливки — вероятно, из-за этого и Пылающий камамбер.

— Вы видели тот прикованный сыр в кузове? — спросила я Мильона, когда мы садились в фургон.

— Нет. Какой сыр?

— Никакой.

Я завела фургон, и мы выехали из промзоны. По идее, СНУ должно было бы налететь именно в этот момент, если бы знало, что происходит, но оно не знало. В городе все было тихо, и спустя несколько минут Мильон высадил меня у дома, забрав фургон «Акме», чтобы начать торговать сыром вразвоз.

Только я открыла садовую калитку, как заметила стоящую в тени фигуру. Я инстинктивно потянулась к пистолету, прежде чем вспомнила, что больше не ношу оружия По Ту Сторону. Волнение оказалось напрасным: меня поджидал Кол.

— Ты меня напугал!

— Извини, — ответил он мрачно. — Я пришел узнать, не нужна ли тебе помощь, чтобы избавиться от трупа.

— Прошу прощения?

— От трупа. Земля в это время года твердая.

— Чьего трупа?!

— Феликса-восемь. Ты его завалила, правильно?

— Нет.

— Тогда как он удрал? Ключи есть только у тебя, у меня и у Брека.

— Погоди минутку, — нервно сказала я. — Феликс-восемь пропал?

— Начисто. Ты уверена, что не убивала его?

— Думаю, я бы помнила.

— Ладно, — сказал Кол, протягивая мне лопату, — тогда лучше верни ее Лондэну.

Должно быть, вид у меня сделался перепуганный, потому что он добавил:

— Я сказал ему, что это для посадки чеснока. Послушай, зайди в дом и держи двери и окна на запоре. Я буду в машине на той стороне улицы, если понадоблюсь.

Я вошла в дом и надежно заперла за собой дверь. Феликс-8, конечно, проблема, но не сейчас: у меня при себе имелся солидный кусок лланглоффана, и ничто не встанет между мной и непревзойденными макаронами с сыром в исполнении Лондэна.

Выпуск радионовостей в то утро был посвящен — в который уже раз — текущему кризису недели, а именно: куда можно безопасно слить национальный Запас глупости. Одни предлагали небольшую войну в отдаленной стране с народом, к которому мы в целом не питаем недобрых чувств, но другие полагали, что это слишком рискованно, и отдавали предпочтение снижению эффективности государственных служб путем добавления нового слоя бюрократии с максимальными затратами и минимальной отдачей. Не все предложения были разумны: наиболее оголтелые участники дискуссии придерживались мнения, что стране следует возродить колоссально затратный «противокарный щит», созданный в целях защиты человечества — или хотя бы Англии — от потенциальной угрозы со стороны разгневанного божества, желающего стереть грешную расу с лица планеты при помощи огненного дождя. Проект имел бы двойной положительный эффект в виде бессмысленной растраты кучи денег и вероятности того, что, может быть, удастся привлечь и другие европейские страны и таким образом разобраться одним коварным ударом с общеевропейским избытком глупости.

Премьер-министр Редмонд Почтаар предпринял необычный шаг, выступив в прямом радиоэфире, где отклонил все предложения и сделал дерзкое заявление о том, что, несмотря на растущий переизбыток, его партия продолжит относиться к правлению с позиций здравого смысла. Когда его спросили, как сократить Запас глупости, Почтаар заверил всех, что непременно подвернется что-нибудь «фантастически тупое, но экономичное», и добавил, что в качестве примирительно тупой меры для утешения его критиков будет с нехорошими целями подожжено большое количество резиновых покрышек.

В ответ на последнюю ремарку раздались вопли «слишком мало, слишком поздно» со стороны мистера Альфредо Траффиконе из оппозиционной партии «Носповетру», который постепенно набирал сторонников, продвигая политику «немедленного обретения», по словам самого Траффиконе «крайне предпочтительную по сравнению с пугающе дальновидной политикой осторожной проницательности».