Но Смерть, самый могучий наркотик, тоже была здесь, она пряталась под покровом листвы, обстреливала очередями вертолеты. Порой, приближаясь к опасной зоне, когда до земли оставалось пятьсот метров, вы чувствовали исходивший от джунглей острый аромат зелени, к которому примешивались испарения влажной земли и гнилостная вонь. Это и был запах смерти — запах выделений живых существ, запах коры и листьев, запах тления. Дыхание большой зеленой ящерицы, которая пряталась под кокосовыми пальмами, оно обдавало вас, как только вертолет касался земли, поднимая тучу латеритовой пыли. Возможно, ВК уже держал вас на прицеле: в такие минуты у меня внутри начинались спазмы, кто-то безжалостно молотил по моему желудку, словно по боксерской груше. Кейт смотрела на меня с вымученной улыбкой. И все же я знал: наше место, наша жизнь — здесь. На войне надо видеть все, даже если это грозит гибелью. Вот в чем единственное спасение.
Десять, двадцать раз на базе повторялась одна и та же сцена: вертолеты доставляют морпехов из джунглей, медперсонал, ожидающий у края площадки, тут же перевозит раненых в госпиталь. Лица солдат, постаревшие за несколько часов патрулирования, форма, заляпанная глиной, а в глазах — неукротимая жажда мести, желание избыть свой гнев во время следующего рейда. «We lost this ball game», — говорили они, когда возвращались с пулями в теле. Эту партию они проиграли, зато реванш будет беспощадным.
Демилитаризованная зона чем-то их завораживала. Ее можно было бы назвать ничейной землей. Но на самом деле это сокращение, ДМЗ, означало для них границу. Микрофоны и сенсоры, установленные вдоль линии Макнамары, были обращены на север. Там была промежуточная территория, а дальше начиналась земля, которую следовало завоевать, дальше был враг, незнакомец, другой. Штаб командования разделил Вьетнам на четыре зоны — так когда-то на Дальнем Западе прочерчивали границы новых штатов. В каждом секторе ставилась одна задача — сломать хребет индейцам, которыми здесь верховодил Во Нгуен Зиап. Всякий раз, когда под угрозой оказывался опорный пункт на краю ДМЗ, американцы вспоминали форт Аламо и высылали на место событий вертолет с десантниками. У солдат генерала Толсона погоны были желто-черные, как у рейнджеров прошлого века. Джон Форд в свое время написал сценарий, а генералы Пентагона сейчас снимали по нему фильм. Первый римейк индейских войн триумфально завершился в 1945 году, на островах Тихого океана: японских чингачгуков завалили тоннами бомб. В 1967 году Уэстморленд возомнил себя новым Макартуром, но забыл о трагедии генерала Кастера. Когда он произносил «Донг Ха» или «Фу Баи», то подразумевал Окинаву или Гуадалканал, но отнюдь не Литтл Биг Хорн. Компьютеры корпорации «Рэнд» работали на победу. Самые мудрые аналитики Вашингтона, важно глядя сквозь очки в металлической оправе, предсказывали, что война закончится в 1968 году: это вытекало из простого соотношения между мощностью сброшенных бомб и боеспособностью партизанской армии. С воспаленными мозгами Дина Раска и Макджорджа Банди не смогли бы сладить никакие психотропные средства.
Впрочем, по словам Кейт, ее источники в Белом доме рассказывали о том, что президент Джонсон на самом деле смотрит на ситуацию без оптимизма. Это был техасец. Он знал, что воин навахо дорого продаст свою жизнь. А у этой невидимой армии, крадущейся на резиновых подошвах, было что-то общее с племенем навахо. Да, спутник показывал вражескую территорию с разрешением до метра, но бои часто заканчивались рукопашной схваткой — одно другому не мешало. Это была первая война с применением высоких технологий. Это была последняя романтическая война. И, возможно, единственная война, на которой одних людей убивали напалмом, а других — деревянными стрелами.
Однажды мы вместе с патрулем оказались к северу от Кам Ло. Все было тихо. Но у излучины ручья, вдоль которого мы шли, торчал остов маленького вертолета «Лоч», застрявший в ветвях гигантского дерева, — зрелище, потрясавшее своей выразительной простотой, как картина шозиста. Фотограф агентства «Рейтер» защелкал затвором. Краска на фюзеляже растрескалась, его захватила буйная растительность, расклевали ночные птицы. Электрические провода и контакты заржавели во влажном воздухе. Быть может, скоро гибкие, хищные лианы и корни баньяновых деревьев оживут, как в «Белоснежке», и захватят в вечный плен простодушных парней из Делавэра, ангелоподобных убийц из невинной и жестокой Америки? Морпехи из южных штатов рассказывали Кейт — и она написала об этом в одной из своих статей, — что вблизи Нха Чана им попадались пруды со стоячей водой, полные аллигаторов, и вонючие травы, из которых колдуньи вуду готовят свое варево. Во Флориде это считалось бы дурным предзнаменованием. Но здесь, за много тысяч километров от Тампы или Джексонвилла, воспетая старыми блюзменами встреча с дьяволом была лишь частью ежедневной программы. Американская армия всегда чем-то похожа на Армию спасения: если она чувствует, что ее втянули в неправедное дело, то вскоре от нее не остается ничего, кроме техники, упивающейся красотой собственных винтиков, и больной совести, которой не за что ухватиться.
Морские пехотинцы Первого района не вели справедливую войну. Они просто воевали. Если эта война проиграна с точки зрения справедливости, то пусть она уже по крайней мере побьет рекорды по нормам жестокости. Джентльмены из Пентагона никак не могут решиться начать массированное, мощное наступление, которое оставит от Чарли мокрое место? Ну и ладно: если солдат не получал приказа сверху, он мог вести свою личную войну с тенью вьетконговца, мелькавшей за деревьями, войну беспощадную, оправданную лишь жаждой убийства, стуком пулемета, рассыпающего град горячих пуль, телами вьетконговцев, разрезанными очередью пополам, их скелетами, вплавленными в землю напалмом. В Дананге я познакомился с пилотом истребителя «Ф-4», служившим на авианосце «Корал Си». Эти ребята не отличались болтливостью. Он сказал только, что когда он сбрасывал бомбы в ходе скоординированной операции, то грибы, десятками выраставшие среди деревьев, напоминали ему гигантский игральный автомат, на котором загорались красные и желтые лампочки. Пилоты «Ф-4» принимали Вьетнам за большой Диснейленд. Они имели право на дополнительный бросок. Они вызывали джунгли на состязание.
Кейт стала на базах ДМЗ своим человеком. Морпехам было наплевать, что она про них напишет: эта девушка пересаживалась из вертолета в вертолет, пробиралась по джунглям вместе с патрулями, у нее были облеплены глиной ботинки. Каждое утро становилось для нее новым рождением, возвращением в мир, где надо было жить, смотреть, писать статьи.
Рассказывать о Кейт для меня дело очень личное. Недавно я просмотрел мои тогдашние записные книжки. Помимо фронтовых зарисовок, служивших материалом для моих корреспонденций, я иногда заносил туда разные впечатления, фиксировал какие-то подхваченные на лету подробности. Привожу здесь несколько фрагментов. Они помогут ощутить атмосферу тех дней. Это записи с 15 марта по 20 апреля 1967 года.
Кейт. Ее профессиональная добросовестность. Маленький блокнот, ручка. Она всегда тщательно проверяет географические названия, фамилии, положение того или другого офицера в служебной иерархии. Иногда говорят: журнализм — это паразитизм. А если это способ вырваться за рамки своей жизни туда, где, казалось бы, тебе нечего делать, и влиться в напряженный ритм этого мира?
Кейт хочет что-то погасить в себе, но для этого ей нужен огонь. Она не без удовольствия наносит на лицо защитную раскраску (оливково-коричневый узор, цвета земли и листвы). Она ищет исцеления: зрелище смерти помогает в полной мере ощутить ценность жизни, по сравнению с которой собственные страдания кажутся мелкими и незначительными.
Она становится все более непохожей на себя прежнюю. Прикалывает на бейсболку знаки различия морской пехоты. На руках — вьетнамские браслеты, купленные у солдат правительственной армии. На шее — шнурок с пулеметной гильзой, в которой она держит зажигалку. Иногда она повязывает голову платком из парашютного шелка.
Кейт принимает наркотик. Но это не сигареты с марихуаной. Это Вьетнам — галлюциногенное средство. Ее путешествие похоже на поиски рая. Только она ищет рай среди тьмы.
Ей нравится быть с мужчиной, который любил Тину. Таково, очевидно, мое место в ее жизни. Она избавляется от своей беды с помощью того, кто знает, откуда пошла эта беда.