Она обливается потом.

Вчера поздно вечером, около полуночи, мы ушли из ресторана «Ла Чистерна», отужинав в большой компании. На машине от Трастевере до Авентина можно добраться за несколько минут. Когда мы доехали до церкви Санта Сабина, остальные уже куда-то подевались. Ночь на холме была безмятежной. Мы пошли к видовой площадке над Тибром. От холма до холма город переливался огнями, в лунном свете слабо белели купола церквей. Тина прильнула ко мне. У ее губ был вкус жженого рома. Мы с ней уже побывали здесь — в самый первый наш вечер.

Мне показалось, будто я слышу чей-то голос. Это не кошки мяукали под кипарисами — в темноте явственно раздавались слова. Голос умолк, потом зазвучал снова, точно прерываемый одышкой. Метрах в тридцати ниже видовой площадки под деревом сплелись два человеческих тела. В темноте нельзя было различить лица, но фигуры явно двигались. Тина выскользнула из моих объятий, ее взгляд был прикован к этой паре. Женщина застонала. Тина стояла и смотрела, как завороженная. Мне показалось, что в ее глазах мелькнуло что-то змеиное.

В Леопольдвиле открыта охота на бельгийцев.

Все бурно обсуждают последний роман Бейби Пиньятари. Этот сорокапятилетний бразильский миллиардер, за которым повсюду следуют одиннадцать телохранителей, в последние годы был героем римской ночной жизни. Его уже видели с Россаной Скьяффино, Эльзой Мартинелли и Линдой Кристиан. На сей раз он вроде бы похитил наследницу «Фиата», двадцатилетнюю Иру фон Фюрстенберг. У нее уже двое детей от первого брака — с князем Гогенлоэ. Но она все еще несовершеннолетняя. Бейби и Иру видели в Мексике.

Семейство Аньелли хранит царственное молчание.

Зелено-желтые деревья в парке Виллы Боргезе. Геометрические фигуры. От плеска фонтанов еще больше хочется пить.

Тина на террасе кафе «Стрега-Дзеппа». Она курит, глаза спрятаны за темными очками. И вдруг выпаливает: «Знаешь, Джек, когда-нибудь люди скажут, что лето шестидесятого года в Риме было одним из самых прекрасных (one of the great summers)».

Не знаю почему, но от этих слов у меня сжалось сердце.

Чем сильнее я привязываюсь к Тине — теперь я считаю и пересчитываю минуты, которые осталось прожить до следующей встречи, — тем болезненнее ощущаю, что она становится мне чужой. «Из нее слова не вытянешь», — сказал Вальтер. Она манекенщица — и явно стремится что-то скрыть за своей броской внешностью. Мне кажется, она нарочно позволяет фотообъективу творить из нее что угодно: так легче отмалчиваться. Носит одежду, которая ей не принадлежит. Говорит на иностранном языке. Фотоснимки, сменяющие друг друга, словно старая кожа при бесконечной линьке: они ничего не могут сказать о Тине, разве только что она где-то не здесь. Но ей важно удостовериться в том, что эти моментальные портреты существуют отдельно от нее, что она — это не только фотографии.

Я панически боюсь потерять ее.

Наконец-то Тину заинтересовали события, происходящие в Америке. Съезд демократической партии утвердил кандидатом в президенты Джона Фитцджеральда Кеннеди. Он молод, хорош собой, и он католик. Его лозунг: «А time for greatness» [17]. Кеннеди — с Восточного побережья, но его поддерживает Голливуд: Фрэнк Синатра, Тони Кертис, Нат Кинг Кол, Генри Фонда.

Теперь она все время словно бросает мне вызов. Она молчаливее, чем когда-либо, но возбуждает желание так, как это может только она. Тина заманивает и опустошает, она делает со своим телом все что хочет. Иногда кажется, что она стремится все перечеркнуть, всем пресытиться.

Я ожесточенно пытаюсь взломать гладкую, непроницаемую поверхность, а Тина разжигает во мне это ожесточение. Как будто созданные ею образы самой себя — это фотографии, которые надо порвать. Каждый вечер она сокращает наши прогулки по Риму, чтобы увести меня туда, где она ждет меня, где она меня обретает. Она словно добивается чего-то, и путь к этому лежит через секс.

В конечном итоге я ненавижу актеров «Чинечитта»: они бегут от жизни, чтобы остаться детьми, чтобы ломать комедию и придавать мнимую важность всякой ерунде — скверным костюмным фильмам, декорациям из папье-маше, склокам в гримерной. Они играют роли сказочных персонажей, хотят быть героями Колхиды, полубогами древнего Средиземноморья. В кинотеатрах Ларнаки, Бейрута, Афин, Триполи зрители с молитвенным восторгом взирают на Мациста и Геракла. Но античные боги к нам не вернутся.

Я припарковал машину недалеко от дома Тины — и вдруг увидел, что по улице идет Ингрид, та манекенщица из Мюнхена. Она меня не заметила. Что ей понадобилось в этом квартале?

Я привожу в действие некий механизм, не зная, что лежит в его основе. Тина каждую ночь пытается это понять. Что ею движет — неутоленная жадность тела, растревоженная память? Она ходит кругами, напрягает все силы, словно ей нужно доказать, что она может вернуться туда, откуда пришла.

Может, она использует меня? Но с какой целью?

Помню, в Сайгоне, в 1953 году, я разговорился в Спортивном клубе с одним человеком. На вид ему было лет сорок. Он рассказал мне, как люди рассказывают о катастрофе, в которой они уцелели, о своем приключении с молоденькой вьетнамкой из Банг-Сона. Несколько месяцев она жила у него на содержании. «Потом, — говорил он, — девушка перешла какую-то грань. Деньги перестали ее интересовать. Чего ей хотелось? Присасываться своим срамным местом к моему, днем и ночью, круглые сутки. Помните, в Библии сказано: „Не отдавай женщинам сил твоих ^“. Эта женщина выкачивала из меня кровь, как из зарезанного быка. И при этом она жаждала не меня, а чего-то еще, чего-то другого. Это едва не стоило мне жизни. Я был на краю ужасающей бездны, мне казалось, будто меня поглощает пустота. Друзья заставили меня сесть в самолет, и я провел полгода в Париже, вдали от нее. Когда я вернулся, оказалось, что она куда-то исчезла. Так и не знаю, что с ней сталось».

Пять часов вечера, бар на виа Ломбардиа. Кампари с содовой. Я уже мертвецки пьян. Четыре раза бросал монетки в музыкальный автомат, чтобы послушать одну и ту же песню Нила Седаки:

Вчера вечером на террасе кафе «Доуни» я заметил типа, который сидел через несколько столиков от нас. Хорошо сшитый светло-серый костюм, на вид лет тридцать, темные очки и розовый, выбритый затылок. Он прилежно перелистывал «Коррьере делла сера», но был очень уж похож на американца. Заметив, что я на него смотрю, отвел глаза в сторону.

Я пытаюсь проследить, как изменились мои отношения с Тиной за последние месяцы. Вначале все было похоже на сон. И даже развивалось как-то удивительно ровно и спокойно: я ведь на десять лет старше ее, и некоторые гармонические созвучия сейчас чувствую лучше, чем когда был в ее возрасте.

Выдавались дни, когда я переживал каждое мгновение с такой напряженностью и глубиной, каких не ведал прежде. Я был влюблен в Тину, в то, что давали мне ее красота, ее близость, ее молчание.

Однажды вечером она сказала: «I look like an angel, but I'm a fiend inside» («С виду я похожа на ангела, но в душе я демон»). И расхохоталась.