— Эй, Хаген!

О нет…

— Быстро, Юдит, одевайся и удирай что есть мочи! Быстро! Беги и не оглядывайся! И ни о чём не спрашивай!

Она подчиняется. Но уже слишком поздно.

По коридору вагона уже громыхает Швайнебакке.

Я как раз только успел натянуть штаны, как он повернул выключатель.

— Ну, взгляните-ка на них! — восклицает он, ухмыляется и втискивается в купе.

Не надо было мне выбрасывать опасную бритву. Сейчас бы я нашел ей применение. Совершенно точно.

— Я полагаю, хоть и с великой неохотой, что у вас нет билетов на этот поезд? Или я не прав?

Юдит делает храброе лицо и хочет проскользнуть мимо него. Он хватает её своими толстыми, волосатыми пальцами.

— Ну-ну, юная фрау, куда же вы?

Юдит колотит его кулачками. Над этим он только посмеивается.

Я плюю ему под ноги. Он грозит мне.

— Следовать за мной! Руки за спину!

— Эй, послушай, Швайнебакке, неужто это так необходимо, а?

— Не называй меня Швайнебакке! — ревёт он, разбрызгивая целый фонтан слюны. Отвратительно. — Что необходимо, а что нет — с этой минуты решаю я!

Он достаёт из-за пояса наручники и приковывает нас друг к другу. В этом жесте есть что — то красивое. Я делаю Юдит быстрый поцелуй, но не попадаю, мой поцелуй соскальзывает с её щеки. Швайнебакке пинает меня под зад и толкает нас по коридору к выходу из вагона, потом через зал, держа наизготовку свою дубину. Боже мой, как он важничает! Видимо, насмотрелся вестернов.

Все на нас пялятся.

Том в ужасе раскрывает рот. Фред застыл с сомкнутыми губами и белыми кулаками. Лилли вздыхает. А Метис подходит и бежит рядом с нами.

— Хаген, что случилось? Швайнебакке, что ты делаешь?

— Не зови меня Швайнебакке, ты, дрянной негр! Скоро я и до тебя доберусь!

— Я горжусь тем, что я метис!

Бакке ничего на это не отвечает. Он гонит нас к двери вокзального отдела полиции и захлопывает эту дверь перед носом у Метиса.

Судя по всему, он замышляет что-то великое. Я с интересом жду, как же он всё это обоснует.

Старое пугало в униформе, отдалённо смахивающее на бабу, — он отстёгивает от меня Юдит и уводит её за дверь с матовым стеклом. Мне хочется крикнуть Юдит вдогонку: «Я люблю тебя!

Не сомневайся!» Но только не при Швайнебакке, я не хочу, чтобы он это слышал. Нет.

Он указывает мне на стул и усаживается напротив меня. Судя по виду, он на вершине блаженства.

— Ах, Хаген… сказать по правде, я думал, что доберусь до тебя только зимой…

— До зимы ты не доживёшь! В этом я тебе клянусь!

— Очень хорошо! Поговори мне ещё!

Я умолкаю.

— И развратные действия с малолетней… Она же ещё ребёнок, ты, козёл!

— Понятия не имею, сколько ей лет.

— Неважно. Ты её трахал. Да, ничего не проходит даром.

— Я её не трахал. Хотя сожалею об этом.

— Серьёзно?

— Да.

— Слушай, Хаген, ты у нас поистине трагическая фигура.

— Я знаю, знаю…

Он противно смеётся.

— Ну, хорошо. Давай будем подсчитывать. Целенаправленное отчуждение вокзального имущества. Нахождение в вагоне без билета. Загрязнение купе…

— Что?

— Ты же прямо передо мной плюнул на пол! Сам виноват! Штраф на очистку составляет сто пятьдесят марок. Есть у тебя такие деньги?

Вопрос даже не стоит ответа.

— Ну, вот. Угрозы служащему при исполнении, сопротивление при задержании. И это уже в который раз… Хаген, думаю, в следующий раз я увижу тебя только зимой.

Над моей головой медленно крутится вентилятор.

— А к твоей малышке я приступлю прямо сейчас. Моя коллега пока что устанавливает её личность. Если ей ещё нет шестнадцати, то я тебе не завидую!

— То есть?

— Вы трахались. Я это ясно и недвусмысленно видел!

— Я бы возненавидел тебя в пыль и пепел, если бы это не было пустой тратой энергии!

— Послушай, Хаген!..

Он наклоняется ко мне через стол и шепчет:

— Мы могли бы с тобой разойтись по-доброму. Но для этого ты должен быть мёртвым… пойми это! Почему ты снова и снова здесь ошиваешься? Таких подонков, как ты, я отсюда повымету! Это мой вокзал! Я держу его в чистоте! Вали отсюда подальше, и тогда ты можешь быть спокоен!

Как это просто для него! Он застёгивает свой тёмно-синий мундир и шипит сквозь зубы какой — то странный звук.

— Я отправлю тебя на Этт-штрасе. Увидимся уже у судьи. А сейчас я должен позаботиться о девушке. На неё хотя бы смотреть приятно, не то что на тебя.

Я топаю ногой, не контролируя себя.

Он широко ухмыляется и подписывает препроводительные документы. В помещение входят були в зелёном, забирают меня и ведут в полицейскую машину.

Я имею против полицейских не больше, чем против булочников, мясников и всех остальных граждан, это было бы грубым заблуждением, но ведь у торговца цветами на углу всё-таки не столько возможностей продемонстрировать мне своё непонимание.

А ведь всё могло быть так красиво!

В зелёно-оранжевом свете вокзала, в запахе европейских городов, которые хранят в себе прибывающие поезда, в той стороне, у ящиков и юрких электрокаров, у деревянных складов, где хранят товары и грузы, — вот где нам следовало бы сделать это, с больными голубями у нас над головой, с пыхтением металла, с испарением ржавчины, влажного картона и рассыпанного повсюду стиропора. Оттуда мы могли бы сбежать в любую минуту. Но нет, мы сами забрались в ловушку… идиоты! Надо было держаться поосторожнее. Злой рок подстерегает повсюду. До тошноты, до рвоты. Ведь много ли нам было надо? Лишь бы звёздная и тёплая ночь — и всё. Это сильная штука!

Полицейский чёрный воронок кружит по кольцу старого города.

Остановился на углу Этт-штрасе и Лёвенгрубе, у центрального полицейского отделения — четырёхэтажной зелёно-коричневой коробки. Знакомой мне вдоль и поперёк.

Уже слишком поздно быть важным; допрашивать будут только завтра.

Клетка вполне обжита и населена. Тут уже сидят пятеро красно-винных бродяг с червивыми бородами, самого жёсткого сорта, они здесь уже свои, как дома. Их нельзя принимать всерьёз.

Самолёт был чёрно-бело-полосатый — наподобие зебры Мальчик сошёл по трапу одним из первых.

У подножия трапа топтался фотограф и щёлкал каждого выходящего пассажира, чтобы потом недорого продать ему фотографии.

В Кении было жарко и влажно. Перепад температур по сравнению с январской в Германии составлял пятьдесят пять градусов Цельсия. Одну пожилую женщину хватил удар, и её унесли в отель на носилках.

Было шесть часов утра, и мальчик с любопытством осматривал всё окружающее, больше всего радуясь виду первых пальм. Здание аэропорта было построено в основном из стекла и выглядело не очень импозантно. Четырнадцатилетний подросток держал в руках книгу в розовой обложке, она называлась «Тропик Рака». Он прочитал её за двенадцать часов полёта, и она изменила его. Теперь он достал из кармана своей куртки следующую книгу. Родители сделали ему на этот счёт резкий выговор.

Ведь читать он мог бы и дома, для этого не нужно было предпринимать такую дорогостоящую поездку! И они указали ему на негритянских детей, которые стояли на краю дороги и махали руками около своих убогих тростниковых хижин и погасших костров.

Автобус громыхая объезжал один отель за другим, высаживая гостей. Курортная местность располагалась к северу от Момбасы, довольно далеко от города. Мальчики-бои из отеля с бонбоньерками на голове подхватывали багаж и уносили его в номера.

Большинство новоприбывших сразу бросились в ресторан, чтобы не пропустить завтрак.

Ломтики ананаса казались невероятно свежими и прохладными. Большой буфет ломился от яств, можно было набирать себе чего хочешь и сколько душе угодно. Помимо яичницы-болтуньи, колбасы, сыра, джема, мюсли и других обычных для завтрака блюд здесь был котелок с горячими равиоли.