Она хвалит меня.

— Ты вёл себя очень благопристойно!

— То есть?

— Ведь ты мог бы воспользоваться ситуацией.

— Я сделал что-то не так?

— Как ты можешь пить с утра?

— Я не понял вопроса…

— Куда мы отправимся завтракать?

— Я на нуле. Это же изначально ясно.

— Нет проблем. Я тебя приглашаю!

Она с воодушевлением рвётся навстречу дню. Через каменный мост и вдоль реки, мимо острова Пратер и Мельничьего бассейна в его модерновой красоте. Здесь не так уж много кафе, куда такие как мы запросто могли бы заглянуть и чувствовать себя там свободно. Юдит уже приобрела такой же затрёпанный вид, как у любого из членов моей семьи. Слипшиеся прядки волос, испятнанная одежонка, грязь, налипшая на обувь; пуловер, который она обвязала вокруг шеи, украшен продолговатой дырой. Вид великолепный. А мой вкус, как известно, лучшее, что есть во мне.

— Давай устроим пикник! — предлагает она.

— Отлично!

В супермаркете мы покупаем булочки, масло, салями и маленькие огурчики. Юдит из пижонства взяла ещё баночку желе из крыжовника.

Продавщица из закусочной «Чибо» с готовностью налила нам кофе в пустую бутылку из-под

7 Зак. № 646 лимонада. Наливая, ей пришлось немного выжидать, чтобы бутылка не лопнула. Она сказала, что стекло теперь совсем не того качества, что было раньше. Ясное дело. Само собой — но вот только с чего бы это? Она читает нам вводную лекцию о различной чувствительности белого, коричневого и зелёного стекла. Мы внимательно выслушиваем. Поскольку не имеем ни малейшего понятия об этом предмете.

Эта продавщица оказалась действительно очень милой. В бутылку влезло четыре чашки, но она посчитала нам только за три, поскольку кофе уже остывший.

Всё вдруг погружается в некую идиллию, от который я становлюсь недоверчивым — в ожидании подвоха.

Поравнявшись с университетом, мы сворачиваем в Английский сад. Трава ещё сырая от утренней росы, и солнце пока жеманничает. Великолепный завтрак на траве. Учащённо пыхтящие бегуны трусят мимо нас, и можно выкрикивать им вслед непристойности. Юдит показывает мне белочку. Ну и что, думаю я, ну белочка, что из того, и делаю вид, что смотрю на эту зверюшку. Юдит таращится ей вслед так, как будто не может оторваться от увлекательного фильма.

— Может быть, я подамся в Испанию, — говорит она.

— Ты говоришь по-испански?

— Нет.

— Если ты подашься в Испанию, то я отправлюсь в Марокко! Тогда мы сможем слать друг другу письма бутылочной почтой, с одного берега на другой.

— О да. Экономия на конвертах и на марках!

— Точно. Надеюсь, мне найдётся чем заполнить все выпитые бутылки.

Она молчит и жуёт. Я тоже молчу и жую. Крыжовенное желе капнуло ей на палец и сейчас стечёт. Я успеваю его слизнуть. Я ненавижу желе. А солнце наливается чувством собственного достоинства, закатывает рукава и расталкивает облака в стороны. Парк пронизан бирюзовым светом. Мы едим, опустошаем бутылку с кофе и предаёмся мечтам, привалившись друг к другу. Я чувствую себя блаженно, как самый пошлый обыватель. Десять лебедей бы обрыгались.

Юдит запускает мне в волосы пятерню.

— Ты мне нравишься! — говорит она.

Так просто, так красиво, так неуместно. К чему это?

— Выкинь из головы. Что толку от этого? Мы с тобой продержимся вместе ещё сто восемьдесят марок. А потом ты уедешь домой.

— Нет, не уеду.

— Ну, определись сама, чего ты хочешь.

— Что-то ты весь почернел!

— К счастью, чёрный — мой любимый цвет!

— Чёрный, — говорит она, — это не цвет!

— Да что ты!

— Да-да, мы это недавно проходили на занятиях по рисунку!

— Не верь всему, что тебе говорят в школе.

— И всё-таки я права!

— Никто у тебя это право не отнимает, потому что оно никого не интересует.

— Пожалуйста, не говори так больше!

— Как?

— Так надменно!

Такого мне уже давно никто не говорил. Может быть, потому, что меня уже давно никто по — настоящему не слушал.

— Знаешь что, Юдит?

— Что?

— Ужасно хочется открыть тебе одну тайну!

— Пожалуйста, за чем же дело стало?

— Проблема только в том, что у меня нет никакой тайны, во всяком случае никакой подходящей, да даже и завалящей нет. Есть только один тайник. Он находится здесь, в этом парке. Там у меня хранятся кое-какие вещички. Хочешь взглянуть?

— Ну, если тебе позволит совесть…

— Мне всё равно надо туда зайти — побриться. Чтобы не зацеловать твою мордочку до крови!

Она смеётся, а я прижимаю её к себе. Она кажется такой свеженькой. Не какой-нибудь там переработанный продукт быстрого приготовления. Немодифицированное качество, без добавления сахара и консервантов. Она целует меня. Налги губы осторожно касаются друг друга, испытующе посылают вперёд кончики языка и пробуют на вкус. Исследовательская экспедиция. Как это эротично! Ничего похожего я не испытывал уже очень давно. И вот наши губы раскрываются. Мы медленно, но ритмично покачиваем головами и проникаем внутрь чужого рта. Мы обмениваемся нашей слюной. Это чудесно. Это очень возбуждает. Мой язык странствует внутри её рта, совершая полукруг по её зубам. Тккие белые мелкие зубки. Я хотел бы стать куском янтаря, золотым и тёплым, чтобы ты увязла в нём!

Теперь я знаю, что это такое.

Обычно хочется такой встречи, которую можно уподобить вскрику, рвущемуся из глубины души. Наутро после такой встречи не чувствуешь раскаяния, а улицы снова приобретают приглашающий вид. Если хочешь большего, если начинается проклятие поиска счастья, то улицы тотчас являют тебе свои осколки стекла, громко смеются, а если ты упорствуешь, настаивая на своём, они засмеют тебя до смерти. Но каково, если ты сам смеёшься вместе с улицей? Если ты сам изгаляешься в шутках на смертном одре так, что медсёстры загибаются от смеха? Это благородно. Если тебе это удаётся. Я охотник за счастьем. На том стою. Но я не безумец. У меня всего лишь шизофрения поэта-модерниста. Поэтому я хочу сейчас быть янтарём, искусственным янтарём. Который послужит в моих целях.

Её язык утягивается назад.

— Кто ты? — спрашивает она.

Ишь, чего захотела! Губа не дура. Спрашивает, словно о времени поутру справляется.

Что на это скажешь?

— В пять лет я был впервые влюблён, после этого провал памяти, в двадцать погиб, а в двадцать три помудрел от старости. Сейчас я в запоздалой зрелости и с удивлением жду, что ещё со мной произойдёт.

— Не знаю, с чего в этом списке и начать.

— И правильно: со мной лучше кончать. Я человек конца.

— У меня такое чувство, что ты прячешься.

— Мне очень жаль.

— Ты что-то скрываешь, я чувствую это.

— Я могу спустить брюки и показать. Больше мне прятать пока что нечего.

От этого предложения она отказывается и впадает в размышления. Возможно, в порядке факультатива она изучала в школе психологию. Так мне кажется.

Я снова придвигаю свой рот к её губам, и успешно. Горячий, раскалённый янтарь, девочка, отныне ты моя. Моё укрытие, моя маска. Ещё один поцелуй.

Который снова прерывает она.

— Скажи, откуда ты черпаешь смысл жизни?

— А это ещё что за предмет? Вы это, наверное, проходили на уроках по этике?

— Нет. Скажи!

— Погоди…

Она смотрит на меня. На моём колене сидит муха. Я медленно прицеливаюсь рукой и стремительно пускаю это оружие в ход. Потом подношу к лицу Юдит раздавленную муху.

— Вот видишь, жизнь этой мухи теперь решительно не имеет никакого смысла!

— Бэ-э!

Я обхватываю её бедра. Мир мог бы прямо сейчас взорваться на куски, против этого нечего было бы возразить. Девочка, я тебя хочу. Твоя жизнь без меня не имеет смысла! Хе-хе…

Мы шагаем в сторону моего озерца. Мой тайник действительно хорошо замаскирован. Правда, зимой он станет непригоден. Но до зимы ещё далеко. Я намыливаю лицо и бреюсь прямо над поверхностью воды.

Юдит с интересом смотрит на этот процесс и роется в вещах, разочарованная масштабом открытой тайны.