– Майка погубил Майк.

Мерси сделала еще глоток и выпрямилась.

– Теперь мы делаем свое дело, а Майк свое. Сегодня под вечер мы получили ордер, так что судья покрыл мое... чрезмерное усердие. Никто не догадается, какая я двуличная стерва, если только все уже не знают этого.

– Мерси, твое расследование привело к аресту. Кто же двуличный?

– Да, но...

– Сейчас не время снова мучить себя, девочка. Нужно держать голову высоко и отражать удары. Ты станешь их получать. Но ты сделала то, что было правильно и трудно. Ты могла бы скрыть факты, и никто никогда не узнал бы правды.

Мерси кивнула. Слова Кларка, казалось, отскакивали от нее, словно она была сделана из какого-то материала, который ничто не может пробить.

– Знаешь, что я все время рисую в воображении? Себя. Приходящую на работу в тот день, когда все поймут, что это я отправила Майка Макнелли за решетку. Папа, я не могу отважиться на это. Идти по коридору к комнате детективов, когда все в управлении ненавидят меня до печенок. Как я буду работать дальше? Как мне заниматься своим делом?

– Найдешь способ.

Мерси посмотрела на отца, понимая, что его безоговорочная любовь сродни той, какую она питает к Тиму. Эта любовь прекрасна, может быть, самое прекрасное из того, что Мерси видела на свете, но она способна затмевать разум у людей.

– Найду, – негромко сказала она.

– Я в этом уверен.

– Рассказать, чего я хочу? Свернуться в клубок под одеялом и превратиться в личинку или куколку или во что там превращаются гусеницы. Потом вывестись из нее ангелом. Но ангелом с пистолетом. Тогда бы я смогла летать, ловить подонков, и все мои дела были бы безупречны. Мне бы не пришлось входить в управление, видеть две тысячи служащих, считающих, что я предала их, желающих видеть мое сердце на блюде.

Какой вывод сделала бы Джоан Кэш из этой маленькой речи?

Кларк усмехнулся:

– Ангел с пистолетом. Нет. Ты очень быстро и сильно заскучала бы по сыну. А я по тебе. Мне хочется иметь дочь, а не ангела.

– Ну вот, она у тебя есть.

Мерси поднялась, ноги были тяжелыми, голова болела, сердце билось медленно, с трудом, словно против ее воли. Посреди комнаты она остановилась и взглянула на отца:

– Знаешь, о чем я все время думала после того, как нашла улики в доме Майка? Что во всем этом есть одна хорошая сторона.

– Какая?

– Не нужно будет выходить за него замуж.

Кларк подошел и обнял ее. Он был худощавым, но рослым, и даже теперь его руки были сильными. Мерси чувствовала, как слезы жгут ей глаза, но не плакала. Она услышала свой сдавленный голос, ненавистный ей, потому что он звучал слабо, покорно, бессмысленно.

– Жаль, не могу остановить мысли, которые лезут в голову.

– Они уйдут.

– Отведи меня во двор и застрели.

– Отведу тебя в постель. Пошли, дочка. День у тебя был очень тяжелым.

Мерси заглянула в комнату Тима, убедилась, что он в шапочке и хорошо укрыт одеялом. Он представлял собой самое совершенное живое существо, какое она только видела. Потом пошла в свою комнату, села на кровать, не выключив света, и задумалась. Слышала потрескивание старого дома и шум ветра снаружи. Дважды звонил телефон Кларка, и до Мерси доносился его тихий голос. Близилась полночь.

Мерси сказала себе, что совершила правильный поступок. Странно, почему он кажется таким дурным, если правильный. Постепенно позволила себе признать, что впадение в немилость среди сотрудников управления будет терпимым. С этим выводом она старалась не спешить.

«Не важно, – думала Мерси, – что к сорока годам ты не возглавишь группу расследования убийств, к пятидесяти отдел расследования преступлений против личности, не станешь реальным кандидатом в шерифы к пятидесяти восьми – то мечты другой женщины. Наверное, так будет лучше».

Вероятно, с неуважением, которым окружат ее рядовые сотрудники, появится и немного свободы. Свободы для Тима, для себя, для увлечений, которые она найдет помимо работы. Закралась жалость к себе, и Мерси удивилась, что такая крупная, сильная женщина, как она, природой созданная для службы в полиции, явилась жертвой обстоятельств. А вдруг это просто неудача? За которой последует удача?

«Увлечения, которые я найду помимо работы».

Мерси задумалась над этим и призналась себе, что у нее их нет, кроме Тима. Ни любимых занятий, ни интересов, ни пристрастия к какому-нибудь виду спорта или искусству; у нее нет особого желания путешествовать, изучать иностранные языки или знакомиться с чужой культурой. Фильмы она смотрела для развлечения, телевизор как успокаивающее средство, книги читала исключительно ради фактов, на большие художественные выставки в Лос-Анджелесе ходила только потому, что кто-то покупал билеты.

Мерси покачала головой и грустно улыбнулась. Разве в этом отношении она не такая, как Хесс? Разве его целеустремленность и преданность работе не были главным из того, что нравилось ей в этом человеке? Она поняла, что были. И раньше, когда смотрела на старого воителя Хесса, Мерси смотрела на себя. Она восхищалась этим замечательным одиноким героем, мечтала стать такой же. Отчасти потому и любила его.

Поразмыслив над идеей «работа как образ жизни», Мерси осознала, что пленило ее сердце нечто другое. Работу она могла выполнять одна. Конечно, у нее всегда будет напарник, ведь она – член команды. Но суть работы представляла собой личные усилия, ты – против них. Ты – против всего мира. Ты разрабатывала обширные стратегии, строила грандиозные планы, а также принимала в доли секунды решения, которые зачастую спасали или обрывали жизнь. Эта власть, которую дал тебе мир, вручив пистолет и полицейский значок, выглядела поистине впечатляющей. Была для тебя поистине всем.

Неожиданно Мерси увидела себя со стороны: темноволосая женщина с печальным лицом и недопитым стаканом виски в руке. Одинокая. Она всегда видела себя такой. Не связанной с управлением, мужем, напарником, сыном, отцом, семьей. Только одинокой. А что, собственно, делает тебя такой особенной, исключительной и независимой?

«Ничего, – подумала она. – Совершенно ничего».

Застрелив убийцу Колеско, Мерси почувствовала, что сила воли покинула ее. Вышла, словно выдох. Она никому не говорила об этом. Силы воли у нее не было несколько месяцев, но она тщательно скрывала это. Сила воли возвращалась медленно, постепенно и оказывалась не такой, как раньше. Теперь она была более напряженной. Хрупкой, менее эластичной. Боящейся нового. Знакомой и вместе с тем чужой, как лицо подруги, измененное хирургом, близнец, которого пятьдесят лет не видела.

После той истории с Колеско Мерси поняла, что человек представляет собой не только то, что сам делает, но и что делает из него мир. Этот мир, который видишь теперь вокруг себя. Если существовала более унизительная и пугающая мысль, Мерси она пока не приходила в голову.

Мерси и Пол Саморра стояли в глубине зала заседаний, слушая, как шериф Чак Брайтон оповещает прессу и телевидение о том, что сержант из группы нравов арестован за убийство проститутки. Детективы Уилер и Тиг – один худощавый, другой толстый – сидели за столом позади подиума, стараясь выглядеть скучающими. Помощник шерифа Мелвин Гландис, в тесном мундире, пришел на смену Брайтону, чтобы рассказать о ходе расследования и ответить на вопросы.

– Благодарю вас, – произнес он, выйдя на подиум, хотя никто не предлагал ему ничего, заслуживающего благодарности.

Брайтон стоял рядом с ним. Гландис, легко принимающий приказания, слегка кивнул, его губы были плотно, сурово сжаты.

В лучах осветительных установок лица обоих побелели, Мерси видела на них каждую ямочку и морщинку, блеск пота на лбу Гландиса, когда он закончил краткое описание хода расследования. Один из репортеров спросил, когда и как сержант Майк Макнелли стал подозреваемым в этом деле.

– Я не вправе сейчас обсуждать эту тему, – со вздохом ответил Гландис. – Следующий? Сьюзен?